К моменту выхода Андрея из колонии родители расстарались найти ему достойно оплачиваемую работу. Да не где-нибудь, а на крупнейшем градостроительном предприятии, директор которого нуждался в молодых перспективных кадрах. Понятно, что адекватный руководитель не может не испытывать определенного дискомфорта, принимая на работу человека, отсидевшего за воровство. Но за Андрея, внука уважаемого здесь ветерана труда, ручались все — от заместителя до уборщицы. Ну с кем не бывает: в неполные 19 лет “загремел” за разбитую витрину продуктового магазина и прихваченные блоки сигарет. Зато ведь не пьет, да и руки из нужного места растут. В общем, надо поскорее оформлять молодого специалиста.
Растущие из нужного места руки Андрея потрудились на благо белорусской промышленности всего пару месяцев. Хорошо отдавая себе отчет в том что делает, ангажированный инженер “прошелся” по карманам своих коллег и присвоил неплохую сумму наличных.
— Господь с тобой, сынок, неужели тебе на еду да одежду не хватало? — только и смогла произнести вмиг постаревшая на десяток лет после звонка участкового мать Андрея.
В суде 23-летний детина предпочитал отмалчиваться. Выглядел потерянным, взглядом вымаливал прощение у плачущего отца и обескураженного бывшего начальника. Зато уже на первом занятии с психологом в колонии откровенничал:
— Не ужился я на воле. Здесь как-то проще: все четко, по понятиям. Да и поговорить с ребятами есть о чем. Дома отец все время подсовывал правильные книжки, пытался жизни учить. А я разве ту жизнь знаю?
Понятно, что за выпотрошенные карманы сослуживцев пожизненное у нас не дают. Даже в случае, если был рецидив. Но Андрей проблему неизбежного возвращения из своего “тюремного рая” на волю теперь решает с давно, казалось бы, изжитым юношеским максимализмом: пару месяцев общения со смирившимися родителями и соскучившимися родственниками, кутежи в ресторанах с девочками — и да здравствует новая “ходка”! В последний раз этот белорусский Сопи умудрился вынести с предприятия сто лет не нужный ему огнетушитель. И с радостью сел на пять лет. Причем за несколько недель до этой “гротескной” кражи Андрей получил по тайным зэковским каналам недвусмысленное послание из мест не столь отдаленных: “Твою жизнь проиграли в карты, браток. Держись подальше!” Но, видимо, перспектива умереть на свободе в далекой старости испугала этого “маленького человека” с большими психологическими проблемами гораздо сильнее...
Тридцатилетняя Рита за соучастие в убийстве мужа “отмотала” полный срок. Долгожданного для других товарок дня освобождения страшилась. Еще во время суда от инсульта умерла ее мать, затем трагически погиб отчим, оставив круглой сиротой Ритину сестру Диану. Родственники со стороны отца оформили опекунство над девочкой, но как только узнали, что Ритин срок подошел к концу, тут же поспешили воссоединить сестер, по сути, ставших чужими друг другу.
— Я понимаю, что должна ее вытянуть. Хотя бы до совершеннолетия. Она ведь никому в этой жизни не нужна. Как и я. А потом — плевать. Вон соседу, который музыку по ночам врубает, надаю по морде. Или дверь его квартиры подожгу. Только вернуться бы в колонию, там я большим человеком была. В авторитете. У меня статья такая — не подходи близко. А что здесь? Все по-новому начинать? Не умею. Да и не хочу...
И это говорит молодая, красивая, здоровая женщина, живущая с сестрой в оставшейся от матери двухкомнатной квартире в центре города. Сразу после освобождения Рита устроилась на работу в швейное ателье. Получает около пяти миллионов рублей в месяц, берет заказы на дом. И — пьет. Пока, правда, только по выходным. В будни в тонусе держит работа. А одинокие субботние вечера заставляют о многом думать. Рита вспоминает свой отряд, подружек-зэчек, монотонную жизнь, подчиненную строгим правилам. Вспоминает — и ее тянет туда. Туда, где не было столько времени для страшных диалогов с собственной совестью.
Когда мы говорим о процессе социальной адаптации бывших осужденных, почему-то подразумеваем только то, что им необходимо предоставить место работы и помощь
в обеспечении жильем, если его нет. Однако социализация включает в себя еще и приобщение к новой жизни, возможность обсудить свои страхи и сложные эмоциональные переживания с кем-то, кто в состоянии их понять
КОМПЕТЕНТНО
Помочь и словом, и делом
Екатерина Ахматова, штатный психолог городского психоневрологического диспансера:
— Представьте, что вы вдруг оказались далеко от дома, скажем, в Японии — в стране с чуждой вам культурой, непонятными обычаями, незнакомым языком. Как вы будете ощущать себя, если речь идет не о туристической поездке, а о необходимости остаться там надолго, возможно, навсегда? Уже через пару дней после переваривания свежих впечатлений вы начнете тосковать по своей родине. Нечто подобное происходит с теми, кто провел больше трех лет в местах лишения свободы. Такие люди будут то подсознательно, а то и вполне осознанно стремиться в привычную, комфортную для них среду, туда, где жизнь подчинена строгому распорядку, где за них решается вопрос организации свободного времени, где не надо думать, как заработать на оплату коммунальных услуг, на пропитание. Это своеобразное психологическое саморазрушение, механизм которого, проработав совсем недолго, способен подтолкнуть человека к роковым поступкам.
В США и во многих странах Западной Европы бывшие осужденные проходят курс специальной реабилитационной программы. Ее суть — собирать вместе людей с похожими проблемами, чтобы они имели возможность убедиться, что не остались один на один в этом пока враждебном для них мире, что их слышат, понимают, готовы поддержать. Даже самые замечательные, все простившие родственники порой просто не знают, с чего начать разговор с некогда оступившимся близким человеком. Натыкаются на стену молчания или агрессии. Потому что не умеют подобрать правильные слова. Они ведь не жили в том мире за стальными воротами.
Поскольку у нас таких реабилитационных программ пока нет, можно посоветовать бывшим осужденным, ощущающим внутренний дискомфорт и желание вернуться туда, где они, как ни странно это прозвучит, чувствовали себя в большей степени социально защищенными, обратиться за помощью к квалифицированному психологу или психотерапевту. Таким людям нужно вовремя переломить сознание “рабов неволи”.
