Признание немецким бундестагом геноцида армян, крайне резкая реакция Стамбула на это решение (отзыв посла, напоминание европейским столицам о собственных прегрешениях исторического характера) вновь обострили внимание к теме исторических травм, преследующих человечество уже который век. Фактически каждая нация, каждое государство может обнаружить в собственном национальном «шкафу» пресловутый «скелет», который не дает спокойно спать современникам и, скорее всего, будет оставлен в сомнительное по характеру наследство потомкам. Представляется важным обратиться к собственным проблемам такого характера и попытаться ответить на вопрос о наших национальных «родовых травмах» исторического характера.
Первая такая проблема — это апелляция в основном к прошлому веку. Задай любому прохожему вопрос о том, что больше всего кровоточит в национальном историческом сознании, и получишь вполне определенный ответ: преступления нацистов на территории нашей бывшей когда–то большой страны. Хорошо помнится, как в годы перестройки были сделаны попытки решить эту проблему. В частности, наши ветераны стали активно встречаться с ветеранами немецкой армии, причем это подавалось именно как попытка «излечения родовых травм» исторического характера. Но несложно заметить, что память о прошлой войне не выветривается оттого, что кто–то кого–то простил. И дело здесь вовсе не в мести или иных, похожих категориях. Дело в том, что война живет на генном уровне и воспроизводится в потомках так же, как воспроизводятся черты национального характера. Есть здесь и еще один непростой аспект темы: а все ли надо прощать?
Второй непростой вопрос: а почему именно XX век оставил столь жестокий след в нашей исторической памяти? Что, в иных столетиях нас не убивали, не уничтожали как нацию, не было в нашей истории разного рода походов, сеч, кровавых бань, которые устраивали друг другу соседи? Конечно, были. Но подобные вещи живут в памяти лишь узких специалистов по очень простой причине: у белорусов не было профессионального цеха интеллектуалов, которые могли бы донести до нас прегрешения и страдания разного рода. Была уничтожена, развеяна по ветру национальная элита, бежавшая либо в Варшаву, либо в Москву, и одно из следствий этого процесса — концентрация национальной памяти в достаточно узком сегменте «непрофессиональной» памяти. Сколько бы мы ни твердили, например, что белорусы когда–то жили в мощном государстве, скажем, Великом княжестве Литовском, в исторической памяти нет этого государства на уровне тех же «родовых травм». А почему? Да потому, что это государство не защищало именно белорусов, не сохраняло источники письменности (шире — культуры вообще) именно белорусские, не формировалась соответствующая элита, для которой главное было как раз в том, чтобы сохранить национальное достояние и национальные беды любого рода, в том числе память о «родовых травмах». Великолитовские — да, белорусские — нет. Мы запомнили все преступления фашизма на нашей земле вовсе не только потому, что все это было недавно, что живы свидетели зверств. Но и потому, что были и есть специалисты, государство, которые собрали свидетельства жертв и героев, сохранили их в архивах, написали книги памяти, хорошо понимая, что сохраняется именно национальная, государственная память.
Третья проблема: «родовые травмы» исторического характера формируют соответствующую ментальность, и мы сегодняшние — прямое следствие тех исторических катастроф, которые бушевали на наших землях. Те дискуссии, которые периодически возникают в обществе, во многом коренятся в прошлом. Скажем, толерантность: может, в определенных случаях важнее проявлять национальную агрессивность, защищая собственные интересы? Все эти разговоры о национальных слоганах вроде «а можа, так и трэба» далеко не случайны, и важно целенаправленно корректировать соответствующую политику. Или жесткие разговоры о двуязычии: надо, очевидно, радоваться, что таких языков у нас два, а не три или более. В этом, кстати, нет никакой исключительности, причем это та реальность, которая обоснована прежде всего исторически.
Иногда говорят: надо забывать все плохое, культивировать позитив, тогда все негативное останется в прошлом, а жить будем легко и счастливо. Это, конечно, типично психологический самообман, который может помочь конкретной личности преодолеть невзгоды, но который не решит проблемы нашей генетической памяти. Исторические беды навсегда останутся в фольклорных, этнографических источниках, в «белых книгах» прегрешений, в народной памяти. Обратите внимание на литературу: классики ведь писали о том, что более всего болит, что не уходит. Короткевич — про «Черный замок Ольшанский», Быков — здесь вообще что ни книга, то кровоточащая рана и все война, послевоенный быт. Да разве речь только об этих именах? Нынешние авторы возвращаются к той же проблематике. С.Алексиевич поднимает все те же темы XX века — война, советская эпоха, и, при всей спорности авторского подхода, ее можно понять: это действительно болит, и об этом надо говорить.
Не надо притворяться старше, чем мы есть на самом деле. Не надо придумывать себе то, чего не было: у нас выше крыши реальных бед и проблем в истории, которые будет осмысливать не одно поколение профессиональных специалистов. Нет никакой необходимости воспроизводить те черты национального характера, которые связаны с нашей исторической невозможностью ответить ударом на удар, противопоставить силе враждебного государства силу национального государства. Ныне иная ситуация, иные реалии. И такая мысль: нельзя ничего забывать, но нет и никакой причины целенаправленно культивировать страдания, нужен баланс в понимании как прошлого, так и нашего желания, наших возможностей его адекватно понять.
Советская Белоруссия № 114 (24996). Пятница, 17 июня 2016
