На дворе мороз трещал;
Шел по улице малютка —
Посинел и весь дрожал.
Помните стишок? Чаще, конечно, его цитируют в шутку. Особенно после того, как в культовой «Иронии судьбы» великолепный пьяный Ипполит, под душем и в пальто с меховым воротником, объяснил шокированной невесте: «Нашлись добрые люди... Подогрели, обобрали. То есть подобрали, обогрели...»
Что намекало на счастливую концовку стихотворения:
Шла дорогой той старушка —
Услыхала сироту;
Приютила и согрела
И поесть дала ему.
Автор стиха, написанного в 1843 году, бывший сотрудник Витебского уездного суда Карл Александрович Петерсон, человек скромный, из семьи питерских лютеран, не подозревал о славе, которую принесет немудрящий, но мудрый стишок. Воплотивший все приемы рождественского рассказа и породивший бесконечные ряды литературных осчастливленных сироток.
Усилия журналюг и писак растрогать читателя под Рождество стали столь навязчивыми, что в 1909 году в газете «Речь» некто О.Л.Д’ор, он же сатирик Иосиф Оршер, поместил следующее руководство:
«Всякий человек, имеющий руки, двугривенный на бумагу, перо и чернила и не имеющий таланта, может написать рождественский рассказ. Нужно только придерживаться известной системы и твердо помнить следующие правила: 1) Без поросенка, гуся, елки и хорошего человека рождественский рассказ недействителен. 2) Слова «ясли», «звезда» и «любовь» должны повторяться не менее десяти, но и не более двух–трех тысяч раз. 3) Колокольный звон, умиление и раскаяние должны находиться в конце рассказа, а не в начале его. Все остальное неважно».
Да, если бы мы жили в XIX веке, вся периодика была бы заполнена такими рассказами о страданиях, милосердии и счастливом финале. А вот Змитрок Бядуля век назад написал «рождественский рассказ наоборот». Одинокая бедная старушка на Рождество отправляется в город к «распанеламу» сыну, единственной отраде... Однако разбогатевший «Лаўручок» предпочитает не узнать родную мать и отправить «сумасшедшую нищенку» восвояси.
Заканчивается рассказ тем, что переданные через лакея «нищенке» трехрублевки падают из ее замерзшей трудовой руки на брусчатку.
Счастливого конца нет... Но переживательно.
Что ж, Рождество — праздник, который трогает самые черствые сердца.
И большевик Миканор, герой романа Ивана Мележа «Людзi на балоце», просто в отчаянии. «Колькi б нi стараўся, а перадсвяточная вясёлая лiхаманка ў Куранях не ападала». Более того — даже в семье самого Миканора старики–родители готовят праздничный стол, кутью, зажигают свечи, молятся...
«Увесь дзень перад «святым вечарам» мацi шкрабла нажом стол, лавы, мыла ўсё. Ад ранку ледзь не да самага вечара не тух у печы агонь, варыла, варыла, пякла. Вячэра мусiла быць посная, але ж трэба было згатаваць нi мала нi многа: дванаццаць страў!»
А тут еще молодежь с колядками...
«Неўзабаве танклявыя дзiцячыя галасы пiшчалi ўжо каля яго вокан:
На новае лето
Нехай родзiцца жыто!..
Святы вечар!
Пажадаўшы Мiканораваму бацьку — гаспадару, каб радзiла не толькi жыта, але i пшанiца, i «ўсякая пашнiца», галасы пад вокнамi, на момант перапынiўшы спеў, аб нечым паспрачаўшыся, нядружна запiшчалi–зазычылi:
Пiво варыць,
Мiканора жанiць.
Святы вечар!»
Издатель Александр Власов, один из «отцов» белорусского возрождения, вспоминает о Колядах в Минске конца XIX века, где он тогда учился в реальном училище:
«Каляды, Вялiкдзень, Новы год святкавалi як бы кажучы ўсенародна, цэлы горад быў настроены на радасны тон. Мы, шкаляры, чакалi Каляды як збавення. Былi ў поўным ходзе батлейкi. На рагах вулiц стаялi вечарам з чырвонай лятарняй батлейкi на санках. Не было такога дому, куды б не зазывалi батлейку. Пад музыку на сцэну выходзiлi чорт, смерць, цар Iрад, доктар (яго рабiлi падобным да папулярнага доктара Шпакоўскага)... а пад канец Антон з казой:
Антон казу вядзе,
Антонiха паганяе...
I герой вечара Мацей–Пацей. Расказчык устаўляў у вусны Мацея столькi беларускага простанароднага гумару, што публiка душылася ад смеху».
Александр Власов говорит, что батлейку, а в Минске был целый цех батлейщиков, запретил некий полицмейстер, которого можно сравнить с Геростратом.
С Колядами связана и еще одна запретная возрожденческая история: «Калядная пiсанка». Литературно–художественный альманах на шести страничках от руки, размноженный нелегально на гектографе в Санкт–Петербурге в конце 1903 года. Авторы проекта — «Круг беларускай народнай прасветы i культуры», белорусские студенты и интеллигенция, жившие тогда в северной Пальмире. Издатель Вацлав Ивановский, Алоиза Пашкевич, она же Тетка, Франтишек Умястовский, спонсоры братья Костровицкие — Амброзий и Казимир, он же — поэт Карусь Каганец. Книжечку должны были распространять белорусские студенты, вернувшись домой...
Кто только не писал о Колядах! И узница ГУЛАГа Лариса Гениюш:
Каляда, Каляда... Нават зорам
трывожна.
Па заблытаных сцежках
крутога жыцця
да сваiх ў гэты вечар
спяшаецца кожны,
дзе ў сям’i за сталом
нас чакае куцця.
И Казимир Сваяк, поэт и священник, который в 1926 году «як свечка на алтары мук i цярпення, згас i адышоў у лепшую краiну»:
Пастушкi гулялi,
Каляду iгралi:
Бог нам аб’явiўся,
Хрыстус нарадзiўся
— Каляда–Каляда, гэй.
Не ў пышных харомах,
Анi ў панскiх домах:
У маленькай хаце
Яго тулiць Мацi.
Но лучше всего, наверное, поможет создать рождественское настроение стихотворение народного поэта Беларуси Рыгора Бородулина:
У ноч калядную збяры
Усiх здарожаных, халодных,
Усiх забытых i галодных,
I раздары свае дары.
Усё, што даў табе Гасподзь,
Каб ты апошнiм
Мог дзялiцца.
Бо ўдачы гладкая цялiца
Пасецца, каб аддаць
стокроць.
Прасi на кут сваiх Дзядоў
Абнашчыцца куццёю поснай,
Каб не шукаць гадзiнай
позняй
У небе памяцi слядоў.
Як вогнiшча, разварушы
Тугу,
Што пазiрае нема.
I цiха вока Бэтлеема
Узыдзе ў поцемках душы.
Счастливых всем праздников! Конечно, не каждый из нас сможет отпраздновать Рождество так, как Радзивилл Пане Коханку, которому в Рождество 1780 года из Риги в Несвиж было доставлено: 1.500 бутылок шампанского, 300 рейнского вина, 200 бургундского, 100 арака, 3 бочки английского пива, 1.000 фунтов восковых свечей, 10 бочек пороха для фейерверков, 15 бочек свежих и маринованных устриц, центнеры перца, имбиря, мешки изюма и лимонов, 100 голов сахара и 800 фунтов кофе.
Но, поверьте, для хорошего вечера достаточно интересной рождественской истории и испеченного с любовью пирога. И — толики милосердия, без коего рождественская история все же невозможна. Вот молодой Карл Александрович Петерсон, шагая по витебской брусчатке XIX века из здания суда, бормочет строки: «Скажи мне, буду ль я Поэтом и славой венчанным певцом? Или промчусь я в мире этом, как незамеченный атом?»
Вот не пожалел бы сиротку в своем стихотворении — и остался бы «незамеченным атомом». Не бойтесь показаться сентиментальными!
rubleuskaja@cultura.by
Советская Белоруссия № 4 (25139). Пятница, 6 января 2017
