Притягательная сила Парижа

О духовных ценностях земли белорусской, оказавшихся во Франции

О духовных ценностях земли белорусской, оказавшихся во Франции


Если провести сравнение с предыдущими статьями цикла, посвященными белорусским сокровищам, оказавшимся в России, Украине, Польше, Литве и Германии, французская тематика наименее «конфликтна». Там мы имели дело с перемещением ценностей, обусловленным вхождением в общие государственные образования, либо с вывозом, связанным с военными событиями. Здесь же речь пойдет преимущественно о памятниках духовной культуры, вывезенных из Беларуси их авторами либо созданных ими же на французской земле. Даже во время войны 1812 года случаи захвата и мародерства были единичными, стихийными. Даже наполеонист Доминик Радзивилл не смог взять, отступая, свои несметные сокровища с собой, приказал эконому Брухнальскому надежно спрятать их в землю. Ситуация выглядела, скорее, с точностью до наоборот: это в Сморгони будущий писатель Стендаль потерял (либо спрятал) свой дневник, это на пути из Сморгони в Вильно Бонапарт надежно захоронил четыре бочки со своими золотыми запасами, все еще надеясь сюда вернуться...


Так что термин «реституция» в данной статье мне не понадобится. Вместо него будет востребовано понятие «обмен культурными ценностями». И это хорошо.


Два исключения


Из каждого правила есть исключения. Об одном — теперь. О втором — в конце статьи.


Все же есть во Франции одно белорусское архивное собрание, которое попало туда в связи с событиями Второй мировой войны. Это известный и одновременно таинственный «куфар з паперамi Беларускай Народнай Рэспублiкi», вывезенный из Праги в Париж ее очередным президентом Николаем Абрамчиком и помещенный (за деньги) в одном из костелов около Парижа. Об этом сундуке писали в прессе, рассказывала мне как очевидец покойная поэтесса Лариса Гениюш. Но и она точно не знала, что уместилось в том емком сундуке (конечно, самое ценное), а что осталось в Праге и потом, скорее всего, попало в Москву.


Белорусская эмиграция следила за судьбой сундука, знала, что после смерти Николая Абрамчика им распоряжается вдова, Нина Левкович, живущая под Парижем. Но всякие уговоры ее передать архив в более надежные, застрахованные от случайностей руки результатов не возымели. Аргумент был неубедительный: «Сгодится в семье».


Между тем французская коллекция рукописей БНР имеет значительную историческую ценность для лиц самых разных убеждений. Мне кажется, что не так уж важно, в каком хранилище окажется «куфар» — государственном в Беларуси или «общественном» за рубежом. Важно, чтобы он не погиб. И здесь я надеюсь скорее на добрую волю Нины Левкович, человека, наделенного литературным талантом (псевдоним Нина Раса). Ведь смогла же она переступить через себя и передать в «бальшавiцкi» Центр имени Скорины, который я долгие годы возглавлял, связанные своими руками белорусские пояса, которые там, опять–таки несмотря ни на что, экспонировались.


В Париж — при содействии Тегерана


Первый раз мне посчастливилось побывать в Париже в 1999 году благодаря переписке, которая завязалась с нашим соотечественником, уроженцем Минска, Ежи Гедройцем (1906 — 2000), редактором знаменитого парижского журнала «Культура». Еще при жизни его называли Пророком: это он еще в 1940–е годы предвидел, что Вильно, Гродно, Львов будут принадлежать не возрожденной «польской власти», а суверенным Литве, Беларуси и Украине, а потом на страницах своего журнала последовательно проводил (несмотря на все обвинения в «измене») политику доброжелательности к народам будущих независимых стран. В знак уважения к такой политике министерство иностранных дел Франции организовало тогда международную научную конференцию, на которую пригласили и меня. Разговаривая с Ежи Гедройцем и до, и после доклада, я думал, что, наверное, в архиве «Культуры», издававшейся несколько десятилетий, есть немало материалов, поступивших в редакцию из Беларуси. Но проверить эту мысль не удалось: пребывание в Париже было ограничено во времени, а через год Пророка не стало. В связи со столетием со дня его рождения в Минске прошла международная научная конференция, а одна из новых улиц Минска была названа его именем.


Вторая же поездка в «пекны Парыж» (Дунин–Марцинкевич) состоялась ранней весной 2005 года, и инициаторами ее оказались Национальная комиссия по делам ЮНЕСКО Республики Беларусь и посольство Ирана в Беларуси. А дело было так. Как–то еще в 2004 году я заказал для газеты «Голас Радзiмы» и, владея темой, отредактировал статью Евгения Фурса «Белорус, открывавший Западу Персию: Дипломат, поэт и ученый Александр Ходзька родился 200 лет тому на Мядельщине». Помнится, статья заканчивалась добавленным мной постскриптумом: «При определенных стараниях нескольких заинтересованных стран (Беларуси, Великобритании, Ирана, Литвы, Польши, России, Турции, Франции) исполняющийся в этом году юбилей А.Ходзьки мог бы быть отмечен во всем мире на уровне ЮНЕСКО, как предшествующие юбилеи его друзей по Виленскому университету и дальнейшей судьбе Адама Мицкевича и Игнатия Домейки». Правда, до юбилея уже оставалось совсем мало времени и предложение повисло в воздухе. Но публикация не осталась незамеченной, и мне в следующем году предложили принять участие в «круглом столе», посвященном диалогу Востока и Запада. Проводился он в Париже под патронатом президента Ирана и генерального директора ЮНЕСКО.


Что же касается самого Александра Ходзьки (кстати, он перенял в Париже кафедру славянских литератур в Коллеж де Франс из рук своего друга Адама Мицкевича), то я убедился, что его личность участникам «круглого стола» была известна. Но многие не знали, что он родом из Беларуси, что среди множества других языков знал он и белорусский. Зато участников из мусульманских стран весьма удивил мой рассказ (в продолжение) о татарской общине в Беларуси. Уникальной в том смысле, что ее представители, поселившиеся на наших землях еще во времена Великого Княжества Литовского, без принуждения приняли древнебелорусский язык как родной язык славянского народа, пользовались и пользуются им в религиозных книгах («Аль–Китабах»), адекватно передавая белорусское звучание арабскими письменами. Книжные доказательства тому я вручил после доклада президенту Ирана.


— И неужели никакого противостояния властям, вообще белорусам, христианам? — спросил у меня журналист с явно восточной внешностью.


— Никакого! Редкий случай исторически сложившегося конструктивного сожительства.


Но пора перейти к основной теме статьи.


Недоступный ключик


После окончания «круглого стола» появилась возможность обстоятельно поговорить о белорусских ценностях, оказавшихся на французской земле, с Чрезвычайным и Полномочным Послом Беларуси во Франции Виктором Шихом. Он сообщил, что в связи с 200–летием со дня рождения Наполеона Орды работникам архива удалось найти в фондах парижского Музея Адама Мицкевича несколько писем известного художника, композитора и ученого и оцифровать их. Но основная работа еще предстоит.


— Руководство Министерства иностранных дел рекомендовало работникам посольства вести в архивах и отделах рукописей библиотек и музеев поиски материалов, связанных с белорусской тематикой. Но это же необъятное море, в котором у нас нет ориентиров. К тому же и навыков поисковых работ нет. Здесь прежде всего нужны специалисты.


— Согласен. Хотел бы сказать, что если речь идет о Западной Европе, такая работа уже выполнена.


— А где же она? Это было бы для нас неоценимое подспорье.


— Она лежит в набранном и сверстанном виде в нашей комиссии «Вяртанне». Есть такая при Белорусском фонде культуры. Все началось с того, что известный итальянский белорусист Санте Грачиотти привез нам в подарок многотомное издание Польского исторического института в Риме. За большие деньги польских эмигрантов–аристократов была проведена колоссальная работа по выявлению всех документов, находящихся в хранилищах Великобритании, Германии, Дании, Италии, Испании, Франции и других стран и касающихся Первой Речи Посполитой, куда, как известно, вместе с Великим Княжеством Литовским входили и белорусские земли. А дальше — уже дело научной сегрегации. Зная белорусские реалии (фамилии, названия населенных пунктов и так далее), не так сложно вычленить все, что прямо или косвенно касается Беларуси. И за эту работу взялся молодой историк Ярош Малишевский, владеющий языками. Отобранная информация составила более 4 печатных листов текста. Они были включены в наш сборник «Вяртанне–8» под названием «Рукапiсныя матэрыялы, якiя датычацца Беларусi i захоўваюцца ў заходнееўрапейскiх зборах». (Кстати, сборник готовится к изданию в холдинге «Лiтаратура i мастацтва» в этом году).


— Это же сколько средств и времени сэкономили бы при поисках и ученые, и мы здесь!.. Ну а тот итальянский первоисточник мы могли бы получить от вас, скажем, через Министерство иностранных дел?


— Сомневаюсь. После закрытия Центра имени Скорины, где 27 томов уникальных каталогов стояли в библиотеке, оттуда все — и книги, и ценные музейные экспонаты — было перевезено в здание Белорусского государственного педуниверситета имени Максима Танка и там закрыто на ключ.


— Тогда хоть дайте нам название первоисточника. Все–таки будет легче что–то искать в архивах.


— Это — пожалуйста. Название латинское: Elementa ad fontium... Res polonicae. Издатель: Institutum historicum Polonicum Romae. Издатели–кураторы — Валериан Мейштович (этот в белорусских источниках знал толк) и Каролина Лянцкоронская, фундатор. Место издания: Romae, у разных томов разные годы выхода.


— Что ж, будем искать... А вы уверены, что туда включено все, в частности, по Франции?


— Не включены только те собрания, которые в тематическом отношении являются польскими целиком. Скажем, отделы рукописей Музея Адама Мицкевича и Польского института в Париже.


— А наши исследователи туда доезжают?


— Редко, ибо толком не знают, что там есть. Кстати, мне тоже надо было бы там кое–что проверить.


— А какое время на это потребуется?


— Минимум дня три.


— Что ж, на такое время вы остаетесь в Париже как мой гость.


— Постараюсь отблагодарить находками.


След для мемориальной доски


Назавтра при всей своей занятости Виктор Адамович Ших нашел время, чтобы отвести меня в Музей Адама Мицкевича, расположенный в старой части города, над берегом Сены. По дороге мы заглянули в Латинский квартал, а там, рядом с Нотр–Дам де Пари, — в костел святого Северина, где находится икона Божьей Матери Остробрамской, выполненная кистью нашего соотечественника Валентия Ваньковича, умершего в Париже.


В музее встретили нас приветливо. Для начала я заказал описи рукописных фондов и (в связи с юбилеем) письма Наполеона Орды.


И вот передо мной лежит письмо Орды, датированное 9 августа 1848 года и адресованное Адаму Мицкевичу. Один уроженец Беларуси просит другого, чтобы он по–человечески помог третьему, Янушкевичу, в весьма деликатном деле. Одним словом, проявил земляческую солидарность. По старой привычке смотрю, откуда отправлено письмо. Ба, так ведь же на нем есть никем не замеченный раньше адрес: улица Людовика Великого, дом 9. Если сохранился, будет где установить юбилейную мемориальную доску.


Назавтра, уже в фондах Польской библиотеки в Париже, нахожу еще четыре письма Орды, на этот раз адресованные Генрику Якубовскому с просьбами помочь различным изгнанникам, пребывающим в бедности. Из них следует, что Орда был среди эмиграции весьма влиятельным человеком, вел большую общественную деятельность. Все четыре письма отправлены с той же улицы Людовика Великого.


Значит, подумалось, установлен адрес постоянного пребывания Орды в Париже. Вечером говорю об этом Виктору Адамовичу. Он обрадовался, обещал посмотреть, сохранился ли дом. Через неделю, уже находясь в Минске, получил от господина посла электронное послание, что дом сохранился, что теперь в нем находится банк. А через года два по каналам ЮНЕСКО в редакцию газеты «Голас Радзiмы», где я работаю, поступила фотография: Виктор Ших стоит рядом с оратором на открытии мемориальной доски на здании по улице Людовика Великого — первой белорусской доски в Париже и, кажется, во всей Западной Европе.


Где родился Адам Мицкевич?


История это давняя, началась лет десять с лишним назад. Приближалось 200–летие со дня рождения великого сына новогрудской земли Адама Мицкевича, чье наследие, как утверждалось тогда на юбилейных конференциях и в Варшаве, и в Минске, и в Гродно, принадлежит нескольким соседним народам, — поскольку он сам себя не делил, следовательно, и мы не должны вести распри вокруг его наследия.


Накануне юбилея две сотрудницы Музея Адама Мицкевича в Новогрудке серьезно усомнились, в каком же Заосье родился автор «Пана Тадеуша». В Гродно они нашли старую карту, на которой были указаны три Заосья: два под Новогрудком и одно за сорок верст от него, под Столовичами нынешнего Барановичского района — там, где теперь действует дом–музей поэта.


По просьбе новогрудского музея тогда в Центре имени Скорины собрались на научно–практическую конференцию ученые из Минска и Варшавы (кстати, они тогда же и выбрали место для минского памятника поэту). В ход шли аргументы исторические, географические и моральные. Оказалось, что адвокат Николай Мицкевич стал хозяйствовать в Заосье, что около Столовичей, только через полгода после рождения Адама, а до этого оно принадлежало родственникам, с которыми велась судебная тяжба. К тому же, как засвидетельствовали метеорологи, в конце декабря 1798 года, на Рождество, когда пришел на свет поэт, стояли крепкие морозы. И какой варвар, доказывали участницы конференции, решился бы в такой холод повезти жену, находящуюся в последних днях «благословенного состояния», за 40 верст к родственникам, настроенным к тому же враждебно?! Иное дело — Заосье под Новогрудком, куда действительно можно было и выехать «на куццю».


Использовался еще один аргумент — визуальный, который выносится и на суд читателей «СБ». Дело в том, что сохранились два рисунка Заосья, сделанные примерно в одно и то же время — в последней трети ХIХ века. Один принадлежит Наполеону Орде. Пейзаж здесь гористый, «новогрудский», а в доме справа от крыльца виднеются три окна. На втором же рисунке, сделанном Эдвардом Павловичем, пейзаж равнинный, «столовичский»; справа от крыльца заметны только два окна, существенно разнятся и крыши. По словам участников дискуссии, следовало верить уроженцу и жителю Беларуси Орде, приезжего же Павловича частично ввел в заблуждение случайный попутчик. Почему частично? Заосье «столовичское» действительно связано с именем Адама Мицкевича: там прошло его детство, туда он приезжал на каникулы. Память поэта там действительно следует увековечить, но не как место рождения.


Все аргументы «за» и «против» молчаливо выслушивались присутствующими на заседании представителями двух министерств культуры — белорусского и польского. На предложение ученых учесть существенные сомнения, возникшие на совещании, при реставрации усадьбы в Заосье «столовичском» ответ был категоричным: «Поздно! Строительные работы уже идут полным ходом». Ответ на вопрос «А где же доказательства?» прозвучал менее уверенно: «Где–где. Далеко отсюда, в Париже, в Музее Адама Мицкевича...» Растерянные участники вынуждены были пойти на уступки: «Пусть экскурсоводы в Заосье «столовичском» хотя бы не будут категоричны, говорят, что, вероятно, здесь родился поэт». Но, как потом выяснилось, никакие сомнения во время экскурсий не допускались — озвучивалась истина в последней инстанции.


Вот почему несколько лет мне очень хотелось попасть в парижский Музей Адама Мицкевича, наконец прочесть те «доказательства», о которых на обсуждении говорили оба представителя министерств культуры. В первую поездку в Париж на это абсолютно не было времени — даже знаменитый собор Нотр–Дам увидел только через окно автобуса. Наконец, благодаря Виктору Адамовичу такая возможность появилась. Просматривая музейные описи, я прежде всего отмечал, а потом заказывал те единицы хранения, где могли быть воспоминания о Мицкевиче. Таких папок оказалось немало. Не вдаваясь в подробности, выделю записи Александра Бергеля (единица хранения 763). Это был один из самых близких друзей Мицкевича. Когда умерла его жена Целина, только четверо изгнанников (и Бергель в том числе) были приглашены на кладбище и только трое — к траурному столу на кофе. Из приписки к воспоминаниям Бергеля сына поэта Владислава видно, что первый был не только другом Мицкевичей, но и земляком Адама: родился он 21 октября 1805 года «в Яскулдах над Свислочью». Участвовал в восстании 1831 года под командованием генерала Рыбинского, а потом вынужден был эмигрировать во Францию.


Так вот, этот несомненно компетентный, имеющий информацию из первых уст мемуарист утверждает, что Мицкевич родился «в Заосье под Новогрудком» (л. д. 15) и только потом его родители «переселились в Новое Заосье, взятое в аренду». Причиной же тому послужил траур, связанный со смертью одного из четверых сыновей — весьма одаренного в музыке и рисовании шестилетнего Антона, о котором раньше в белорусском литературоведении ничего не было известно. Воспоминания Бергеля косвенно подтверждаются «Записками» Александра Кобылинского (ед. хр. 768).


Как видим, парижские «доказательства» имеют смысл противоположный тому, что утверждалось на предъюбилейной конференции.


Так что, спросит иной читатель, создание дома–музея Адама Мицкевича в Заосье «столовичском» считать ошибкой? Отнюдь нет. Повторюсь: здесь прошло детство будущего поэта, сюда он приезжал на каникулы во время учебы в новогрудской доминиканской школе. Воссоздание здесь мемориальной шляхетской усадьбы — нужное, необходимое дело. Надо только, чтобы экскурсоводы (да и средства массовой информации) не тиражировали мифы, а показывали исторические события во всей их сложности и внешней запутанности.


(Продолжение в следующем номере.)

Заметили ошибку? Пожалуйста, выделите её и нажмите Ctrl+Enter