Родина или государство?

У нас как–то в последние десятилетия повелось, что разделять понятия «Родина» и «государство» стало формой продвинутости, широкого, нетрафаретного мышления, какой–то особой формы свободомыслия. Причем свойственны такие эпатажные заявления многим: и кинорежиссерам, рассуждающим о том, почему их фильм не смотрят, и писателям, погружающимся в глубокие раздумья при слове «Отчизна», и политикам, думающим о национальной идее в контексте предвыборных лозунгов. Вот и известный сатирик М.Задорнов под бурю аплодисментов заявляет о своей нежной любви к Родине и дистанцированности от монстра–государства.

Родину любят все, а вот по отношению к государству часто можно услышать такой снобистский всплеск эмоций: государство вообще — вынужденный социальный институт, который почему–то терпим, зато дружно рядим в социальные изгои.

Основания для такого противопоставления понятий, признаемся, были. Государство, в том числе советское, столько раз «кидало» своих граждан, что не получалось одинаково сильно любить конопатые березки в родном краю и павловскую, скажем, денежную реформу. С первым любовь получалась, а вот со вторым — нет.

Вообще говоря, как–то априори признано, что во многих наших бедах виновато государство — когда справедливо, когда нет. А Родина — ни при чем.

Но абсолютное противопоставление Родины и государства все же кажется надуманным. Это противопоставление от лукавого, и связано оно, главным образом, с тем, что Родина от нас ничего, по большому счету, не требует. А вот государство не просто требует, оно и наказывает и даже при случае казнит.

У Родины нет репрессивного аппарата, армии чиновников, фискальной системы. Родина, она ведь что: хата на околице, сосна при дороге, утренний сон в предвкушении лета. А вот государство совсем иное: здесь вам и недоимки, и батоги нерадивому крестьянину, и шпицрутены провинившемуся солдату, и острог для Федора Михайловича Достоевского, например.

Когда Бисмарк говорил, что войну с Австрией в 1866–м выиграл прусский учитель, то кто же выиграл эту войну: Родина или государство? Склонен считать, что разделение бессмысленно: учитель, с одной стороны, государственный служащий, то есть человек государства. С другой же — как воспитывать патриотизм, мысль о единстве немецкой нации без чувства Родины?

Когда Петр I накануне Полтавского сражения обратился к воинам с призывом защитить не Петра, а Россию, то к чему он апеллировал: к чувствам (Родине) или сознанию (государству)?

А вот еще очень показательный пример — обращение И.Сталина к соотечественникам после начала войны: ведь обратился не к товарищам, а к братьям и сестрам. Братья и сестры — это все же больше Родина, а товарищи — это государство. Одно, понятно, не исключает другого, и этими примерами хотелось показать главное: Родина и государство не так далеки друг от друга, как кому–то бы этого хотелось.

Мне кажется, что здесь можно привлечь и такие категории, как «индивидуальное», «личное» и «общественное». Не спорю, мы перекормлены в свое время приоритетом общественного перед личным («жила бы страна родная, и нету других забот»), да так перекормлены, что ныне вполне справедливо гордимся строительством коммунизма в одной отдельно взятой семье. Какая тут страна...

Но, как это часто у нас бывает, с водой выплеснули и ребенка: стали гордиться личным, наплевав на общественное. Сегодня слова, например, о массовом героизме в годы последней войны в ряде аудиторий воспринимаются так же, как рассказ учителя истории о битве слонов в годы Пунических войн: и то и другое интересно, но непонятно.

Любой разговор о любого рода деятельности заканчивается и начинается одним и тем же — «бабками». Не теми, которые бабушки, а которые деньги.

Стало привычным искать в государстве причину всех своих бед. Государство вот «зажилило» льготы. Оно же заставляет ехать после учебы по распределению и недостаточно чутко реагирует на то, что у молодого человека, может быть, искания.

Конечно, мало кто любит того, кто тебя так или иначе «строит». Но ведь альтернативы государству не нашли, не обнаружили. Да, много говорили об общественном самоуправлении, даже об анархизме, но ни то ни другое не пригодилось, не прижилось.

Дело здесь, видимо, не в противопоставлении Родины и государства. И то и другое — на вечные времена. Разговор может идти лишь о важности и необходимости максимальной утраты государством своего абстрактного характера. Оно должно быть ближе к человеку. Не надо удушающих объятий, но система сдержек и противовесов, которыми должны руководствоваться, скажем, чиновники, должна быть и гибкой, и прагматичной.

У государства, конечно, тяжелая рука. Руки Родины не в пример ласковее. Но ведь важно и то и другое. Сберегая, храня одно, сберегаем и храним другое. Обратите внимание: косовары, о которых столь много сегодня говорят, Родину имеют. Вот она, Приштина, вот они, родные горы и утренний запах молока. Но захотели и государства. Мало, получается, Родины. Даешь, понимаешь, независимость. Причем не глядя на то, что война может стать реальностью. Получается, важность и необходимость государства столь же масштабна и всеобъемлюща, как важность и необходимость Родины.

Так что вряд ли уместно столь категорично разделять понятия «Родина» и «государство». Намного важнее думать и делать то, что превратит эти понятия в близкие и ясные гражданам категории. Чтобы в итоге государством не пугали детей, а из Родины не делали розовую бесплотную сказку без границ и очертаний.