Композитор Валерий Воронов - о фестивале Юрия Башмета, труде композитора и истоках вдохновения

Рецепт удачного сочинения

Композитора Валерия Воронова в Беларуси и за ее пределами знают хорошо. В последние годы его имя в Минске все чаще произносится в связи с Международным фестивалем Юрия Башмета. В этом году на недавно завершившемся тринадцатом по счету музыкальном форуме прошла премьера нового сочинения Воронова — двойного концерта для альта и фортепиано с оркестром «Ландшафты исчезающей памяти». Произведение, написанное специально к открытию фестиваля, исполнили звездный тандем — Юрий Башмет и Ростислав Кример — и камерный ансамбль «Солисты Москвы».

Фото Юрия  МОЗОЛЕВСКОГО

— Валерий, на фестивале Юрия Башмета ты не впервые, и каждый раз с твоим именем связаны какие–то необычные проекты. Как сложилось это сотрудничество?

— Во–первых, мы очень давно знакомы с художественным руководителем фестиваля Ростиславом Кримером: учились вместе в Высшей школе музыки в Кельне. Еще раньше я знал его отца, замечательного пианиста, исполнителя многих музыкальных сочинений современных белорусских композиторов — в 90–е годы Олег Кример был в Беларуси практически единственным, кто это делал. Это предыстория. В 2013 году я предложил Ростиславу идею: мне захотелось поработать с очень необычным солистом Михеем Носороговым. Это певец и поэт, и он у меня читал «Зверинец» Велимира Хлебникова на фоне фортепиано в восемь рук. Были два фортепиано, четыре пианиста, симфонический оркестр и чтец. Как мне кажется, сочинение удачное. На прошлогоднем фестивале мы с моими коллегами–композиторами реализовали совместный проект «Четыре измерения белорусского искусства» в Национальном художественном музее, объединивший литературу, музыку, театр и живопись. Кроме того, в феврале состоялась премьера концерта для альта с оркестром под названием «Конченджанга. Пять сокровищ великих снегов», который Юрий Башмет исполнил на Зимнем международном фестивале искусств в Сочи в сопровождении Всероссийского юношеского симфонического оркестра. И 10 октября прозвучало сочинение на открытии фестиваля в Минске. Что меня очень радует: все более–менее удачные вещи появляются тогда, когда твоя идея находит отражение.

— То есть ты не из тех, кто пишет в стол?

— Даже если у меня есть идея, я не буду ничего с ней делать до тех пор, пока не увижу реальной возможности воплощения. Все, что я делаю, должно жить.

— С учетом трудоемкости композиторской работы оправданный подход...

— Да, мы же не графоманы.

— Ты родился в Москве, ребенком жил на Сахалине, провел десяток лет в Беларуси, сейчас живешь в Германии, но считаешься при всем при том белорусским композитором.

— Да, и в этом есть большая доля правды. Наверное, Минск я могу назвать своей малой родиной. Здесь я вырос, стал взрослым, здесь произошло мое личностное становление. Я учился в музыкальном училище, в консерватории, которую окончил и в 1995 году уехал в Кельн — продолжать учебу. Тяжело было переезжать. Я не хотел в эмиграцию, не хотел жить где–то еще, мне очень нравилось в Минске, я был доволен тем, что есть, но... надо постоянно пытаться изменить что–то в своей жизни. Не застывать.



Я много бываю в Минске — и все время пытаюсь увидеть пространство Беларуси и Европы как один мир. Не хочу разделения на «мы» и «они» — хотя постоянно, всяческими способами и наше общество, и немецкое пытается проводить границы. В этом есть логика: наверное, так, на расстоянии, виднее, где и что лучше или хуже. Но не надо думать, что за рубежом все однозначно хорошо — так никогда не было. За что я не люблю пропаганду 90–х годов, притом что тогда открывалось очень много возможностей, что считалось: «там» все идеально.

— Проблема выбора — заниматься музыкой или чем–то другим — у тебя не стояла?

— Существовала проблема не очень хорошей подготовки: я не любил ни сольфеджио, ни прочие музыкально–теоретические вещи. Мне это давалось трудно, не было абсолютного слуха — и до сих пор нет. И не надо. Конечно, консерватория, системное образование — это нужно, и чем оно лучше, тем серьезнее твой фон. Но сегодня нужно больше анализировать новой музыки, той, что создается сейчас. Не так важно, есть ли у тебя диплом консерватории. Вот у меня, к примеру, есть, но он мне ни разу в жизни не потребовался, мне никогда не приходилось его никому предъявлять. Может быть, потому что я никогда не устраивался на работу. А не устраивался потому, что моя профессия — сочинение музыки. Гайдн не был бы Гайдном, если бы не занимался музыкой профессионально. Или Моцарт, или Чайковский. Они отдавали этому все свое время. У меня нет хобби, и наверняка у Бетховена или у Стравинского тоже не было хобби. Я не сравниваю, боже сохрани. Но мне неинтересно уделять время чему–то еще, кроме музыки.

— Когда ты сочиняешь, точно знаешь, что получится в результате — или возникает зазор между авторским замыслом и живым исполнением?

— У меня такой проблемы давно нет, я прекрасно знаю, что получится у исполнителей, и этого результата жду. Это профессиональное, поскольку я редко когда сочинял в стол и большинство моих произведений исполнялось. У меня нет эффекта неожиданности. Есть идеи, которые реализуются, и за эту реализацию я с начала до конца ответственен. А все остальное можно придумывать музыковедам.

— Что посоветуешь молодым начинающим композиторам?

— Если у тебя есть какая–то музыкальная идея, реализуй ее. Найди способ! Отдача рано или поздно приходит, это закон сохранения энергии. Если ты не прикладываешь усилий, значит, считаешь, что твоя работа этого недостойна. Но тогда не нужно заниматься композицией, пошли ее подальше. И главное, не надо обижаться ни на кого. Поза непризнанного гения очень выгодна, но это уже психиатрия. «Я обиженный, пожалейте меня» — да за что? Это абсолютно неконструктивно, бесполезно.

Полная перепечатка текста и фотографий запрещена. Частичное цитирование разрешено при наличии гиперссылки.
Заметили ошибку? Пожалуйста, выделите её и нажмите Ctrl+Enter