"Ты — тот самый, которого я мечтала встретить"

Певица и боксер Эдит увидела знаменитого боксера Марселя Сердана на ринге в «Мэдисон» в зените славы. Она откровенно восхищалась Марселем. …Сердан с огромным трудом продолжал тот бой, едва успевал перевести дыхание в перерывах между раундами, глядя на светящийся циферблат часов на стене «Мэдисон Сквер». Вот появилась цифра «6», отмечая начало шестого раунда. Но Сердан был уверен, что это уже седьмой. Лицо опухло. Он шатался. К заплывшим глазам и разбитому локтю постоянно прикладывали лед. Сердан уже почти ничего не видел и не слышал вокруг. Он цеплялся за одну-единственную цель: «Бить! Бить! Бить!» У него была рассечена бровь, кровь заливала лицо. Но тут соперник состроил ему такую рожу, что Сердан, разозлившись, будто обрел новые силы. Американец тоже шатался, скулы были разбиты в кровь. И Сердан продолжал молотить своими железными кулачищами, задыхаясь, словно загипнотизированный. Когда соперник был уже повержен, упал ничком и больше не пошевелился, судья Руди Гольдштейн вынужден был даже перехватить руки этого бешеного француза, который все еще продолжал сражаться с пустотой. Наконец огни в зале погасли. Пиаф в темноте вытирала глаза. И говорила сидевшей рядом подруге: «Если он проиграет бой, я его не оставлю! Он всегда будет не только моим мужчиной, но больше того – моим ребенком». Но Сердан не проиграл. Напротив, взошел на пьедестал. Он, сперва казавшийся ей очередным временным возлюбленным, оказался – после стольких других! – именно тем, кого невозможно было сравнить ни с кем из ее прежних мужчин. Марсель Сердан был действительно необычным, выдающимся боксером, как и Эдит Пиаф с ее волшебным голосом невозможно было сравнить ни с одной другой певицей – ни вчера, ни сегодня. Оба они до того, как обрели друг друга, уже кружились в одном и том же водовороте славы. Сердан стал чемпионом мира, Пиаф завоевала публику в кабаре «Версаль». Отныне американцы стали называть ее «королева Пиаф». У Эдит была красивая бобровая шубка, и, когда за ней стал ухаживать Марсель Сердан, она решила ради него превратиться в роскошную женщину-вамп и ждала, что он пригласит ее в самый дорогой ресторан Нью-Йорка в знак их двойной победы. Однако Марсель посадил ее на высокий табурет у стойки в самой обыкновенной забегаловке и предложил пива с ломтиками вяленой говядины. Эдит была обескуражена, ей совершенно расхотелось с ним встречаться. Соскользнув с табурета, она очень тихо бросила ему: «Да уж, вы ради женщины точно не разоритесь!» Раздосадованный, понимая, что вел себя как хам, Марсель пробормотал: «Погодите, погодите. Я же вас сюда не насовсем привел, а просто чтобы вы почувствовали разницу! Прошу вас, поедемте со мной!» И вот тут-то Марсель запихнул свою униженную и разобиженную даму в первое попавшееся такси и повез в самый известный и дорогой в Нью-Йорке французский ресторан «Гурмэ». И с тех пор Пиаф чувствовала себя с Серданом так, словно была заключена в пузырек для пускания мыльных пузырей блаженства. Тот страшный бой Боксер стал для нее не просто любовником – он стал ее телохранителем, ее защитником, той стеной, что спасала ее от необходимости вести с жизнью ужасные и опустошающие ее душу сражения. Она совершенно точно знала – и на этот раз не ошиблась, — что больше не сможет полюбить ни одного мужчину. Она обеими руками рвала цветы этой первой в ее жизни настоящей любви. Это уже не было просто эпизодом, просто вспышкой страсти, просто легкомысленной выходкой, спровоцированной одиночеством. Это была настоящая любовь, которой не нужны слова, такая любовь, какую воспевают в легендах. «Ты – тот самый, кого я всегда мечтала встретить», — шептала Эдит, и, чтобы это выговорить, ей теперь не требовалось даже глотка шампанского. После того как ее страсть ринулась в наступление на Марселя Сердана, она замучила себя, воображая, что с ним может случиться самое худшее. Однако это «самое худшее» исходило от нее самой: ей, как и всегда, как это было с ее мужчинами — Ивом Монтаном, Шарлем Азнавуром, больше всего хотелось увести его за собой, в другую жизнь, в другую судьбу – на сцену. Но разговоры об этом, а также ее просьбы спеть вызывали у Сердана только дикий, неудержимый хохот. Особенно смешно ему стало, когда Эдит потребовала, чтобы он спел «Время цветущей вишни», желая лишь как-то оценить его голосовые данные. «Ты хочешь, значит, чтобы я ворковал сладкие песенки и не подвергался ни малейшему риску? Да заставить меня делать это – все равно что потребовать, чтобы я совершил самоубийство!» Он выбрал иную судьбу. Иную дорогу. 16 июня 1949 года, стадион «Бриддуз» в Детройте. Зловещее каменное здание, массивное, серое, вокруг – море автомобилей. В 19 часов на ринг вышел Ла Мотта, с которым у Сердана предстоял поединок за чемпионский титул. Ла Мотта изображал этакого толстокожего дикаря из джунглей, даже халат был у него из шкуры леопарда. Марсель появился минутой позже. Он пожал руку противнику, который при этом едва удостоил его взглядом. И вот прозвучал стеклянный звон колокола – сигнал к началу боя. Ла Мотта сделал несколько шагов навстречу Сердану и сразу с ужасающей скоростью стал наносить удары. У Сердана из носа полилась кровь, сильно кровоточила рассеченная бровь. Ла Мотта отбросил его к канатам. К четвертому раунду у Сердана плетью повисла левая рука из-за сильнейшего удара в плечо. Теперь Марселю приходилось терпеть страшные удары противника, которые он больше уже не имел возможности блокировать, ибо работал лишь одной рукой. Марсель то и дело спотыкался и был весь в крови. К восьмому раунду рефери хотели остановить поединок, но он, еле держась на ногах, прорычал сквозь зубы: «Если вы остановите бой, я убью себя». И снова, пошатываясь, пошел навстречу противнику. К десятому раунду Марсель уже не смог после перерыва подняться с табурета, и навстречу ему поспешил врач. Ла Мотта был провозглашен чемпионом мира и громко хохотал, широко раскрывая окровавленный рот. Марсель проиграл. Он вынужден был отдать звание чемпиона мира, которого с таким огромным трудом добился. Сердан был в боксе артистом, Ла Мотта – разъяренным, безумным тигром. Эдит была потрясена до глубины души, настолько тесен был ее духовный контакт с Марселем, настолько созвучны души. «Я скоро приеду! Непременно приеду!» Вернувшись во Францию с Марселем Серданом, Эдит порвала отношения со всеми своими вчерашними увлечениями. Мерисс, Монтан и Жобер, когда-то причинившие ей столько боли, казались теперь всего лишь мимолетными приключениями, быстро набившими оскомину и даже чем-то раздражавшими. Марсель и Эдит наслаждались своей близостью. Они любили жизнь, любили других людей. Ветер радости кружил эту нежданную, ненасытную любовь. — Что с нами происходит? – спрашивал Сердан. — Мы просто околдованы, — отвечала Пиаф, как всегда экономная в словах, но чрезвычайно щедрая в выражении своих чувств. И вдруг Эдит испытала сильнейший шок. Неужели еще одна, самая главная мечта ее жизни разрушена? Дело в том, что Марсель стал где-то пропадать: то на несколько часов, а то и на полдня. Когда Эдит спрашивала, куда он идет, он не мог скрыть смущения и бормотал: «Да так, к приятелям. Ты их не знаешь». Ее охватывало отчаяние. Марсель бросил свою жену ради нее, Эдит! Так почему бы ему не бросить Эдит ради другой женщины? В душе Эдит винила себя: «Я некрасива, слишком мала ростом. Слишком худа – сплошное теловычетание.. Ну конечно, у меня есть еще мой голос…» Она посещала ясновидящих, и одна из них повергла ее в отчаяние, сообщив, что ей следует вооружиться для борьбы со страшной соперницей. Крупной женщиной, с ног до головы одетой в черное. Эдит вышла от нее исполненная решимости. Ничего, она будет до полного изнеможения следовать за Марселем по пятам. Мучительная слежка заняла несколько дней. Она должна знать правду! Ее любовь была ни с чем не сравнимым сокровищем, и Эдит сражалась за свою любовь, решительно сжав кулаки! Да, такую тактику Марсель бы понял отлично, будучи знатоком кулачного боя. Наконец-таки Эдит удалось застать Сердана врасплох. Он выходил из ресторана, ведя под руку огромного негра с белой тросточкой, который все время спотыкался. Глаза негра были закрыты черными очками. Это был слепой, видимо, бывший боксер, которого не миновала горькая доля, и он стал инвалидом, навсегда утонув в черной ночи. Эдит все поняла! Господи, только скромность Марселя могла удержать его от того, чтобы открыть ей историю этого братства! …Пиаф вновь собралась в Америку. Ей предстояли концерты в кабаре «Версаль». Ехать не хотелось, но нужны были деньги, чтобы обеспечить их общий с Марселем проект помощи ослепшим боксерам. Успех в «Версале» принес Эдит славу и деньги, но не дал покоя: она тосковала и нервничала. Стоило ей остаться одной в своем роскошном номере, и сердце ее начинало биться с предсмертной торопливостью. Больше всего она боялась молчания, ночной тишины, одиночества. Ей необходима была чья-то рука, способная ее поддержать, а без такой руки она падала в ночь, словно в бездонную пропасть, расплачиваясь этими ночами отчаяния за каждый день своего триумфа на сцене. И не выдержав, Эдит позвонила ему с просьбой приехать. Марсель ответил ей с громовым хохотом: — Я скоро приеду! Я уже заказал место на пароходе. — Я не могу ждать, – упрямо откликнулась Эдит надтреснутым голосом. – Я совсем не могу спать. Пожалуйста, купи билет на самолет, прилетай самолетом. Я так хочу поскорее тебя увидеть! Пожалуйста. Я просто умру, если ты будешь так далеко от меня. Я непременно должна тебя касаться, чтобы не пойти на дно… Встревоженный Марсель уступил, хотя лететь самолетом ему совсем не хотелось. — Значит, до завтра?! – спросила она, воспрянув духом. — До завтра. Я прилечу первым же рейсом! Этот рейс стал последним в его жизни. Самолет, летевший из Парижа в Нью-Йорк, наткнулся в тумане на вершину горы, высившейся над одним из Азорских островов. Сердан вместе со всеми остальными пассажирами и экипажем сгорел в воздухе. (По книге Сильвена Райнера «Эдит Пиаф»)