Обвиняемый в убийстве сельской учительницы так и не смог объяснить мотив преступления

Расплата смертью

Потрясение октября прошлого года. Деревня Шарпиловка Гомельского района. Во дворе дома найдено тело учительницы белорусского языка и литературы сельской школы Татьяны Дудкиной. Спустя несколько часов по подозрению в совершении преступления задержан ее 17-летний сосед Владислав Юрченко. Какие пути-дороги привели к этой страшной истории, на протяжении двух недель разбирались в Гомельском областном суде.

Суть трагедии здесь проясняется в деталях. Никаких школьных пересечений. 43-летняя Татьяна Дудкина преподавала в соседней деревне. Владислава она не учила. Но жили по соседству. По отзывам всех, поддерживали добрые отношения. Влад был вхож в дом Татьяны и ее гражданского супруга — инвалида Евгения. Парень порой им помогал. Когда сын хозяина приезжал на каникулы из Питера, то время он проводил с Владиславом. Что пошло не так? В июне минувшего года, когда муж был в больнице, а Татьяна Дудкина дома одна, ночью из сарая исчезли скутер и болгарка. Хозяйка, обнаружив пропажу, позвонила в милицию. Не прошло и полдня, как деревня перешептывалась: мопед украл Владислав. Так оно и было. По пьяни взял скутер покататься да спрятал в сарае бабушкиного дома. Мол, собирался продать цыганам. Однако Дудкина пошла на примирение сторон. Не хотела давать ход уголовному делу. Парень-то совсем зеленый. Скутер ей вернули, а вот за болгарку Влад и его мама должны были отдать учительнице 80 рублей. Вскоре погасили 20. Но потом о долге забыли. Накануне случившегося обвиняемый будто бы встретил соседку на улице, та напомнила о 60 рублях, пригрозив: “Если до конца месяца не отдашь, пойду к участковому”. Поздно вечером Влад отправился во двор к Дудкиной. Тело сельчанки, погибшей от ножевых ран, обнаружили только утром.

В зале заседания сторонних людей было мало. Приходили в основном свидетели, которых вызывал суд. Здесь не было родственников погибшей учительницы. Те, кто знал Татьяну Дудкину, рассказывают, что в жизни она, сирота, карабкалась сама. Поступила в университет, выучилась, работала в школе, досматривала больного брата, потом мужа-инвалида, который в процессе выступал потерпевшим.

Не было видно в зале и родных людей обвиняемого Влада. Лишь в первый день приходила мать, признанная свидетелем по делу. У парня, к слову, полная семья. Мама — доярка, отец — вальщик леса, старший брат. Однако мельком, между строчек, проступает, что не все там было гладко. Не ладил с отцом, который вроде как выпивал. Или другой штрих — с 4-го по 7-й класс учился в школе-интернате для детей с особенностями психофизического развития, где запомнился упрямством и агрессивностью. Потом в обычной сельской школе два года по отдельной коррекционной программе, где о нем вспоминали как о подростке, который ни с кем и ни с чем не считался, диктовал свою волю родителям и любил управлять. Состоял на учете в инспекции по делам несовершеннолетних, в нарко- и психоневрологическом диспансерах. Привлекался к административной ответственности за мелкие кражи и пьянку. Теперь вот под стражей. Логическое завершение или тщетность усилий многих служб изменить парня? Судить не берусь. Возможно, все дело в особом складе личности. По заключению экспертизы обвиняемый страдает “социализированным расстройством поведения”, которое проявляется в нарушении правил и норм, определенных для его возраста. Однако та же экспертиза вполне четко обозначила: такое расстройство не могло повлиять на суть событий. Молодой человек полностью осознавал свои действия и мог оценивать последствия.

Вот и свидетель по делу Антон на вопрос государственного обвинителя: “Как охарактеризуете обвиняемого?” — только пожал плечами:

— Парень как парень. В школе учился плохо. На уроках вел себя так же. Все об этом знали.

Гособвинитель поочередно расспрашивала коллег матери, работавших с ней на молочно-товарной ферме местного хозяйства:

— Что можете сказать?

— Периодически приходил на ферму помогать матери. На людях не конфликтовали. Может, дома что было, но кто это знает.

В суде обвиняемый держался бодро. Улыбался, смеялся иногда. Будто его вызвали в директорский кабинет, чтобы в очередной раз вразумить и наставить. Но парень то ли перепутал что-то, то ли взирал на происходящее исключительно со своей колокольни. Ни тени подавленности и раскаяния. Хотя речь о жестоком убийстве.

Свою вину признал лишь частично. Например, категорически отрицал кражу болгарки. То соглашался, то не соглашался с тем, что пришел убивать из-за 60 рублей долга. Гособвинитель и судья попеременно пытались добиться вразумительного ответа о мотиве. Но всякий раз слышали разные варианты:

— Из-за долга, — поначалу говорил Владислав.

Но потом изменил формулировку:

— Может, не из-за денег. Пьяный сильно был.

Во время заседания судья то и дело уточняла у обвиняемого детали:

— Зачем вечером перед убийством просили на ферме рабочие перчатки?

— Чтобы помочь матери носить опилки на следующий день.

— А что раньше говорили?

— Чтобы убить Дудкину...

За несколько часов до трагедии Влад поколол дрова у дяди, а тот в благодарность накормил и угостил его самогонкой. Парень пошел домой. Там поругался с матерью. После скандала сел на велик, захватив охотничий нож, и поехал на ферму — просить те самые перчатки. Но, ничего от рабочих не добившись, оставил велосипед возле МТФ и пешком отправился к Дудкиной.

В это время у семьи был сосед. Когда хозяйка, проводив гостя, вновь вышла во двор, Влад набросился на нее. Удар ножом в живот — и она тихо осела, не успев даже крикнуть. Ножом бил уже лежавшего человека. Под 30 ударов. Муж нашел Таню только утром, позвонил соседу, которого тоже допросили в суде:

— Сказал только: “С Таней плохо”. Я еще переспросил: “Как плохо?” Но он ничего не ответил. А когда прибежал — увидел. Она была мертва. Думали поначалу, что собака напала. На ней была черная куртка, ножевые порезы не просматривались на ткани. Потом уже все стало ясно.

Во время прений представитель областной прокуратуры Юлия Чечухо, поддерживавшая в процессе гособвинение, запросила максимальный срок, который возможно назначить несовершеннолетнему за столь тяжкое преступление — в общей сложности 13 лет лишения свободы в исправительной колонии общего режима. Сторона защиты просила минимум, учитывая все обстоятельства. После прений судья задала вопрос обвиняемому:

— Вам нужно время для подготовки последнего слова?

— Я не буду говорить последнее слово.

— Почему?

— Нет настроения.

— Вам нечего сказать?

— Мне нечего сказать.

За убийство, совершенное с особой жестокостью, и кражу суд приговорил Владислава Юрченко к 10 годам 1 месяцу лишения свободы в ИК общего режима. Приговор не вступил в законную силу и может быть обжалован.

dralukk73@mail.ru

Коллаж Олега Попова
Полная перепечатка текста и фотографий запрещена. Частичное цитирование разрешено при наличии гиперссылки.
Заметили ошибку? Пожалуйста, выделите её и нажмите Ctrl+Enter