Оперный театр представил свою версию раннего произведения Сергея Рахманинова «Алеко»
Милой и непритязательной одноактной оперой «Алеко», созданной по мотивам пушкинской поэмы «Цыганы», 19–летний студент Московской консерватории Сережа Рахманинов в 1892 году защитил диплом и получил долгожданное высшее консерваторское образование, увенчанное еще и золотой медалью. «Алеко», которую принято называть оперой романтической направленности, действительно написана прилежным, мастеровитым учеником, но еще не мастером. Объемного представления о развившемся в дальнейшем величайшем музыкальном «космосе» Рахманинова, сложности его новаторского стиля музыка «Алеко», конечно же, дать не может. В этом отношении она полезна всем, кто только начинает знакомиться с творчеством великого русского композитора, да и вообще с русской композиторской школой начала XX века. Даже неопытное, не оперное ухо в партитуре «Алеко» чувствует себя вполне комфортно и непринужденно отзывается на написанную по всем правилам увертюру, легкий вальсок и музыкальную перекличку деревянных и медных духовых с гордыми смычковыми инструментами на протяжении всего произведения.
Также удобна ранняя опера Рахманинова и для постановки: длится она чуть больше часа, смены декораций не требует, как не требует и особых костюмов. Ее любят ставить в провинции: Выборге, Нижнем Новгороде, Иркутске, Перми, Луганске. Уж что–что, а воссоздавать цыганскую эстетику и жизнь обычного цыганского табора на постсоветском пространстве умели всегда. Правда, представления эти ничуть не изменились со времен выхода на советские экраны шедевра Эмиля Лотяну «Табор уходит в небо» и понять, насколько же они, собственно, правдивы, никак невозможно. Со школьных времен нам вдолбили в голову, что цыгане — это территория сильных чувств. Они способны не только на убийство из ревности, но и на настоящую любовь, которую могут пронести сквозь годы, как герой фильма Александра Бланка «Цыган».
Нынешняя постановка «Алеко» со своими пушкинско–рахманиновскими корнями идеально ложится в трафарет архаичной «лав–стори» в духе всем понятной «цыганщины». Только что «Мохнатый шмель» не поют. Вины режиссера в этом, видимо, нет — он работал с предлагаемым «человеческим материалом» и по чужим правилам.
Все штампы в отношении цыганского быта: кибитки, трубки, плетки и раскаленный от страстей сеновал — расставлены на сцене или вложены в руки артистам режиссером спектакля Валерием Анисенко с упрямой педантичностью. Никогда еще так наяву не был визуализирован знаменитый тезис Ницше: «Идя к женщине, возьми с собой плетку». Над всем происходящим нависает огромный цыганский платок, который то опускается, то поднимается, то замирает в лирические моменты, то колышется в моменты драматические.
Никто и не ожидал, что в оперном решатся перенести действие «Алеко» куда–нибудь в современность, на сцене будут расставлены «золотые унитазы» в духе главного возмутителя спокойствия российской оперной сцены Дмитрия Чернякова. Ситуация ремонта ослабила творческие силы труппы, но очевидный кризис начался задолго до ремонта. Пропал кураж, исчезла магия.
«Алеко» идеально продолжает выбранную безыдейную художественную стратегию театра ставить на чужой сцене ЦДО вещи камерные, не требующие особых затрат. Солисты работают без вдохновения, кажется, отбывая повинность... От поставленных танцев волосы встают дыбом, так, кажется, уже не танцуют даже в хореографическом колледже: неряшливость движений, предсказуемость, штампы.
Ясно одно: в обновленное здание театра коллектив оперного возвращается морально измотанный и без качественных репертуарных приобретений.
