Рожденный в Свободном

Тимофей Нарыжный прошел от БАМа до Спитфелда

"В 20 лет он видел изумление и восторг в глазах английской королевы. В 32 - получил орден Трудового Красного Знамени. Он дрался с бандеровцами, до невиданных высот поднимал Донбасс, а будучи директором дома отдыха Президиума Верховного Совета СССР, наблюдал за взлетом и сокрушительным падением "лучшего немца" Горбачева. Он - это нынешний подмосковный пенсионер Тимофей Тимофеевич Нарыжный, со слов которого можно писать хрестоматию нашей жизни прошлого и навсегда ушедшего века". Пишет об этом человеке, в чьей биографии немалое место занимала Беларусь, газета "Московский комсомолец".

- Дед мой по материнской линии - Худяков Николай Александрович - дружил с Максимом Горьким и Саввой Морозовым. У него был в Баку собственный судоремонтный завод, промыслы в Астрахани. И он, представьте, давал огромные деньги на революцию. Более того, участвовал в ней, воевал с английскими интервентами на Каспии - был комиссаром партизанского отряда. Попал в плен и был расстрелян англичанами примерно в те дни, что и 26 бакинских комиссаров.

А деда с отцовской стороны арестовали и сослали в Сибирь как кулака. По сути - за то, что не пропил последние сапоги и держал справное хозяйство.

Вот такой в моих кровях замес...

- Стало быть, все прелести Великого Октября вы прочувствовали еще в утробе матери?

- Отец был одним из руководителей строительства БАМа. И стоял на дворе 1937 год. Я это время запомнил потому, что каждый день мама и после полуночи не отходила от завешенного одеялом окна. Заскрипели автомобильные шины - она в тонюсенькую щелку смотрит: не за отцом ли? А в прихожей уже чемоданчик с сухарями и сменным бельем стоит... К тому времени отец был уже лишен всех орденов, даже ордена Ленина, который он, кстати, получил одним из первых в стране, а также был исключен из партии. Спасло то, что каким-то образом мы оказались в Белгороде.

Там отец пошел в депо, а через неделю работы домой не вернулся. У матери - сердечный приступ. Прямо с улицы - в больницу. Оклемалась - пишет Кагановичу: прошу сообщить, что с моим мужем. И представьте, через два дня приходит правительственная телеграмма: не волнуйтесь, уважаемая, ваш муж выполняет важное правительственное задание. А еще через неделю в дверь постучался молчаливый посыльный: вот вам литер на поезд, машина внизу, собирайтесь.

Оказалось, отец как железнодорожник в составе специальной группы правительства был откомандирован в Польшу: к СССР присоединялись Западные Украина и Белоруссия, и он отвечал, образно говоря, за железнодорожное присоединение. А отцу тогда и тридцати не исполнилось!

- Особые тогда были люди...

- Да, люди были совсем другие. Не жили вполнакала. Вот я по флоту сужу. Лодка знаменитого Маринеско приходит на базу после того, как пустила на дно транспорт с тремя тысячами асов люфтваффе и эсминец заодно. Встречают, как положено: жареный поросенок, "наркомовские" и все такое. Тут - воздушная тревога. Срочное погружение на грунт. Отбой воздушной тревоги - лодка не всплывает. Все беспокоятся, водолаза спускают, тот докладывает: в лодке шум какой-то... А Маринеско рассудил: не дело это, когда из-за какого-то немца прерывается церемония. Вскрыл НЗ, и пока весь коньяк не выпили, не отметили победу - не всплыли. Я думаю, без таких людей мы войну не выиграли бы...

- А вы помните, как началась война?

- Рано утром у нас во дворе остановились две машины с семьями брестских пограничников: немцы перешли границу... Война! Соседом у нас был Молчанов - племянник того самого Жданова. Он спрашивает: что, дескать, делать будем? Мужчины решили на всякий случай отправить нас в Киев. Помню, мы собираемся, а начальник местного НКВД Локшенко бегает по двору с пистолетом: "Куда?! Это паникерство! Буду стрелять!" Но отец нас отвез на вокзал, усадил в теплушку. Мы не взяли с собой ни еды, ни одежды, ни вещей. Считали, что прокатимся до Киева и вернемся.

Перед самым отправлением мама настояла, чтобы мы перебрались в первый вагон. Он был уже практически переполнен, и мы кое-как влезли. И вот - судьба! Успели вырваться всего три эшелона. Два немцы разбомбили напрочь, а из нашего подошли к Киеву только первые три вагона - остальные сгорели...

Кстати, начальник НКВД Локшенко чуть не арестовал отца. Тот перед отступлением должен был выполнить приказ: взорвать депо вместе с тридцатью новенькими паровозами, - а Локшенко прискакал в депо перед самым взрывом: "Руки вверх! Вредители!.." А стали потом разбираться - он, гад, свою семью заранее отправил из города и должен был эти паровозы немцам передать в целости и сохранности. И кто - первый чекист города! Засланный казачок оказался.

Отец же был среди тех, кто оборонял город. Они продержались 13 дней. Отца контузило тяжело. Его не бросили. Уходили через Пинские болота. На санитарном поезде он доехал до Самарканда. Потом вернулся на фронт. Мы к тому времени перебрались в Баку. Там отец нашел нас, и мы были вместе буквально несколько часов. А потом - снова на передовую.

Отец воевал у Рокоссовского. Инспектором Юго-Западного фронта. От маршала он получил именной ТТ. Они дружили. Как я теперь понимаю, познакомились они еще в 1937-м. Рокоссовский сидел в Свободном, в БАМЛАГЕ, где отец руководил железнодорожными делами...

- А вы тогда не жалели, что повоевать не довелось?

- Почему не довелось?.. В 43-м, когда освободили Ровно, я был в комсомольском оперативном отряде по борьбе с бандитизмом. Руководил отрядом Николай Струтинский - правая рука легендарного разведчика Николая Кузнецова. И мы воевали с бандеровцами. Конечно, страшно было. И повидать пришлось всякое. И беременных женщин из колодца со вспоротыми животами доставать доводилось, и по дальним селам за советскую власть агитировать, и в стычках участвовать с националистами... Жуткая борьба тогда была. Кровавая. Днем крестьянин за колхоз голосует, а ночью бандеровцы приходят и эту руку отрубают. Такое тоже было. А ведь война еще не кончилась - вы это не сбрасывайте со счетов!

- Как же вы справлялись с этой бандеровской заразой?

- Только силой. Были и публичные казни. Помню взяли троих. В бою взяли. За ними - куча вырезанных семей активистов, милиционеров. За нами - приговор на месте. Три петли, "Студебекер", руки за спину... Двое обделались со страху, а третий - здоровый такой, штаны вельветовые в сапоги заправлены - раскидал конвойных плечами. Мы, говорит, еще вернемся... Два раза его вешали - веревка рвалась. Прикончили.

Приходилось и на крайние меры идти. Например, пока одно бандитское село танками не проутюжили - толку не было. А после этого со всей округи оружие сдавать пришли: все, мол, замиряемся, ваша взяла!.. Я такую гору винтовок и автоматов больше никогда в жизни не видел.

- После такой фронтовой комсомольской юности вам одна дорога была - в армию...

- Прибавьте сюда то, что чуть ли не вся наша семья воевала. Например, моя двоюродная сестра Зинаида Павловская, как началась война, ушла с университетской скамьи на фронт. Прошла в Тбилиси ускоренные курсы медсестер - и в партизанский отряд, в Севастополь. Вы представляете!.. Мы с одноклассниками собираем посылки. Я отправляю носки там, папиросы и пишу письмо: "Здравствуй, незнакомый боец Красной Армии!" И эта посылка достается именно ей! Она написала мне об этом в письме с фронта. Это теперь - семейная реликвия.

Погибла она страшно. Их отряд выдали крымские татары. Она могла уйти: были последний самолет и корабль. Отказалась: дескать, на кого раненых оставлю?.. Так ее уже мертвую немцы казнили. Повесили... А вы говорите - в армию одна дорога... Куда же еще?

Учился я в Риге. В высшем военно-морском училище. Такое почтение к флоту было - не передать. Для меня моряки - это навсегда особые люди, не такие, как все. Вот смотрите! У нас на Балтике всем морякам хорошо известен случай, когда легендарная подлодка "Красная звезда" попала под крепкую немецкую охоту. Легли на грунт, а фашист глубинными бомбами сыплет и сыплет. Кислород на нуле. Что делают матросы? Они говорят: ах так? Ты, фашистская морда, хочешь, чтобы мы, краснофлотцы, обделались тут и слюни пускали? Хрен тебе!.. И садятся - практически перед смертью, - по старой флотской традиции забивают "козла". Кто еще так может? А?! Лодка выжила...

Правда, в советских газетах и книжках присочинили, что "моряки перед гибелью начали писать боевой листок "Смерть фашистским оккупантам!". Бред, конечно, идиотизм. И мы не на боевых листках воспитывались, а на старых традициях русского флота. Даже в мелочах, а не только в боевых походах. Например, в столовой курсанты сидели за столиками. Официантки обслуживали нас. Даже француженку какую-то в Риге откопали - этикет преподавать будущим морским офицерам. Иностранные языки опять же... Я, кстати, как выучил английский в училище - до сих пор без словаря обхожусь.

- Пригодился английский?

- Да-а-а... На крейсере "Свердлов" мы ходили в Англию с дружественным визитом - аккурат на коронацию королевы Елизаветы. Про этот поход много потом писали. Дело в том, что морской прием проходил в Спитфелдской бухте. Это, по сути, фьорд. Все иностранные корабли к пирсу проводили лоцманы и буксиры. Английские суда считали шиком пройти в свою бухту минут за сорок. И тут появляется наш красавец крейсер. Без лоцманов, буксиров, под углом чуть не в 90 градусов "Свердлов" буквально влетел в бухту. Отшвартовался за 15 минут! У стенки стал как влитой: миллиметр в миллиметр. Я был на мостике, видел неподдельное изумление и восхищение островитян. Я видел изумление и восхищение английской королевы... Англичане просто обалдели. Это такая гордость за страну, за флот в душе была!..

А командир крейсера по званию был всего-то капитан 3-го ранга. Помнится, плясуну Газманову не так давно такое же звание присвоили... А тогда по-другому к погонам и звездам относились. Кстати, из Англии наш командир уходил уже капитаном 2-го ранга.

- Тимофей Тимофеевич, почему же вы расстались с флотом?

- Потому что флот начали резать по живому. Первым начал Жуков. Он флотских никогда не любил: они меньше матерились, но фашиста, в отличие от пехоты, встретили огнем, а не разинутым ртом. После войны развернулся... Почему, говорит, солдат получает 30 рублей, а моряк в ботиночках - 60? Получку моряку срезали, официанток из училища уволили, усадили будущих офицеров на скамейки за стол по 10 человек к бачку с супом. Раньше курсант обедал, а теперь стал принимать пищу. А вскоре - жрать пайку. А это уже не люди флота...

Довершил разгром, конечно, Хрущев. Новенькие эсминцы прямо со стапелей пустили на иголки, 120 тысяч офицеров ВМФ выгнали на улицу. И я поехал в Донбасс, к шахтерам. Может быть, потому, что шахта, подземелье - тоже своего рода стихия. Но тогда я об этом не думал. Мне нужно было семью кормить. А кроме того, хотел доказать, что и выброшенным на берег не сломаюсь, добьюсь известных высот. И вот на шахту пришел: мне бы, мол, по электрической части. А начальник шахты говорит: что, шибко грамотный выискался? Лезь давай в забой! Тип тот еще. Тех, кто с образованием, - ненавидел просто. А потом мальчишка его узнал: полицаем он был, людей расстреливал...

А я плюнул на него - пошел на другую шахту. Учился на горном факультете политехнического института и одновременно работал: замерщиком, десятником, горным мастером, сменным помощником, заместителем начальника участка, начальником участка, а потом и шахту возглавил. В 32 года - орден Трудового Красного Знамени. Шахта гремела на всю страну. А я из нее не вылазил. По тогдашним временам я горжусь двумя вещами. Это тем, что все мои шахтеры получали заработанное, и тем, что ни один у меня не погиб в забое. Не знаю как, но я чуял метан. Мог до процента определить его наличие в забое. И у меня не было ни одного взрыва!

- Тогда разрешите вас спросить вот о чем. Вся страна выдавала на-гора уголь, лес, машины, станки, металл. По ноябрьским рапортам, всего этого добра выходило все больше и больше, но пришел конец 80-х - хватились, а ничего в закромах нет. Как же так?

- Для меня первый звоночек прозвенел, когда был директором шахты. Был такой случай. Ночью сдвинулись пласты. Транспортерную установку, по которой шел добытый уголь, всю перекорежило. Бревна-стойки расплющило в китайские фонарики... Я взял экономиста, плановика, шахтеров, спустился с ними в забой. Вот расчеты, говорю: возобновляем подачу угля через столько-то часов - получаем такие деньги. Управимся раньше - сумма увеличивается. Уголь стране мы дали, а меня чуть не посадили. За что? За то, что шахтер получил немыслимые, по мнению партийных чиновников, деньги. Чуть до суда дело не дошло. Представляете?..

- И вы стали противником советской власти?

- Боже сохрани! Нынешнему поколению это трудно понять, но... Понимаете, тогда я твердо знал, что я прав, что правда победит, и ни черта не боялся. Так и вышло.

А вот когда попал в Москву и стал директором дома отдыха Президиума Верховного Совета СССР, когда стал вхож в высокие кабинеты Старой площади, Кремля, ЦК комсомола, - вдруг совершенно неожиданно увидел, на кого батрачит периферия. Что партийные, что комсомольские вожаки - разговоры у них были одни: кто в Канаду поедет, кто дубленки распределяет, как на машину записаться... А внизу миллионы комсомольцев, коммунистов - грудь нараспашку - строили коммунизм. Для кучки аппаратчиков. А те уже почуяли вкус жизни избранных и набрали вес, силу. Китайцы эту ситуацию решили радикально: заменили практически весь аппарат - и двинулись дальше. У нас аппарат победил, и страна пошла другим путем. Хотя Горбачев поначалу очень активно принялся наводить порядок.

- Вы встречались с ним?

- По рабочим вопросам, на планерках - конечно. А первый раз я его увидел в коридоре в калининской приемной. Знаете, была такая напротив Манежа. Идет один, без охраны. Я немного растерялся: все-таки Генеральный секретарь! Раньше так было не принято. Я как-то на своей служебной машине выскочил в Кунцеве впереди брежневской кавалькады. Сзади - в свистки! Честно говоря, думал, стрелять начнут вслед. А тут идет Сам...

- Как отдыхала партийная и государственная элита? После 1990 года много писали чуть ли не о римских оргиях...

- Ничего такого я у себя не видел. А со своей стороны скажу, что, насколько мне известно, люди высокого положения - те же Горбачев, Лукьянов и другие - вели себя спокойно и тихо. Им просто ни к чему было выкаблучиваться: другие вопросы решали. А вот жены и семьи обслуги - водителей, референтов, секретарш, прочей челяди - эти да-а-а... Такой спеси я больше ни у кого не видел.

- С Лукьяновым вам, наверное, часто приходилось общаться?

- Лукьянова я однажды невольно огорчил. И довольно сильно. Я уже лет шесть, наверное, проработал директором, как вдруг выясняется, что у меня нет партийного билета. Почему? А я никогда не был членом КПСС. Так Анатолий Иванович даже расстроился. "Надо, - говорит, - вступать". - "Да поздно уже, - отвечаю, - на шестом-то десятке". А он мне: ничего, дескать, Туполев в 62 года вступил!

Понятно, на старости-то лет смешно было с рекомендациями бегать, а вскоре и вступать некуда стало. И партия кончилась, и Горбачев вместе с ней.

- А как воспринимали Горбачева на первых порах?

- По правде говоря, первое впечатление от его прихода к власти было таким: ну наконец-то! Теперь будет порядок! Клерки бегали как ошпаренные. Вот вам простой пример из тогдашней жизни. Решил я у себя в доме отдыха холодильники заменить. Начал, как раньше говорили, этот вопрос вентилировать. А дефицит был страшный. Я и говорю хозяйственникам: мол, сложного здесь мало - подключу друзей, старые связи, решим вопрос. Те аж подпрыгнули: "Что ты, что ты! Нынче с этим строго. Блат отменен, с кумовством покончено..."

- Может быть, это и сгубило Горбачева?

- Может быть. Хотя тогдашние привилегии просто смешны по сравнению с нынешним содержанием чиновничества. Вот взять наш дом отдыха "Конобеево". Конечно, питание там было не как в обычных пансионатах - и фрукты были, и икра, - и специалисты работали квалифицированные, и получали мои сотрудники на 20 процентов больше, чем другие. Но обстановка, оборудование, та же, к примеру, сантехника были очень скромные. Я не мог выбить средства на ремонт основных зданий. И чьих зданий? Президиума Верховного Совета СССР!

- Почему же зашаталось здание СССР?

- Есть много объяснений на этот счет. От шпионской версии до мистики. Полагаю, все дело в следующем противоречии. У человека должно быть что-то свое, что он может заработать и передать детям, внукам, правнукам, а советское общество, советская власть самым жестоким образом боролись с этим "чувством собственника". Это ее и сгубило. Конечно, нужно передавать идеалы, высокие моральные и нравственные правила. Но должны также быть свой дом, своя земля, свой сад, даже свое дело. Тогда человек уважает себя, уважает окружающих. Тогда незаметно, но появляется и растет, если так можно выразиться, культурный слой. И без этого общество не может развиваться нормально.

А что было у нас? Даже самые высокопоставленные партийные и государственные чиновники в стране ничего не имели. Да, они могли получить роскошную квартиру, дачу, служебную машину, прислугу. Но все это было с инвентарными номерами, казенное. Отслужил, все, что мог, отдал государству - пошел вон. В один день человек лишался всего только потому, что в нем отпала надобность. Даже самый заслуженный, а не только аппаратчик. Тот же Маринеско, о котором я уже говорил... Личный враг Гитлера, столько для славы флота и страны сделал! А после войны смог только в какой-то ЖЭК устроиться. Чуть ли не дворником. Да еще и посадили за растрату казенного спирта, который он с фронтовым товарищем выпил. Умер в нищете...

Аппаратчики же умирать в нищете не хотели, и, когда они почуяли, что Горбачев дает слабину, начинает шарахаться, - быстро сплотились в страшную силу. Зарождался большой передел громадной государственной, а по сути - ничейной собственности. И, как выяснилось, этот процесс оказался необратимым.