Утром 18 октября 2016 года Евгений Медведев, житель деревни Шарпиловка Гомельского района, обнаружил свою сожительницу, 43-летнюю Татьяну, лежавшей ничком на дорожке, ведущей к туалету. Женщина была в куртке, голову закрывал капюшон. Евгений не знал, когда она вышла, потому что спали они в разных комнатах. Решил, что Татьяне стало плохо, и попытался поднять ее, но не сумел — после перенесенных инсультов он передвигался с трудом. Позвал на помощь соседа. Тот и сказал, что помочь Татьяне уже нельзя, ее тело остыло. Он же обратил внимание, что вся куртка на спине женщины в мелких дырочках.
После приезда следственно-оперативной группы стало известно, что Татьяна жестоко убита. Ей было нанесено не менее 27 ножевых ранений — в спину, грудь, голову, шею. Шарпиловка застыла в ужасе: Татьяна была тихой, спокойной женщиной, преподавала белорусский язык и литературу в школе соседней деревни. В еще больший шок повергла личность убийцы, которого нашли в течение суток. Им оказался… 17-летний подросток. Правда, с дурной репутацией, поскольку выпивал, хулиганил, состоял на учете в инспекции по делам несовершеннолетних, но, по сути, еще ребенок. Учеником Татьяны он никогда не был, конфликт между ними возник совсем на другой почве.
Пила раздора
Летом Татьяна обнаружила, что из гаража пропали скутер и лежавшая на нем пила-болгарка. Замок не имел следов взлома, дворовая собака не издала ни звука, а примятая на огороде трава указывала путь, каким увели мопед. Логично, что подозрения пали на человека, который был вхож в дом, — 17-летнего Влада Юрченко, который навещал односельчанку, помогал ей по хозяйству. Его друзья подтвердили, что накануне ночью вместе с Владом гоняли по округе. Он говорил, что скутер ему дала покататься Татьяна, да еще и бак под горлышко залила. Такая щедрость никого не удивила — все знали, что Татьяна и ее сожитель тесно общаются с парнишкой.
Влада выдал злосчастный мопед, который он спрятал в сарае у дома покойной бабушки. А вот болгарка так и не нашлась. После обещания возместить ее стоимость Татьяна пошла на примирение сторон. Получить успела только 20 рублей, еще 60 юный воришка остался должен, но так и не отдал. Во-первых, не из чего — пробавлялся он случайными подработками у сельчан, которые предпочитали рассчитываться спиртным, пусть и с несовершеннолетним. Во-вторых, парень заявил, что в краже болгарки сознался только ради примирения сторон, и стоял на своем: не брал ее и вообще не видел.
Тем осенним днем парень колол дрова родственнику. Расчет получил в виде сытного ужина и пол-литра самогона неизвестной крепости. Выпитое не заглушило воспоминания о неприятной встрече — он столкнулся на улице с Татьяной, и та, на свою беду, спросила его о деньгах. И Влад нашел единственное приемлемое для себя решение проблемы с кредиторшей — убить ее. Взял дома охотничий нож в ножнах, заехал на ферму за резиновыми перчатками, только никто их ему не дал, и двинулся по знакомому маршруту.
На следствии Влад рассказывал, что в доме еще не спали. Он выгнал за калитку собаку, чтобы не мешала, присел за заборчиком и стал выжидать. Скоро Татьяна вышла во двор, но не одна — провожала знакомого, который заходил к ним с сожителем. Затем сходила в дом, вышла одетой потеплее и двинулась в сторону туалета. Мальчишка крался за ней. Его присутствие выдала тень: та ночь оказалась лунной. Женщина обернулась — и «давний друг» молча ударил ее ножом в живот. Оседая, она пыталась схватиться за него, ногти скользнули по шее, оцарапав ее. А Влад продолжал бить ножом…
Там, где прятался убийца, обнаружили след обуви. Кровь Татьяны забрызгала его куртку, брюки и ботинки, а также нашлась на лезвии и чехле охотничьего ножа, спрятанного дома у подростка. Биологический материал, найденный под ногтями жертвы, оцарапавшей убийцу, совпал с ДНК Влада Юрченко. За убийство, совершенное с особой жестокостью, парня приговорили к максимальному для несовершеннолетних наказанию — 10 годам лишения свободы.
Ему никто не пишет
Исправительная колония № 15, в которой Влад отбывает наказание, находится на окраине Могилева. У входа, где дожидаются краткосрочного свидания родственники, меня встречает Александр Матвеев, начальник отдела исправительного процесса. В его сопровождении прохожу неизменную процедуру получения пропуска взамен паспорта, сдаю мобильный телефон, жду своей очереди пройти контрольно-пропускной пункт: в его помещении можно находиться одновременно лишь трем человекам, и не важно, сотрудники это или посетители колонии. Длинным коридором, образованным глухим бетонным забором, из-за которого доносится лай собак, идем к расположению отрядов. Вокруг — почти стерильная чистота, нет даже ни одного желтого листика. Навстречу движется строй осужденных в черной одежде — один из отрядов направляется на обед.
Скоро на пороге кабинета, предназначенного для беседы, появляется худощавый чернявый быстроглазый мальчишка. На хулигана он похож, на убийцу — не очень. Что ж, внешность обманчива…
Парень все время улыбается — по-моему, это своеобразная защитная реакция. Улыбка бывает нерешительной, хитрой, лихой, смущенной, кривоватой, когда я вторгаюсь на территорию, куда ему не хочется никого пускать, растерянной и куда реже — искренней.
Влад рассказывает, что заняться ему есть чем: он работает, в свободное время смотрит телевизор, поэтому в курсе всех новостей, гуляет в «локалке» — огороженной для каждого отряда территории, читает книги.
— А еще письма, наверное, пишешь?
— Нет… — мрачнеет парень. — Раньше писал. Мать все равно не отвечает, значит, не надо ей это.
— Хочешь, через газету ее попросим тебе написать?
— Не, — качает головой Влад. — Может, со временем все-таки сама…
Звучит безнадежно, и я предполагаю:
— Может, занята сильно? У мамы хозяйство, наверное? Нет? Ну, огород тогда. Картошку, свеклу убирает…
— Так я же два года уже сижу, только одно письмо получил за это время, — отвергает парень попытки утешить его. — Одну страницу написала, и все. Я десять раз звонил еще, потом понял, что это бесполезно, — в голосе звенит детская обида. — Трубку берет, но разговаривать не хочет.
У Влада есть старший брат, который должен где-то в это время вернуться из армии, — о нем он тоже ничего не знает.
Парень рассказывает, что родился в Новых Дятловичах, но их дом сгорел, когда он был еще совсем маленьким, и семья перебралась в Шарпиловку. Жили в пяти минутах ходьбы от бабушки, которую Владик очень любил, только она умерла несколько лет назад. Закончив девять классов, пошел учиться в строительный лицей.
— Штукатур, облицовщик, плиточник, — перечисляет он полученные специальности. — Я хочу еще здесь на сварщика отучиться. Хорошая профессия! На воле я не работал, на практике только успел побыть. Получил диплом — и вот попал сюда.
Жизнь с привкусом спиртного
Переходя к рассуждениям о путях, которыми он пришел в неволю, Влад устраивается поудобнее и бойко начинает:
— Родители были пьющие. Я рос на улице. А на улице сами понимаете, какое воспитание. Постоянные драки, спиртное. И все, и постепе-е-енно… Где-то пошел подзаработал, выпил и вот докатился до такой жизни. В один прекрасный день пошел поработать. После работы выпил. Пришел домой, поругался с родителями из-за какой-то мелочи. И все. Все получилось спонтанно. А утром меня разбудила милиция.
— Так ты что, ничего не помнишь?
— Не-е-е…
— Совсем-совсем?
На следствии Влад достаточно подробно описывал произошедшее.
— Так, моментами… Но не хочется вспоминать об этом. Потому что хорошего там нету ничего.
— Ты хорошо знал эту женщину? — попробую зайти с другой стороны.
— Да, году, наверное, в 2013-м познакомились. Метрах в 500 от моего дома жила, — оживляется приунывший было Влад и демонстрирует художественное восприятие мира:
— В один прекрасный солнечный летний день я шел на ферму помогать матери. Они там ставили калитку или еще что-то, я не помню. Подошел, так и познакомились. Постоянно просили что-то сделать, я помогал, она оплачивала, где-то вместе выпивали. Сожителю ее помогал чинить машину, скутер. Хорошая женщина была. Тихая, спокойная, нормально общались. Плохого о ней ничего не могу сказать. Вот видите, как получилось… Во всем только пьянка виновата.
— А почему ты именно ее пошел убивать?
— Вот этого я вам объяснить не могу, — нервно улыбается Влад.
— Точно? А что там за история со скутером была?
— Со скутером? — переспрашивает парень, кажется, не ожидавший от интервьюера такой осведомленности. — Да тоже там… В один хороший вечер со знакомыми нормально поддали, и они предложили поехать в соседнюю деревню. Я согласился. Знал, что у них (имеются в виду Татьяна и ее сожитель) скутер есть. Ночью зашел спокойно во двор, собака же их меня знала. Открыл веранду, взял ключи от гаража. Открыл гараж, выкатил скутер. На скутере вообще ничего не лежало! — энергично подчеркивает он, на миг дав волю эмоциям. — Потом закрыл гараж, поставил скутер на подножку, пошел, положил ключи, выкатил скутер на огороды, завел, сел и поехал. Все…
Милиция задержала его на следующий же день, когда возвращался на тракторе с крестным с поля. С легким смешком Влад говорит, что трезвый едва достал скутер из сарая, а вот у пьяного он «так легенько залез туда». Впрочем, куда именно он пьяным прятал скутер, парень толком и не помнил — просто предположил, что мог закатить в бабушкин сарай: «Захожу — стоит».
— Не протрезвел, что ли, пока полночи катался? — дивлюсь я. — А ты слышал, что пьяным за руль нельзя?
— Слышал, — смеется Влад такой веселой шутке. — Ну вот, выкатил, поставил, пофоткали его, взяли объяснение и отпустили. Следачка хорошая попалась, помогла пойти на примирение сторон. Должен был возместить ущерб за болгарку, которой я в глаза не видел на этом скутере! — в тоне вновь прорывается злость. — Ну все, я согласился, чтоб сойтись на примирении сторон. Я должен был возместить 800 тысяч, — Влад еще оперирует «старыми» деньгами. — 200 я отдал, и еще 600 оставалось.
— Мама не помогала?
— Не. Говорила, твой косяк, ты и исправляй. Все!
Это «все» звучит в речи Владислава очень часто. То ли слово-паразит, то ли некий подсознательный сигнал подытоживания действий, чувств, отношений?
— А ты собирался деньги отдавать?
— Да, собирался.
— Долго собирался?
— Полгода, — снова нервная улыбка.
— И что, за полгода никак не собрался?
— Никак, — скучающе отвечает Влад.
— Вы с Татьяной не рассматривали вариант отработать эти деньги?
— А не! После того я с ней не общался. Дружба закончилась, мне было неудобно, я поступил плохо. Когда случайно встречались, она спрашивала, когда отдам. А я: «скоро отдам», «скоро отдам». Все…
— А с каких денег собирался отдавать?
— С каких заработаю. Вот дядьке дрова колол. Триста тысяч заработал бы, отнес бы ей, уже меньше было бы. Но не успел докалымить, здесь оказался.
«Понял, что я»
Влад повторяет, что не помнит ничего из произошедшего той ночью. Утром его разбудил милиционер, чему парень якобы удивился, и повел в сельсовет:
— Там хотели наручниками пристегнуть к батарее, я сказал: не надо, и так посижу. Все. Они пошли, я у председателя таблетку попросил, потому что болела голова. Подъехал «бобик». Меня посадили в «бобик», я там часа два сидел возле ее дома. Потом завезли в участок. Когда выходил, заметили царапину на шее, давай расспрашивать, что, как, почему, откуда. Все. А я ничего не помню, ничего не знаю. Я только догадывался. В тот день у нее никого не было. Ну, то есть был один пьяница, он тоже умер уже. На скутере разбился на том же самом, его за добавкой отправил сожитель учительницы.
— Он тоже выпивал?
— Сожитель? Да он пил по-черному! — с осуждением произносит Влад. — Я с ним тоже пил. Он успевал три раза за день выпить и проспаться. Укол инсулина сделает, полчаса подождет, поест, выпьет. Проспится, инсулин уколет, полчаса подождет, поест и опять…
— Татьяна не возмущалась?
— Так она тоже пила. Шесть литров пива каждый день после работы могла себе позволить. Потихоньку, не спеша, по бокалу…
— Когда узнал, что она убита?
— В участке. Сразу кинуло в холодный пот. Потом посидел, подумал… Вспомнились эпизоды кое-какие. Понял, что я. Отпираться смысла уже не было. Сказал, ручку и бумажку давайте…
— Не страшно было? Понятно же, в тюрьму идти придется…
— Тут нечего бояться! — хорохорится Влад. — Та же армия, только колючая проволока везде. Все по режиму, все предписано поминутно, что и как должно происходить. Остается только соблюдать этот режим.
— А Татьяну жалко не было?
— Татьяну жалко, — соглашается Влад. — Она тихая, спокойная была. Хожу в церковь, молюсь за нее, свечи ставлю за упокой. Это все, что я могу сделать сейчас.
— Не снится?
— Пару раз снилась. Живая, лицо все в шрамах…
— По лицу ей тоже ножом попало?
— Да, — коротко и мрачно отвечает собеседник, и чувствуется, что развивать эту тему ему не хочется. — Я только не помню, сколько раз. Снилось, будто захожу к ней и обязательно с огорода. Сожитель навстречу, я здороваюсь, иду дальше, она готовит что-то на веранде. Поворачивается ко мне, все лицо в шрамах, — и я проснулся…
Влад говорит, с батюшкой о своем преступлении не разговаривал — ему и в отряде есть с кем обсудить уголовные темы. И тут же демонстрирует осведомленность в делах религиозных, рассказывая мне о заповедях — не то шести, не то двенадцати, но среди них точно есть «Не убий».
«Либо уехать, либо сидеть»
Впереди еще годы заключения, но парень, конечно, задумывается о будущем:
— Хочу выйти, встать крепко на ноги и завести семью. И жить дальше полноценной жизнью. Пить? Можно и выпивать, но немного… По моей статье выходишь под надзор. Нельзя появляться в людных местах… Четыре нарушения — и в колонию, на строгий режим!
— Пьяным нельзя появляться в людных местах и с одиннадцати вечера до шести утра.
— А если мне захочется прогуляться после десяти лет отсидки? Свежим воздухом подышать?
Он выдвигает много доводов в защиту поздних прогулок, из которых я начинаю понимать, что в обычной жизни трезвым и законопослушным Влад себя пока не представляет.
Об условно-досрочном освобождении речи нет: во-первых, парень не выплачивает иск, предъявленный за судебные издержки, во-вторых, является злостным нарушителем режима.
— Так что мне выходить в 27 лет. Двадцать семь лет… — трагически повторяет он, и звучит это почти как девяносто. — Туда-сюда — и сорок… Когда выйду из этих ворот, я буду самым счастливым человеком на свете! У меня будет столько эмоций, что я не буду знать, куда их девать! — и, опомнившись, добавляет:
— Надо учиться контролировать себя.
Ни к кому обращаться через газету он не хочет:
— Пусть все живут, как хотят. Потом каждому по заслугам воздастся…
nevmer@sb.by
