В Евросоюзе продолжается парад региональных «суверенитетов». «Хрупкий государственный механизм Бельгии, созданный революцией и сохранявшийся благодаря компромиссу, разваливается. И сейчас то, что когда-то было трудно себе представить, — разделение страны — неожиданно оказывается вполне возможным», — отмечает авторитетная «Вашингтон таймс». О сложности конфликта между Фландрией на севере и Валлонией на юге Бельгии говорит и то, что король Альберт II вынужден был срочно прервать отпуск и созвать Совет короны – орган, который в последний раз собирался в 1960 году во время кризиса в Конго, связанного с распадом бельгийской колониальной империи.
Многие фламандцы ставят на номера своих машин вместо логотипа «В» (Бельгия) логотип VL (Фландрия), открыто жгут бельгийские флаги и требуют от своих политиков объявить о независимости от «валлонских захребетников». Похожие призывы адресуют сегодня англичанам шотландские националисты, полагающие, что и сами смогут распоряжаться одними из крупнейших в Евросоюзе запасами нефти и газа (на прилегающем шельфе Северного моря). В Италии влиятельной парламентской силой остается «Лига Север», выступающая за создание нового независимого государства на более экономически развитом севере страны. В Испании активизируются радикалы, ставящие вопрос о независимости Страны Басков, а в Каталонии одобрен ее новый статус, значительно расширяющий прерогативы автономии (Каталония является наиболее развитым экономическим регионом: составляя всего 16 % от общего населения Испании, каталонцы производят 23 % валового национального продукта)...
Можно провести интересную параллель между теми процессами регионализации, которые происходят сегодня в ЕС и теми, что имели место в последние годы существования СССР после того, как тогдашним союзным руководством было спровоцировано принятие автономными республиками так называемых деклараций о суверенитете. М. Горбачев стал проводить линию на «выравнивание» их статуса с союзными республиками и на участие в подписании нового союзного договора (намеченное на 20 августа 1991 года), чтобы, прежде всего, ограничить растущее влияние руководства РСФСР во главе с Б. Ельциным, а также «сбить» претензии союзных республик на исключительное положение.
Другими словами, чтобы удержаться у власти и сохранить границы, пусть и все более аморфного, но единого государства, горбачевское руководство в борьбе против ельцинистов стало разыгрывать карту автономий и попыталось выравнять их статус по отношению к «полноценным» республикам Союза. То есть в случае подписания нового союзного договора на карте мира мог бы вполне появиться новый и обновленный Союз не пятнадцати, а нескольких десятков республик с примерно одинаковым статусом. Безусловно, это вело к дальнейшей конфедерализации страны, но в то же время давало Горбачеву шанс по-прежнему оставаться у руля.
«Изящный» план крупного перестройщика существенно подкорректировало столь многогранное явление, как ГКЧП, а также новый «друг Запада» Ельцин, который в свою очередь (в период борьбы за пост российского президента) объявил о готовности предоставить автономиям «неограниченный суверенитет» и удовлетворить претензии их лидеров, вплоть до территориальных. (В этом духе прозвучали, например, его высказывания во время посещения летом 1990-го Чечено-Ингушской Автономной Республики).
В общем план сохранения единого Союза во главе с общесоюзной бюрократией за счет дробления составляющих его республик (в основном РСФСР) провалился. Однако из этого вовсе не следует, что история учит кого-нибудь чему-нибудь. Во всяком случае, глядя на нынешние тенденции регионализации Европейского союза по национально-экономическим критериям, невольно возникает желание нарисовать примерно следующую картину.
Нынешний парад региональных суверенитетов в Европе весьма на руку центральной (общесоюзной) бюрократии ЕС. И в то же время крайне невыгоден правящим верхушкам отдельных государств. Поясню мысль. Регионализация ведет к тому, что национальные государства Европы дробятся. Это снижает роль и влияние более крупных и развитых стран и ведет к выравниванию их как «административно-территориальных единиц» Евросоюза. Кроме того, это снижает (в рамках ЕС) вес правящих элит ведущих стран Европы и в то же время ведет к укреплению общесоюзной элиты.
Вполне допускаю мысль, что на первом этапе построения действительно единой Европы без границ и национальных предрассудков (удастся ли воплотить этот план в жизнь – другой вопрос) чиновникам в Брюсселе выгоднее руководить конгломератом из 7—10 десятков региональных образований вместо 2—3 десятков крайне неравных по экономическим и прочим возможностям государств. Возможно, поэтому в последнее время все чаще внедряют в массовое сознание мысль, что Брюссель – это столица всех европейцев и единого Европейского союза, а не бельгийцев и Бельгии.
А пока же, по словам очевидцев, прямо в центре Брюсселя между валлонами и фламандцами вспыхивают постоянные перебранки относительно того, кому же принадлежит город, и спор этот грозит перейти мирные рамки. Вполне возможно, что в Брюсселе может появиться какое-то подобие берлинской стены. Стоит также заметить, часть исторической Фландрии входит в состав Нидерландов (Голландии), а фламандцы отнюдь не считают себя с голландцами единым народом (фламандцы – католики, голландцы – протестанты). Так что волна сепаратизма и перекройки границ может захлестнуть эту богатейшую и благополучную часть Европы уже вскоре.
