...Я в Петербурге — первый гранд.
Да разве только там?!
Так знаменит, что сам не рад.
Отбоя нет от дам.
И как там без меня дела?
Империя стоит?
Ах, скольких я в Сибирь сослал!
Но скольких предстоит!!!
Это слова моей песенки, которые могли бы слететь с хмельных уст вконец завравшегося Ивана Александровича Хлестакова.
— Что за фантазии? — скажете вы. — С какой такой стати Хлестаков запел? Что за водевильные вольности? И вообще, как бы на все это посмотрел сам Гоголь?
Увы, этого нам уже не дано узнать, поскольку Николай Васильевич покинул нас. Да–да, еще в 1852 году. Правда, произведения его продолжают жить в благодарных читательских сердцах и вдохновляют на творчество современных драматургов. Что же касается некоторых его литературных персонажей, то их имена уже давно стали нарицательными. А вселенская гоголевская шинель смогла приютить и согреть немало озябших писательских душ.
Фраза «Все мы вышли из «Шинели» Гоголя» приписывается то Тургеневу, то Достоевскому, а то и французскому критику Эжену Вогюэ, опубликовавшему в 1885 году статью о Достоевском. Честно говоря, мне неведомо истинное происхождение этой знаменитой фразы, но то, что все мы выпорхнули из этой гоголевской шинели, несомненно.
— Кто это мы? — спросит современный Акакий Акакиевич, просматривая газету. — И при чем здесь шинели, тем более покроя XIX века?
Может, он и прав, этот строгий читатель. И его турецкая дубленка из другого гардероба. Но мое пальтецо середины 70–х годов прошлого века, полагаю, было выкроено все же из «гоголевского» сукна.
Впрочем, обо всем по порядку. В 1974 году получил я диплом о высшем образовании, став обладателем гордого звания «экономист». И попал я на службу в главное финансовое ведомство белорусской республики. Прописали мне должность старшего ревизора–инспектора, и стал я верой и правдой служить Отечеству.
Поехали мы как–то всем клубом на московский фестиваль авторской песни. Было это, кажется, в мае 1976 года. По приезде пришлось какие–то бюрократические формальности соблюсти. Имелся там вопросец и о занимаемой должности по месту работы. И кто знает, как бы сложилась в дальнейшем моя творческая судьба, если бы проявил я тогда смекалку и написал в нужной графе простое слово «экономист». Так нет же, дернул меня черт написать «ревизор».
Уж не знаю, откуда берет начало расхожий в советские времена миф о противопоставлении представителей научно–технической и гуманитарной интеллигенции, шутливо называвшихся «физиками» и «лириками». Но по каким–то никому не ведомым законам бытия в авторской песне когда–то сложился образ так называемого «правильного» барда. Им мог быть, в принципе, любой человек, исполняющий песни собственного сочинения, у которого в трудовой книжке гордо реяла, подобно буревестнику, какая–нибудь романтическая профессия, например, геолога, летчика, журналиста, актера театра или кино... Про должность ревизора ничего не было известно, поскольку поющий представитель такой профессии еще не встречался.
В общем, написал я в анкете все честно, как пионер, и началась у меня веселая жизнь на уровне всесоюзного фестиваля авторской песни. Представляя меня в конкурсном концерте, ведущий сделал загадочную паузу и радостно гаркнул на всю фестивальную поляну: «А сейчас для вас будет петь РЕВИЗОР!!!» Почти осоловевший от песенного обилия народ тут же проснулся, а кое–кто даже протрезвел. Моя песенка про простой летний дождик была воспринята слушателями с необычайной живостью. После чего, перемещаясь по фестивальному пространству, я стал неоднократно попадать в дружеские объятия любителей песни и устал отвечать на их сочувственный вопрос: «Как же тебя, брат, так угораздило?»
Вернувшись в Минск, я даже задумал написать серьезную задушевную песню о своей профессии. Но ничего лучше, чем «наша служба и опасна, и трудна», на ум не приходило. Вконец измученный непосильным заданием, я взял с полки первую попавшуюся книгу. К моему изумлению, это был гоголевский «Ревизор».
— Все, — решил я, — буду писать романс Хлестакова. Уж больно много общего в наших биографиях. Он «с Пушкиным на дружеской ноге» был, а я тоже Александра Сергеевича люблю. Его за ревизора приняли, а меня даже принимать не надо.
И романс петербургского ревизора был написан, причем на одном дыхании. И у меня появилось оружие против насмешек. Не дожидаясь, пока кто–то другой выставит меня в комичной роли, я выходил на сцену и, предваряя пение, сообщал зрителям подробности своей профессиональной деятельности.
В 1979 году совершенно неожиданно судьба свела меня с молодым режиссером студенческого театра, который предложил поучаствовать в создании водевиля по мотивам гоголевского «Ревизора». Я с воодушевлением взялся за работу, в результате чего запели почти все главные персонажи комедии. К сожалению, эти песни так и не прозвучали в спектакле, поскольку молодой режиссер внезапно отбыл в неизвестном для меня направлении, прихватив все свои идеи и невоплощенные мечты. Но песни не пропали, поскольку по сей день звучат в моих концертных программах.
На прощание хочу посоветовать людям, заполняющим анкеты, не шутить с этим делом. Знавал я одного чудака из числа финансовых инспекторов, который, приехав в командировку в маленький провинциальный городок, в гостиничной анкете на вопрос «цель приезда» написал: «Сбор разведывательных данных на предприятиях района». Потом, когда все его мытарства закончились, он божился, что сделал это исключительно из праздного любопытства, чтобы проверить, читают ли эти анкеты работники гостиницы. Как выяснилось, читали. Поэтому командировка у незадачливого столичного чиновника началась с дачи показаний в местном отделении милиции, а закончилась строгим выговором по приезде к месту основной работы.
