Написать это письмо меня заставило нечеловеческое горе, на самом дне которого я нахожусь.
Мне 33 года, а моему мужу 34. Мы — родители единственной нашей одиннадцатилетней дочери Юленьки. Много лет мечтали еще о детках, но все наши попытки сводились на нет. Поэтому всю свою родительскую любовь, ласку и внимание отдавали нашей единственной Юльке.
Наша Юлюшка училась на «отлично» мы ею очень гордились. И умница, и красавица, а певунья какая! Голосок у нее звонкий, переливчатый. Запоет «Купалинку» — заслушаешься! С раннего детства я учила ее быть осторожной везде: дома с электроприборами, на улице и в подъезде с посторонними людьми, на дороге. Она даже бабушку поругивала, если та в неположенном месте хотела перейти дорогу.
Беда пришла в нашу жизнь 16 июня. Мою Юленьку не просто сбил, а снес на пешеходном переходе в стельку пьяный водитель, бывший гаишник, который затем попытался скрыться (алкогольное опьянение более 2 промилле). Подружки нашей дочушки рассказывали нам, что, подойдя к пешеходному переходу (видимость там отличная), моя девочка осмотрительно пропустила 4 легковых автомобиля, вдалеке ехал грузовик — она и его пропустила и вышла на пустую дорогу!..
Мы с мужем были дома, но материнское сердце охватила такая тревога, что я в домашних тапочках выбежала на улицу, увидела толпу людей... До последней секундочки я надеялась, пока бежала туда, что там не моя Юлька, она ведь такая внимательная и осторожная. Но, увидев ее длинные волосики, ее курточку и джинсики, я закричала... Моя дочушечка пошевелилась, она услышала свою маму! Лежала моя Юлюшка личиком вниз, а я просила ее: «Держись, Юлька! Юлька, держись!» Она всегда–всегда слушала свою маму, а мама всегда знала, как помочь своей доченьке. В тот момент я только не могла понять, почему она так далеко от пешеходного перехода. Потом мне объяснили, что удар был такой силы, что нашу куколку отбросило на несколько десятков метров.
С 16 по 21 июня она была в реанимации в состоянии комы. Нам не давали никакой надежды (переломы костей черепа, таза, обоих ручек и ножек, разрывы легкого и т.д.). Но люди сказали нам, что самая сильная молитва — это молитва матери. И я молилась, как умела, молилась на коленках, молилась утром, днем и ночью, молилась так, что потом не могла встать с колен... 21 июня доктор–реаниматолог сказал мне: «Мужайтесь...»
Простите, в моем письме так много личного. У моей девчушечки не будет завтра, не будет первого поцелуя, выпускного бала, студенческих лет! Наш дом опустел. Некого целовать перед уходом на работу, некого провожать в школу, некого баловать сладостями и фруктами, не с кем ехать в отпуск, некому заплетать косички и покупать тетрадки, некого посадить себе на коленки. Теперь я точно знаю, какое оно горькое, это горе! Мой ребенок делал все правильно, как ее и учили. Она хотела жить, и у нее были такие планы, такие мечты!
Хочу сказать, тот факт, что за вождение автомобиля в пьяном виде лишают прав, останавливает лишь часть людей, и то, как правило, «простых». Бывшие гаишники (как в нашем случае), их кумовья, сватья, знакомые, люди у власти — этого не боятся. Ну остановят их — и отпустят... Так было, есть и будет! Детоубийца, лишивший нас доченьки, не первый раз в таком состоянии сел за руль. Я умоляю ради живых деток: поменяйте меру пресечения к пьяным «отморозкам»!!! Их нужно сажать. И не тогда сажать, когда они беды наделают, а пока не наделали. Будут бояться. А так даже если и лишают прав, потом все равно, пусть через 3 года, но получат их обратно. И почему закон такое детоубийство воспринимает как неумышленное? Сел пьяный за руль — разве это не умысел? Человек же понимает, чем это чревато. Конечно, жертву он себе не выбирает. Но когда взрывают бомбу — этот ужасный умысел тоже не направлен конкретно на кого–то. Пьяный за рулем — это как террорист, как маньяк, которому все равно, по чьим деткам ехать. Шли бы втроем через дорогу — проехался бы и по троим! Сплошь и рядом люди со связями или с большими деньгами садятся за руль в таком состоянии. Ведь ничего не будет, пока не убьют кого–нибудь.
Убийца моей Юлюшки отсидит года три и выйдет по амнистии. Он уже сейчас юлит: вроде и скорость не высокая, и пьяный не до такой степени, и не в нем причина — просто машина неисправная, тормоза отказали. При правильном подключении к делу нужных людей, глядишь, и выкрутиться можно, плевать, что столько очевидцев. Ему есть ради кого жить, есть кому его называть папой... Но есть же у нас в стране справедливость!
От моей «купалиночки» мне остались лишь все ее тетрадки с 1–го по 6–й класс (я все их хранила); платьица, юбочки, маечки, салфеточки, которые она сама вышивала; рисуночки, начиная с самых первых; куколки, книжечки; похвальные листы, благодарственное письмо от администрации школы и пустая детская комната. Из школы вернули Юлечкину майскую фотографию — на доску Почета снимали. Какими глазками она смотрела на меня, пока мы ехали в «скорой», сколько в них было мольбы: «Мама, мамочка, помоги мне!» А я просила ее потерпеть и обещала, что все будет хорошо. Но я обманула свою доченьку. Нет в жизни радости, нет смысла, нет больше мечтаний, нет дней рождения, нет новогодних подарков. С этим жить не просто нельзя, а невозможно!!! Я сама выбрала своей Юленьке свадебное платье и фату — ее последний наряд.
Жизнь без деток бессмысленна и пуста. Женщина так устроена, что ей надо о ком–то заботиться, надо чтобы кто–то называл ее мамой, чтобы кто–то мог обнять ее своими маленькими ручками.
Надеюсь, что моя боль и мои слезы найдут отклик. Я прошу ради всех матерей, которые видят своих деток и радуются им, остановите пьяных за рулем, пока они не стали детоубийцами. Хочу, чтобы меня услышал Президент и принял самый суровый закон...
Елена Антоновна ШЛОМА, Пинск.
На снимке: Юля Шлома.
