У жителей деревни Пуховичи Житковичского района теперь есть два памятных дня. Первый — дата гибели поджигателя, который семь лет терроризировал людей. Второй — в связи с изменением меры пресечения — день освобождения из СИЗО обвиняемых в его убийстве: Сергея Алиферовича, Игоря Макаревича и Александра Петручени. Сейчас крестьяне ждут третьей даты — дня суда...
6 февраля на совещании у Президента по совершенствованию уголовного законодательства Александр Лукашенко обратил внимание присутствующих на этот редчайший и нетипичный случай (о самосуде над поджигателем «СБ» рассказала в публикации «Защита нападением» в номере за 30 января) и дал ему свою оценку. Исходя из требований законодательства и своих конституционных полномочий Президент поставил вопрос о целесообразности изменения для задержанных меры пресечения и обратился к министру внутренних дел В.Наумову: «Пожалуйста, завтра пусть сотрудники отвезут их в деревню, а вы расследуйте уголовное дело. Отвезите людей в деревню и пусть работают там, находятся в своих семьях, а вы их приглашайте и допрашивайте».
Президент так охарактеризовал ситуацию: «Ну негодяй этот, он людей терроризировал, целую деревню. Если уж мужики на это пошли, наверное, они действительно возмущены были, поэтому простые люди на их стороне. Я не говорю, что это надо поощрять. Нет конечно, закон есть закон. Но надо понимать и людей, которые пошли на эту крайнюю меру...»
Поздно вечером в пятницу подследственных из камеры Гомельского следственного изолятора, где они просидели 27 дней, доставили в их родную деревню — под домашний арест на время следствия.
В Пуховичах, где более 600 жителей, страх поселился в начале 2000 года. Николай Макаревич по прозвищу Миес, некогда электрик, а после — заведующий фермой, проворовался. Однако уголовное дело продвигалось со скрипом. Миес утверждал, что его «сдали», и угрожал местным за свидетельские показания. Для убедительности пытался даже спалить ферму. Фронтовик Адам Юхневич расправы не побоялся, на войне и не таким пугали. Правда, потом жалел:
— Как вернулся Миес из колонии, наш сарай с двумя коровами сгорел одним из первых. А потом и вовсе житья от него не стало. Ходил с приятелями к нам по ночам — рвался то в окна, то в двери, — грозил, что все равно порешит.
Огонь прошелся по всем «свидетельским» подворьям. За последние несколько лет «руке» Миеса приписывают не менее двух десятков пожаров. Говорят, именно он, все больше матеревший после каждой новой отсидки (набралось шесть судимостей), приучил людей бояться ночи, спать одетыми, держать у кровати вилы и топоры. На улице сейчас такие страсти рассказывают, что впору заводить новые уголовные дела уже в отношении убитого. Как с приезжими дружками–зэками ходил по домам и требовал на выпивку и сигареты. Как набрасывал шнурок на шеи старух да приставлял нож для устрашения. Несколько попыток деревенских призвать на помощь местную милицию заметными результатами не увенчались. Хоть и задерживали Миеса, но только надолго деревню он не покидал. Всякий раз отбывал срок лишь наполовину. Доказать же его вину в поджогах не удавалось. В общем, в последние годы перестали Пуховичи тревожить РОВД своими «мелкими» бедами и погрузились в извечное ожидание прихода Миеса.
— В нем человека уже не видели, — дымят самокрутками мужики на лавке. — Он всех ненавидел, всем мстил. И на него люди смотрели, как на исчадие. По имени даже не называли. Только по прозвищу.
В основном он выбирал слабых и беззащитных. Действовал чаще без свидетелей. 84–летняя Галина Таболич, участница Великой Отечественной войны, теперь без страха может поведать свою историю:
— Три года назад это было. Повадился у меня забирать пенсию. День в день приходил и — до копейки. Написала в милицию. А он про это узнал — и ко мне. Пенсию забрал да так шибанул по голове, что еле отошла. С тех пор почти не слышу. И в милицию больше не звонила — боялась.
Терпеливые, спокойные полешуки «взорвались» накануне нового года. 29 декабря Миес «пустил петуха» по подворьям родственников семьи Алиферович — вспыхнуло три сарая с живностью. Бросал спичку, а потом издевательски стучал в окна: «Вы горите!» А Сергея Алиферовича предупредил:
— Следующим будешь ты. Подпалю дом в Новый год, сгоришь с детьми, — Наташу, жену главного обвиняемого, и сейчас колотит от этих воспоминаний. — А мы дом восемь лет строили. Год, как перебрались в него. Сережа на работу в ночь в школьную котельную, а я трясусь с детьми. Спали по очереди, одетые, чтобы успеть выскочить из дома. Когда после последних поджогов Миеса забрала милиция, вздохнули. Но 30 декабря вдруг позвонили сельчане, которые ехали в районную больницу: мол, видели Миеса идущим в деревню из Житковичей. Звонить в милицию? Просто руки опустились...
Они ничего не планировали. Просто очередное «освобождение» Макаревича из райотдела так для себя поняли: не остановят — сгорят. И виновного опять не будет. Подкараулили на дороге. Хотели избить. Но обух столярного топора в руках Сергея оказался смертельным оружием. Три удара. Тело бросили в лесу. Потом вернулись, чтобы убрать следы, — облили бензином, подожгли. Когда 10 января к ним пришли милиционеры, не лукавили и не валили друг на друга: мы это сделали, чтобы спасти своих близких и деревню. Другого выхода не видели.
Это трудно осознать, но на похороны Миеса пришла добрая половина Пуховичей — не из сочувствия, а убедиться, что его точно предали земле. Поднимали сто граммов за освобождение и просили у неба прощения за грех, совершенный от безысходности... А когда мужиков арестовали и закрыли в СИЗО, деревней начали писать во все инстанции.
— Я верила, что так и будет, хотя неожиданно все получилось, — Наташа Алиферович то и дело сбивается на благодарные слезы. — Низкий поклон Президенту. Если бы не он... Я в церковь сколько раз ходила... Теперь еще чаще буду ходить.
Она мечется по дому. И не знает, куда приткнуть руки. Что–то приготовить? Баню Сергею протопить? Хватается за телефон. После выпуска теленовостей с сюжетом о совещании у Президента, кажется, звонить начинают все и сразу. Сыновья — Миша и Саша — возбуждены не меньше матери. Когда милицейский микроавтобус останавливается у дома, вся родня уже здесь. Пацаны, размазывая кулаками слезы, виснут на отце... В своем кругу сидят до глубокой ночи... А поутру к их домам начинают подтягиваться односельчане. Эмоциями и словами перебрасываются через забор — мужчинам нельзя покидать домашних пределов и через каждые два часа надо отчитываться участковому по телефону... Но сейчас для них все эти строгости — неприметны. Они в родных стенах, а не за решеткой. Ждут суда...
— Убийство — тяжкий грех, — 83–летняя пенсионерка Ирина Юхневич говорит о том, чем сейчас дышит вся деревня. — Но они доброе дело для нас сделали. Второй месяц живем как люди. Ни пожаров, ни страха. Мне даже умирать теперь не хочется, а ведь раньше каждый день Бога об этом просила.
Я долго ходила по Пуховичам, разговаривала с людьми, побывала в Речице, где на метизном заводе пишут ходатайство за одного из обвиняемых — 23–летнего столяра Александра Петрученю — незаменимый, говорят, парень, золотые руки... Думала и о том, что сюжет этот не новый, еще в знаменитом когда–то фильме «Великолепная семерка» с Юлом Бриннером обыгрывалась такая же ситуация — бандиты терроризируют деревню, местные жители вместе с благородными удальцами саморучно вершат правосудие. Но то кино! Причем американское... А почему же у нас не так уж и далеко от райцентра, где имеется столько служивого народа и прежде всего исполком с его кадрами, которые должны знать нужды и чаяния населения, да и колхозное руководство тоже вроде бы находилось не в летаргическом сне — как же так случилось, что полупьяный бандит ежедневно терроризировал беззащитных крестьян–стариков? Чего же тогда стоят чиновничьи уверения, что они, мол, недаром едят свой трудный хлеб?.. Уверена, на этот вопрос люди тоже ждут ответа, потому что зазнайство, которое является оборотной стороной равнодушия, всегда служит питательной средой для самых диких проявлений и происшествий.
Есть и еще одна деталька, может быть, и не вполне относящаяся к сути безобразий в Пуховичах, но тоже важная. Когда некоторые пустоватые комментаторы размышляют о таких тонких вещах, как «преступление и наказание», то частенько срываются на правозащитный лепет: сколько, дескать, в колониях сидит мужичков, которые украли мешок картошки и какую–нибудь рябую курицу? «Ах–ах...» Поседевшие на службе профессионалы рассказывали мне, что в действительности нет более злостных злодеев на свете, чем вот эти, которые сидят за безделицу, «за курицу»... Как правило, в наших маленьких, полупустых деревушках, где доживают свой век старики, вольготно и безнаказанно чувствуют себя опустившиеся мерзавцы, имеющие за плечами парочку судимостей. Они не рискуют появляться в городе и совершать там преступления — опасно! Зато среди перепуганных стариков они чувствуют себя королями и угрозами ежедневно добиваются от пожилых людей то водки, то закуски, а то и денег. И большой удачей для участкового является выследить, а потом на месте происшествия схватить пусть хотя бы и «с курицей» такого подонка и усадить его хотя бы на пару лет в тюрьму, после чего напуганные люди опять оживают.
Но это к слову. Жаль, что в Пуховичах не нашлось такого участкового, внимательного и честного Анискина. Здесь старики оказались предоставленными самим себе, брошенными на произвол этого Миеса.
В Пуховичах я убедилась, что люди искренне и очень благодарны Президенту. Эти честные и трудолюбивые крестьяне всегда верили, что должен же быть в Минске некто справедливый, который вникнет, поймет и поступит по справедливости. Но понимают также люди, что их сыновья поступили не по закону и что будет суд. Они, конечно, надеются, что суд во всем разберется, вынесет справедливое решение. Я уже говорила, что гибель Миеса здесь рассматривают как избавление. Но все, с кем бы ни встречалась, как–то не особенно радуются, в глазах я видела что–то смущенное, какую–то недосказанность...
Скорее всего, люди из деревни Пуховичи были бы куда как более удовлетворены, если бы этого Миеса остановили не их движимые благородными чувствами, но прибегшие к самосуду родные, а именно те, кому по закону и долгу положено смело и принципиально бороться с преступностью...
Фото Ивана ЗЕМНОВОДНОГО и Владимира ГАВРИЛОВИЧА.
