Даже из великих книг, тех, которые каждый образованный человек должен прочитать и знать, каждое поколение выдергивает лишь то, что важно для него. Много раз замечал это, разговаривая с молодежью, с теми, кто в два, а то и в три раза меня младше. Удивлялся, ясное дело. Но и молодежь удивлялась и надо мной посмеивалась, как это я пропустил такие важные мысли, образы, фразы. Классика она тем и бесценна, что каждое следующее поколение перечитывает и пересматривает ее с теми же жаром и интересом, что и предыдущее. Только находит в ней свое, нужное для жизни здесь и сейчас. Мысль не моя. А великого аргентинского книгочея и писателя — Хорхе Луиса Борхеса.
Читайте также
Хозяева, им чуть за тридцать, общительные. Я спросил про книги, а они стали улыбаться. Объяснили, что книги их не интересуют уже давно. Они смотрят телевизор, слушают музыку, сидят в интернете, общаясь с себе подобными по всему миру, пару раз в год обязательно путешествуют. Разговор не клеился, не складывался, хотя кофе был вкусный. Нам, по большому счету, разговаривать, кроме как о пустяках типа о погоде да далеких странах, и было не о чем. На все мои кодовые фразы и мысли, известные и привычные друзьям–приятелям и коллегам, я не получал ответа. Супруги переглядывались, пожимали плечами. Это напоминало ситуацию, когда я называю пароль, а ответа не получаю. Двигаться дальше нельзя... Даже в своих поездках по европейским столицам они, как это ни удивительно, видели что–то свое. Вот мы ходили по тем же улицам, смотрели на одни и те же здания, а видели разное...
Тогда, сидя в гостях, я подумал об одиночестве. О том, как медленно оно надвигается, наваливается и сжимает. Что вот живет человек долго, повезло ему, щедро, не скупясь, дал ему Бог здоровья, а с каждым годом вокруг все меньше и меньше друзей–товарищей. И вести долгие разговоры ему уже и не с кем. Он помнит телефонные номера. Даже иногда снимает трубку, набирает по памяти, а потом вспоминает: товарища–то нет. В прошлом году не стало. Трубка тяжело опускается.
Ни шуток его, ни воспоминаний окружающие не понимают. Он начинает петь, но тут же смолкает. Приводит какую–то цитату, а она повисает в воздухе. Вспоминает анекдот, а на него не реагируют, ибо не понимают контекста. Знал я таких стариков. Они что–то хотели рассказать очень важное, начинали горячо говорить, жестикулировали, имена и фамилии приводили, точные даты называли... А я не понимал смысла, ни фамилии, ни даты те мне ничего не говорили. То, что для старика было близким и очень важным, то, что он видел, для меня находилось далеко–далеко, где–то за горизонтом моей жизни. Вот и слушал невнимательно. Не цепляли меня ни горячность, ни правдивость, ни искренность.
И куда этому одинокому человеку деться? Если современники его не слышат, не понимают. И он погружается в воспоминания. Тело его здесь, а мысли там — где друзья, молодость, счастье, горе, открытия, победы, поражения, любовь...
Становится понятной страсть пожилых людей к пересматриванию старых документальных и художественных фильмов, к долгому и внимательному чтению мемуаров современников. Там все знакомо: события, даты, имена, запахи, цены, песни... Он читает и снова проживает свою жизнь. Иногда даже горячо, может, мысленно, а порой вслух спорит с собеседником, пытаясь отстоять какую–то ему известную деталь. Находит фактологические ошибки и радуется... Нет, не на той улице был книжный магазин в 1960–м...
Вернувшись домой, я обрадовался. Меня встретили книги. Я провел пальцами по корешкам, как пианист по клавишам. Вытащил книгу, как кирпич из стены, раскрыл и прочел на титуле дату, когда открывал ее в последний раз. Увидел свои пометки, подчеркивания, значки и вернулся в 1995 год. Удивительно.
ladzimir@tut.by
