Военные истории Василия Рубцова
Артиллерист Василий Рубцов на войне с первых дней. Он участвовал во многих боях. Неоднократно после таких боев их 297–й полк подвергался ударам немецких бомбардировщиков. Но и остаткам полка, собранным полковником Ложкиным и доукомплектованным вместо погибших артиллеристов железнодорожниками и танкистами, однажды удалось уничтожить большую колонну немецких танков. После этого боя фашистские летчики долго остервенело ровняли с землей позиции артиллеристов. В том кошмаре удалось выжить немногим. В числе счастливчиков оказался и сержант Рубцов.
После блуждания по лесам и болотам, стычек с немцами Василий и его товарищи влились в состав партизанского соединения, которым командовал танкист капитан Никитин из Сморгони. Соединение было одним из самых боеспособных и наносило большой урон коммуникациям и гарнизонам оккупантов. Через несколько месяцев по приказу из Москвы их заставили перейти линию фронта и расформировали, а партизанам сообщили, что их командир — предатель. «Тройкой» Никитин был осужден к 15 годам сталинских лагерей. Только через много лет Рубцов узнал, что талантливого партизанского командира реабилитировали по ходатайству Кирилла Мазурова, но этого счастливого момента Никитин не дождался. Он умер в Магадане в неволе.
Василия Рубцова направили на Калининский фронт на курсы диверсантов. Здесь они изучали мины различных типов, в том числе магнитные английские, учились минировать железную дорогу, склады и другие объекты. Большое внимание уделялось ведению пропагандистско–агитационной работы среди населения оккупированных районов.
После окончания курсов были сформированы группы по семь–десять человек, которые через линию фронта направлялись в тыл врага. Их одели в новенькую военную форму, каждому дали автомат, пистолет, тысячу патронов, две гранаты, тол, бинокль, сухой паек и другие необходимые вещи.
Ночью разминировали полосу, где должны были пройти диверсанты, и разведка фронта обозначила ее белыми флажками. До линии фронта было километров семь. Из Елагов вышли под вечер. Двигались сначала по дороге, а потом — по полевой тропе.
Следом за разведчиками благополучно прошли через минное поле и вышли к речке Смердель. Она была неширокой, но болотистой и глубокой. «Гиблое место, — посетовал один из бойцов, — вброд не перейти». Поэтому саперы соорудили кладку — подвесной мосток из толстых жердей. На том берегу раскинулся поросший потемневшей травой заливной луг, а за ним — железная дорога. За «железкой» проходила линия обороны врага: доты, дзоты, окопы, блиндажи. Время от времени взлетали осветительные ракеты. Когда они гасли, диверсанты группами по подвесному мостику перебирались на другой берег и рассеивались в разные стороны.
Сначала ничто не нарушало ночную тишину — ползком и перебежками среди почерневшей травы бойцы приближались к железнодорожной насыпи. И тут случилось непредвиденное: одному из них на голову упала ракета — и загорелась шапка–ушанка. Немцы заметили, когда боец начал ее тушить, и подняли тревогу. Взлетели десятки ракет, стало светло как днем, на диверсантов обрушился шквальный пулеметный и минометный огонь. Рубцов втиснулся в землю, шепча молитву и через сплошную какофонию, когда казалось, вот–вот разорвутся барабанные перепонки, слышал предсмертные крики и стоны раненых.
Кто остался живой, пополз назад, иначе на рассвете выкосили бы всех. И тут красноармейцы с ужасом обнаружили, что спасительного мостика нет. Разведчики не выполнили обещание и уничтожили его раньше срока. С берега по откосу бойцы катились вниз, к воде, и столпились возле того, что осталось от мостика. Здесь пули достать не могли, но как перебраться на тот берег? Некоторые попытались перейти речку вброд и утонули. Не все умели плавать, к тому же на дно тянули тяжелая амуниция и оружие.
Командир диверсантов Василий Кавязин скомандовал делать переправу, а сам, несмотря на жуткий холод, разделся и переплыл речку. Комли срубленных орешин и осин связали ремнями и затащили в воду. Держась за импровизированную переправу, начали перебираться на тот берег.
Подошла очередь Рубцова. Ступил в воду и почувствовал топкое дно. Сразу начало засасывать. С трудом вытаскивая из ила ногу и опасаясь потерять яловые сапоги, которые наполнились ледяной водой, он медленно двинулся вперед. Оружие, намокшие телогрейка и ватные штаны тянули вниз. Василий изо всех сил вытягивал шею. Не помогло — окунулся с головой. Продвинулся несколько шагов, вынырнул, набрал полные легкие воздуха и снова пошел под водой, держась за жерди. Бойцы, которые перебрались раньше, помогли выкарабкаться на сушу.
Последним шел Аркашка Колесков, бывший моряк. Он был уверен в себе. Однако на сей раз не повезло ему: развязались и рассыпались в стороны жерди. Взбаламутив торф, попробовал пройти по дну, но за что–то зацепился и больше на поверхности не показывался. Его шапка поплыла по реке вниз. Раздался чей–то вопль: «Аркашка утонул!» Бойцы всматривались в темную гладь воды, но различить ничего не могли. Рубцов двинулся ниже по течению и увидел пузыри в воде. Скомандовал товарищам, чтобы держали его за ноги, а сам, вытянувшись во весь рост, бросился в воду. Нащупал голову утопленника, схватил за волосы и стал тащить. Выволокли Аркашку, начали трясти, делать искусственное дыхание. Бесполезно: моряк не подавал признаков жизни. Через лес, где немцы их уже не могли видеть и не обстреливали, понесли товарища к нашей передовой.
Разожгли костер, разделись, развесили одежду, начали греться. Снова попытались оживить весельчака и говоруна Колескова, но усилия оказались тщетными. Положили сбоку, чтобы утром похоронить. Прошло какое–то время, и вдруг один боец закричал: «Смотри, он руку откинул!» Снова схватили Аркашку за руки, ноги. Начали трясти. Утопленник сел, раскрыл рот. Живой! Рассказали, как Рубцов его спасал. Даже в такой ситуации не изменило Колескову чувство юмора:
— Слушай, Васька, за то, что ты меня спас, сделаю тебя богатым человеком. До войны я работал на таможне и сбросил сейф с драгоценностями в реку. После войны мы их достанем и клад разделим пополам.
Бойцы радовались, как дети, кто–то шутливо спросил:
— Кому больше посчастливилось: Аркашке или Ваське?
— Конечно же, Ваське, — не сдавался Колесков, — теперь будет богатым человеком. Озолочу.
Прошли годы. На одном из прибалтийских вокзалов ожидал прибытия поезда директор Слуцкого маслосырозавода Василий Иванович Рубцов, который возвращался на родину с курорта. Возле буфета увидел высокого крупного мужчину в форме таможенника. Что–то знакомое почудилось в его манерах. «Неужели Аркашка?! Сейчас окликну, — подумал Василий. — Если обернется, значит — он».
— Аркашка... — выдохнул Рубцов.
Таможенник круто повернулся на каблуках. В его глазах сверкнуло удивление, радость:
— Васька! Васька Рубцов!
Буфетчица с любопытством и почтением смотрела на двоих солидных мужчин, которые со слезами на глазах мяли друг друга в объятиях. Да, это был тот же Аркашка, веселый, бойкий, только виски тронула седина. Рубцов посетовал, что, к сожалению, скоро уедет домой, в Слуцк. Колесков, хитро прищурившись, спросил, есть ли у него билет.
— Есть, конечно.
— Врешь, покажи.
Ничего не подозревая, Василий дал партизанскому другу билет, а тот в своей манере, долго не размышляя, раз–раз, порвал и выбросил.
— Василий, ты мой самый дорогой гость, и никуда тебя не отпущу. Озолочу, как когда–то обещал, — радостно смеялся он.
Несколько дней праздновали встречу боевые друзья, пили отсвечивающий золотом самый лучший коньяк, который был у большого таможенного начальника, вспоминали былое.
Разве могли они думать в том далеком, страшном сорок первом возле гиблой речки Смердель, что встретятся через много лет?
