"Я снимаю просто кино..."

— В Европе и США в последние годы – невероятный всплеск интереса к документалистике. Запад устал от изысков художественного кино, вымученности и искусственности его проблематики? — И правда, там у короткометражек – определенный расцвет. А все потому, что тот же американец в быту словно погружен в виртуальную реальность: вся его жизнь – аккуратно и пристойно упакованная игрушка. Многие люди на Западе живут вне дурных новостей, то есть, конечно же, и по ту сторону Буга плохие сообщения есть, но при желании их можно не замечать. Поэтому среди европейцев появляется все больше поклонников реального кино – безусловной ценности, возвращающей их к первоосновам. — А на постсоветском пространстве… — …Практически по всему СНГ жизнь — в том самом состоянии первоосновы, некого натурализма. Не стоит забывать, что в основе неигровой картины обычно лежит проблема (и здесь весьма важно не преступить грань: не опуститься до газетности, лозунговости), а нашему человеку их и так хватает. Кстати, в последнее время на российских каналах нередко можно услышать, скажем, такое: фильм специального корреспондента Аркадия Мамонтова, но разве это кино? В общем-то, сегодня практически любой человек, купивший камеру, монтажную аппаратуру, может объявить себя документалистом. В России, например, за год снимается по четыреста неигровых лент. Но за счет количества, как водится, снижается уровень. Да и молодых подающих надежды режиссеров практически не встретишь… — Не обидно, что имена даже самых успешных документалистов широкой общественности известны никогда не будут? — А зачем? Согласитесь, по крайней мере половина соотечественников сегодня, увы, не назовет даже двух-трех современных белорусских писателей, и совсем не потому, что нет у нас талантливых авторов. Это безразличное «незнание» охватило все области искусства. Впрочем, по большому счету, культура – это не достижения последних лет, а накопленное столетиями. Если вас не принимают сегодня, это не значит, что не вспомнят годы спустя. Поэтому я, например, не особенно задумываюсь, видит ли меня отечественный зритель, а снимаю просто кино, не заостряю внимания на слове «документальное». Были бы другие, более денежные обстоятельства… — Занялись бы игровыми лентами? — Почему бы и нет. Следуя традициям, наверное, начал бы с фильма о войне. У меня стойкое ощущение: все, что говорилось о Великой Отечественной шестьдесят лет, — однобоко. Хотел бы экранизировать повесть Алеся Адамовича «Каратели». Но вместе с тем я считаю, что еще достаточно мало сделал в документалистике. Хотя двадцать пять лент за десять лет (в театрально-художественный институт я поступил после того, как закончил филфак БГУ) – не так уж и мало. В ближайшее время займусь фильмом о Михаиле Пташуке, в планах – короткометражка о скрипаче, который по утрам играет на похоронах, а по вечерам – в ресторане. Причем все время – одну мелодию: «Прощание с родиной»… — Сюжеты и героев как находите? — Случайно. На съемки «Колеса» приехали к замечательной семье: отец, мать, сыновья — все прекрасно, а мухи от тоски падают. И тут нам подсказали, что в соседнем селе необычно красиво. Вот так и попали мы в деревню Завалы Борисовского района (живет там всего несколько старух и молодая семья с малышом). Приезжали туда раза три, снимали по неделе, ведь хорошая лента требует долгого присутствия рядом с героем. Автор должен много с ним общаться, наблюдать. Если кто-то думает, что можно прийти и сказать: «Давайте вы тут походите-поедите, а я вас сниму», то глубоко ошибается. Людей нужно приучить к себе, хотя, безусловно, бывают и неподдающиеся, неудачные герои. Поэтому у документалиста должна быть свобода: ведь на определенном этапе режиссер может почувствовать, что ошибся, тогда нужно остановиться и что-то поменять. Без этого деньги попросту будут выброшены на ветер. Тем не менее всякое кино – это игра, к которой следует относиться с легкостью, в данном случае выступающей синонимом слову «талант». Если работа идет натужно, все скрипит, то в итоге фильм развалится… Но это совсем не значит, что серьезные картины делаются легко.