Произошла эта трагическая история в городе Сары-Шаган Казахской ССР, где я работал в то время председателем городского общества охотников и рыболовов.
Как-то в конце мая я прогуливался по берегу большого балхашского залива. Из камышовых зарослей доносилось деловитое кряканье мам-уток, писк их малышей, а рядом со мной на плесе, среди широких листьев и цветов кувшинок резвились и ныряли юркие лысушата. И вдруг эта мирная жизнь была нарушена грохотом ружейного выстрела. Семейство лысух мигом исчезло в камышах, над заливом начали носиться с испуганным кряканьем утки и гогочущие гуси. Грохот приближался, и я встал за куст колючей джигиды.
Вскоре из камышовых зарослей выплыла деревянная лодка с двумя парнями, которых я очень хорошо знал, а потому и никак не мог понять, что их связывало, настолько разными были эти люди. С ружьем был только один – Шурик, известный своей необузданной жестокостью. Второго, который управлял лодкой при помощи длинного шеста, звали Виктором, и это был вполне уравновешенный, но безвольный человек.
Когда лодка причалила к тому месту, где за кустом находился я, Шурик стал выбрасывать на берег совсем крохотных утят и гусят, а двух уток и одну гусыню положил в старый заплатанный рюкзак. После чего вышел на берег и начал… пинать мертвые тельца малышей.
Виктор остался сидеть в лодке и молча наблюдал за варварскими действиями своего друга.
— Что ты делаешь? – промолвил он наконец. – Я ведь и в камышах говорил тебе, чтобы ты не убивал маленьких. Им же еще расти да расти нужно. И домой ты их не заберешь все равно.
— Заткнись! Ты что, не видел, сколько там выводков? Все лето буду молотить, и еще на осень останется!
— Не думаю, что ты осенью сможешь их стрелять, подонок, — резко сказал я и, быстро подойдя к ошалевшему от моего появления Шурику, вырвал у него из рук ружье.
Затем составил протокол и с первой же оказией отправил его с ружьем в Балхашскую госохотинспекцию, поскольку не обладал полномочиями наложения штрафов и предъявления исков за нанесенный ущерб охотничьей фауне.
А еще недели через две я узнал, что ружье тому негодяю вернули и никакого наказания он не понес.
Пришла осень. Охота на водоплавающих была в полном разгаре. И вот однажды рано утром, еще в сумерках, я стоял на том самом месте, где задержал в мае Шурика. Жизнь в заливе кипела. Со всех сторон доносилось хлопанье крыльев гусей и уток, их кряканье, гогот, а рядом со мной плавало все то же семейство лысух, уже больших и готовых к отлету в теплые края.
Вскоре рассвело совсем. Над заливом носились большие и малые стаи водоплавающих, но я не спешил стрелять по ним: хотелось как можно дольше насладиться этими прекрасными мгновениями. Однако в камышах гулко прогремели два выстрела – и птичьи стаи в панике взвились над камышовыми зарослями. На меня несколько раз налетали стаи кряковых уток, но я не стрелял по ним, так как надеялся, что, может, и гусиная стая подлетит.
И мое желание сбылось. Табунок гусей налетел так удачно, что я выбил из него двумя выстрелами сразу троих. И только я начал раздеваться, чтобы вплавь забрать свою добычу, как из камышей выплыла лодка с теми же парнями, и Шурик спокойно и нагло, как свою собственную дичь, поднял из воды моих гусей, забрал у Виктора шест, когда тот отказался разворачиваться назад, развернул лодку сам в сторону камышовых дебрей и исчез в них. (Позже я узнал, что Виктор отказался взять одного из украденных у меня гусей.)
— Что ж ты делаешь, подлец, неужели у тебя вообще совести нет? – крикнул я ему вдогонку.
— А у меня вместо совести другое что-то выросло. Понял, козел? – ответил он из камышей. – И это еще не все. Я с тобой рассчитаюсь покруче!
А на следующий день по Сары-Шагану разнеслась ошеломляющая новость. Накануне вечером Шурик и его друг Виктор заряжали патроны. Банка с дымным порохом стояла между ними. Никто из них не курил. Но неожиданно порох взорвался. При этом Шурику выбило оба глаза и так изуродовало лицо, что на него было страшно смотреть. А вот Виктор совсем не пострадал, хотя взрыв ударил им в лица с одинаковой силой.
Почему был искалечен один и уцелел другой? Это так и осталось загадкой.
