У него в жизни было много разных ролей, и в каждой из них он старался выкладываться по полной. У кого-то в голове он по-прежнему актер Купаловского, у кого-то депутат парламента. Последние пять лет Геннадий Давыдько медийный и телевизионный человек: руководит многочисленными структурами Белтелерадиокомпании и ведет авторскую программу на первой кнопке. Чаще говорит о вещах жестких, злободневных, хотя многие его знают как человека тонкого, душевного. Накануне его 60-летия мы не поднимали никаких насущных вопросов, больше говорили о поступках и разных жизненных ситуациях.
— Геннадий Брониславович, скажите, вам театр снится?
— Постоянно. Причем снятся экстремальные ситуации: костюм не тот принесли, слова забыл, не могу найти реквизит. И что интересно, как правило, это происходит в тяжелые жизненные моменты. Для меня самого странно, что театр так глубоко сидит в моем подсознании, потому как актерского будущего для себя не представляю. Хотя, возможно, кому-то на пенсии и понадобится старик Фирс.
— То есть вы не отвергаете своего возвращения в театр?
— Как показывает жизнь, события могут произойти самые неожиданные. Предугадать, предсказать что-либо очень тяжело. Всякое может быть. Мне кажется, мужчина всегда должен быть готов к испытаниям, к бою и к любви.
Если и вернусь в театр, то вряд ли буду играть на сцене. Финал моей актерской карьеры уже состоялся, а вот режиссура или управленческая работа – это возможно. Но в любом случае это будет странным шагом, хотя не безынтересным. Это как человек после сотни штормов в океане возвращается в речное пароходство. Хотя люди искусства – тоже очень непростая стихия. Они очень чувственные, тонкие, и мне придется ломать себя, чтобы в той среде снова оказаться своим.
— Не жалеете, что столько лет провели в парламенте? Мне кажется, что назначение председателем Белтелерадиокомпании было для вас, как для творческого человека, спасением?
— Работа в парламенте стала для меня хорошей школой. Можно считать, что там я получил еще одно высшее образование – юридическое, человековедческое. Говорят, самое трудное искусство — это управлять искусством. Да, это так, но работа депутата в округе с людьми, их бытовыми проблемами, часто с очень больными вопросами, — гораздо тяжелее. И это не драматургия, а реальная жизнь, там конкретные люди со своими земными интересами, страхами, надеждами. Можно сказать, что я с небес опустился на землю. Ну а назначение на должность председателя Белтелерадиокомпании было хоть и неожиданным, но логичным, ведь помимо опыта управленческого за этот период я получил и телевизионный – вел различные передачи, режиссировал, писал сценарии. Можно сказать, что в новом кресле быстро освоился. Конечно, пришлось что-то почитать, проконсультироваться и посмотреть, как это делается в телекомпаниях мирового уровня. Мне кажется, коллектив меня хорошо принял. Это сильные профессионалы, и сегодня мы вместе можем гордиться тем, чего добились за ту пятилетку.
— Расскажите, какие передачи на каналах Белтелерадиокомпании любите больше всего?
— Те, что больше всего люблю, те больше всего и ругаю. Есть у барда такая строчка: «Меньше всего любви достается нашим самым любимым людям». Очень люблю «Белорусское времечко», ругаю их часто. Люблю «Добрай ранiцы, Беларусь!», их ругаю еще чаще. Знаю, что телезрителям тоже нравятся эти программы, и хоть говорят, что нет предела совершенству, но мы к этому стремимся, поэтому постоянно над ними работаем, что-то меняем. Еще люблю «Панораму» и «Главный эфир».
— Мне же кажется, что один из самых удачных проектов последнего времени – программа Светланы Боровской «Выход есть». Если бы вы стали ее героем, о каких жизненных изломах рассказали бы?
— Моим самым большим изломом было, когда пришлось принимать решение, кем быть. Я учился в Хабаровском институте культуры на факультете культпросветработы на музыкальном отделении, и отлично себя чувствовал. Но вдруг одна из преподавательниц сказала, что я обязан стать профессиональным актером, а не директором. А я ведь до этого даже ни разу в театре не был, но она так убедительно говорила, что я задумался. И вот мне надо отказаться от поездки в стройотряд, от ребят, с которыми успел сдружиться за год. А самое страшное было – сказать родителям, что я бросаю институт. Да и вообще уйти из ВУЗа в никуда, забрать документы в надежде поступить в театральный, при этом вообще не будучи твердо убежденным, что это правильный выбор. Поверьте, это было настоящее испытание. Родителям ничего не говорил, просто исчез на полтора месяца. Когда поступил, был счастлив, выслал телеграмму, денег было мало, поэтому экономил на каждом слове: «Тот институт бросил, поступил в другой. Целую. Гена».
Еще один сложный период был, когда приехал в Минск. Здесь не было ни родных, ни знакомых, но я твердо решил, что хочу играть только в Купаловском. Я днями и ночами учил белорусский язык, кругами ходил вокруг театра, перед звонком художественному руководителю Валерию Раевскому очень волновался. Меня приняли в театр, но сложный период не закончился, мне негде было жить, к тому же приходилось завоевывать уважение старших коллег.
— Предательства в вашей жизни были?
— Когда меня назначили директором театра, я дал интервью одной газете. Журналистка очень интересовалась, чем буду заниматься на новой должности, я все и рассказал. Она это показала моему лучшему другу Жене Крыжановскому и спровоцировала его на неприятные слова в мой адрес. Для меня это было абсолютным предательством. Ту газету мне показали в поезде, когда мы с театром ехали в Симферополь. Это на тот момент были хорошие гастроли, я смог их организовать, то есть это уже была одна из маленьких побед. И тут такое! Я его считал своим лучшим другом. Причем Жени не было рядом, я не мог у него спросить, почему все то, что он наговорил журналистке, он не говорил мне в лицо. Позже мы с ним разобрались, виноватой в этой истории считаю ту журналистку, беспринципную и скандальную. Были еще случаи, когда люди доставляли мне неприятности, но такие вещи не держу в себе, обидно, когда предают люди, которым ты доверяешь.
— Это значит, что на критику спокойно реагируете?
— Неприятно, когда обижают люди, которые меня совсем не знают. Услышат фразу, интерпретируют ее по-своему, начинают поливать грязью, причем подписываясь какими-то никами, не называя свои фамилии. Надо быть совсем деревянным, чтобы не реагировать на это. У меня подобные ситуации оставляют душевные раны. Возможно, сейчас говорю это на радость тем, кто это и ставит своей целью. Не понимаю, откуда у людей такая жажда делать больно?
— Пользуясь случаем, хочу уточнить одну из новостей, которая недавно якобы прозвучала из ваших уст. Говорят, в следующем году на «Евровидение» поедет песня на белорусском языке.
— Это вопрос самоидентичности. Считаю неправильным, когда белорусские артисты поют на ломаном не родном языке, а ведь у нас красивая, «мiлагучная мова». В национальном отборе могут участвовать все желающие с песнями на любом языке, но предпочтение будет отдаваться именно белорусскоязычным. Хотя, конечно, если будет великолепная музыкальная композиция на хорошем английском, то тут ничего не поделаешь, с радостью пошлем ее на конкурс.
— Понимаю, что вы очень занятой человек, но все же: что делаете в свободное время? Раньше вы писали стихи и прозу, забросили это?
— По-прежнему пишу, но очень короткие формы, в основном, миниатюры. Это как отдушина. Но хочется написать что-нибудь крупное. Есть несколько идей, но в это надо серьезно погрузиться, уйти с головой, — тогда на другое времени не останется. Пока это откладываю, но мне будет чем заняться на гипотетической пенсии, о которой я пока даже не мечтаю.
stepuro@rambler.ru
