Сколько я ни пыталась гнать прочь предательские сомнения по поводу реальности и доскональности выполнения редакционного задания, они решительно отказывались покидать насиженное место в душе. Мне, казалось бы, всего–то и предстояло, что устроиться поработать на денек в колхоз и, так сказать, собственными мускулами ощутить настоящую цену хлеба, молока и мяса. Благо «физическая» сторона задания меня мало пугала. Следуя жизненному принципу своих родителей: «В жизни нужно все уметь», я еще в детстве научилась доить корову, сено в валки сгребать, навоз вилами по пахоте разбрасывать, дрова двуручной пилой распиливать, а уж где у коня грива и где хвост, сызмальства знаю.
Но одно дело уметь и совсем другое — делать, тем паче быть зачисленной в штат сельских тружеников. Забегая вперед, и тем, кто еще не знает, скажу, что работник полей и ферм — не профессия, а образ жизни. Еще ни одной доярке, ни одному механизатору, комбайнеру или полеводу не удалось, закончив смену и переодевшись в «домашнее», забыть о «служебных обязанностях» до завтрашнего утра. Потому что, во–первых, рабочий день в деревне зачастую начинается так рано и заканчивается так поздно, что плавно переходит из сегодня в завтра. А во–вторых, работа как таковая здесь не прекращается никогда, давая лишь короткие передышки на сон. Вот и бередили душу сомнения: не расценят ли сельчане мою однодневную командировку в их жизнь как праздное баловство?
С сомнениями было покончено, когда при знакомстве одна из моих новых «коллег» без обиняков сказала: «Новая доярка к нам? Ну
и хорошо, а то у нас на днях «чума» прошла. Людей не хватает...»
Следы и наследие
У СПК имени Сильницкого, что в Полоцком районе, прошлое, гремящее славой на весь бывший Советский Союз, и пошатнувшееся (в призме той самой славы) настоящее. До 1957 года колхоз не представлял собой ровным счетом ничего: председатели менялись на год по два раза, люди работали спустя рукава... Да и работается–то, собственно, в охотку, когда отдача видна. А с полоцких косогоров, обильно усыпанных камнями да валунами, какая отдача? Земля родила ровно столько, сколько хватало, чтобы совсем с голоду не зачахнуть...
Сказать, что в 1957 году, когда председателем колхоза назначили местного 25–летнего хлопца Евгения Кимстача, дела тут же пошли в гору, значит покривить душой. Медленно, в течение нескольких лет колхоз «обрастал» добром, техникой, технологиями. Земля стараниями крестьян, поверивших в молодого и амбициозного председателя, набиралась сил, избавлялась от валунов и камней, накапливала плодородие. И только потом результаты кропотливого труда стали приносить ощутимую денежную прибыль и моральное удовлетворение. Земля разродилась невиданными доселе урожаями, колхоз не раз занимал призовые места во всесоюзном социалистическом соревновании. Стала расти и обустраиваться центральная усадьба хозяйства — деревня Близница. Председатель же был удостоен звания Герой Социалистического Труда. Никакого особого феномена в таком подъеме хозяйства Евгений Иванович, который до сих пор председательствует здесь, не видит:
— В сельхозпроизводстве все взаимосвязано: ферма — поле — урожай. Чем больше внесешь удобрений, тем плодороднее будет земля. Чем выше плодородие — тем весомее каравай.
Кстати, свою знаменитую формулу Петр Миронович Машеров вывел, основываясь в том числе и на опыте Кимстача: каждая лишняя тонна компостов на гектар пашни — прибавка центнера зерна на гектаре. Справедливость ее до сих пор никто не оспорил. Именно поэтому в СПК имени Сильницкого, как бы трудно подчас ни было, не сокращают поголовье скота, дабы быть не только с молоком и мясом, но и, за счет дешевого удобрения, с хлебом.
Почем нынче воз силоса?
— Хотите только на одной ферме поработать? — то ли в шутку, то ли всерьез переспросил председатель. — А на двух? У нас хоть и полный комплект с кадрами, но лишние руки нигде не помешают. Езжайте на ферму «Хоттевичи», там у нас буренки–передовички, больше остальных в хозяйстве молока дают. А потом на ферму поближе к Близнице (председатель бегло взглянул на часы) — аккурат на дневную дойку успеете.
...Из темных «внутренностей» фермы «Хоттевичи» навстречу нам вынырнула невысокая женщина, назвавшаяся дневным сторожем. «Ну заходите, осматривайтесь, — Галина Алексеевна Рыжова по–хозяйски гостеприимным жестом пропустила нас вперед. — Ферма небольшая — всего на 100 буренок, деревянная. Такая осталась одна во всем хозяйстве. Но коровы здесь самые лучшие — каждая больше 3,5 тысячи килограммов молока в год дает». Пытаясь побыстрее вжиться в образ многоопытной доярки, я деловито прошагала взад–вперед по темному проходу фермы, буквально на себе ощущая, как провожают меня настороженным взглядом «Рогули» и «Пеструшки». «А правда, Галина Алексеевна, что коровы чувствуют чужих на ферме?» — обратилась я к сторожихе, чтобы разговором отвлечься от назойливого ощущения, что за мной следят. «Доярок, которые за ними ухаживают, узнают, приветствуют даже, и доярки всех коров по кличкам помнят, — улыбаясь, ответила Рыжова. — А чужих животные завсегда чувствуют...»
От грозившей было затянуться паузы спас неожиданно раздавшийся окрик: «Эй, в сторону!.. Но–о, пошел!» В проход с улицы медленно вкатились две груженные силосом повозки. Одной лошадью управляла девушка, другой — средних лет мужчина. «Эй, Петрович, корреспондентша поработать хочет. Пусти ее на воз!» — уже смеясь, обратилась Галина Алексеевна к мужчине. Мгновение ока — и сильная рука втянула меня на самый верх силосной горы. «Держись крепче — у меня конь строптивый. А вилами–то управляться умеешь?» — спрыгивая на землю, вроде как ради приличия поинтересовался кормач Алексей Петрович Авдошка.
...Не буду описывать, как, пытаясь не показаться белоручкой, торопилась подцепить на вилы как можно больше силоса и бросить в кормушку, но вместо этого чуть не роняла «орудие труда» или вовсе не могла оторвать его от воза. Как украдкой смахивала со лба капельки пота и лезшую в глаза крашеную челку. Как нервно подрагивали коленки и я судорожно цеплялась руками за борта воза, когда Алексей Петрович понукал коня, подгоняя его вперед. Как отчаянно махала головой на снисходительные реплики кормача: «Может, помочь? А то завтра руки не поднимешь...», не в силах перевести дыхание и членораздельно произнести: «Не надо, я сама». Не буду описывать. Но я это сделала! Когда вилы стали глухо скрести по пустому дну повозки, мой наставник Алексей Авдошка с нескрываемым восхищением констатировал: «Ну даешь! 800 килограммов силоса разбросала!»
— А вы думали, что я ничего не могу? — стала храбриться я, отбросив лишнюю скромность.
— Один воз, не спорю, размахала играючи, — похвалил кормач. — Но коров–то два раза в день кормить надо. И прежде чем силос с воза разбросать — его туда набросать надо, а до этого — нарубить из силосной ямы, он ведь спрессованный и морозцем прихваченный. Зарядка, скажу тебе, еще та. Я ею с 1997 года занимаюсь. А до этого на тракторе сидел. Хворь скрутила — перевели сюда, на более легкую работу.
Насчет легкости я тактично промолчала. Но о зарплате спросить язык чесался. «В заработке, конечно, потерял маленько, — признался Авдошка. — Сейчас получаю 150 — 160 тысяч. Вот ты воз силоса разбросала и тоже заработала тысячи полторы...»
Неженский груз на женских плечах
«Чума», о которой меня предупреждали, прошла на ферме, куда мы, еле успевая к 12 часам, примчались на дневную дойку. Для двух из 6 доярок новогодние праздники вкупе с зарплатой, выданной вечером 31 декабря, обернулись затяжным похмельем. «Так что переодевайтесь и айда работать — буренок что в праздники, что в будни одинаково досматривать надо», — без лишних расшаркиваний встретили меня на ферме. Тут, однако, выяснилось, что к переодеваниям я оказалась не готова — своей рабочей одежды не прихватила, понадеявшись на положенную спецодежду. Но пара резиновых сапог и халаты, раз в год выдаваемые штатным дояркам, снашиваются в считанные месяцы, так что «спецодежду» все равно приходится приносить из дому. Поэтому и мне пришлось надеть рабочую куртку с чужого плеча. А казенные сапоги дала поносить «напарница» Елизавета Кунцевич: «Я все равно только в своих хожу».
Близницкая ферма раза в два больше хоттевичской: в одном крыле П–образного строения оборудован коровник на 200 животных, в другом содержится до сотни телят. Уже чувствуя легкую ломоту в суставах после кормораздаточной зарядки, я с облегчением узнала, что здесь живность кормить не придется: процесс механизированный и занимаются им исключительно мужчины. «А когда доить–то начнем?» — стала я теребить за рукав Елизавету Викторовну. «Экая ты нетерпеливая, — одернула меня доярка. — Сейчас еще для подкормки коровам муки надо насыпать, пусть поедят, а другие с прогулки придут, тогда и подоим».
Елизавета Кунцевич — самая старшая из моих «коллежанок», на ферме отработала 30 лет. Поэтому процесс производства молока знает как свои пять пальцев, а распорядок работы, очередность операций за годы практики доведены ею до автоматизма. Таким же отточенным движением и с легкостью, словно поднимала не 30 — 40 килограммов веса, а пуховую подушку, Елизавета Викторовна подхватила на руку мешок с мукой и, насыпая в кормушки «порционные дозы» подкормки, деловито понесла по проходу. Так же легко и виртуозно управлялись с мешками и остальные доярки. Я пыталась было помочь одной из них, оказалось — больше мешаю. Каюсь, но поднять мешок самой у меня не хватило ни сил, ни сноровки.
Стоять же без дела по меньшей мере было неприлично. Увидев пожилую женщину, скребком на длинной деревянной ручке сгребавшей коровьи «лепешки» в желоб системы навозоудаления, бросилась к ней: «Давайте я вам помогу!» Вместо ответа она повернулась ко мне спиной, в прямом смысле защищая свое право на труд, и только потом, улыбнувшись, кивнула: «Не надо. Я сама». «Приезжая она, из Украины, — рассказывала потом Елизавета Кунцевич. — Года нет, как перебралась сюда с мужем. Председатель им и дом выделил, и без прописки, гражданства в колхоз взял. Видно же, что хорошие люди, работы не чураются. Она вот, считай, самую черновую работу делает; мужу ее тоже на ферме работа нашлась. Говорили, в Украине совсем худо приходилось, а тут у нас жить можно!»
— Жить–то можно. А вот как — совсем другой вопрос, — пытаюсь выведать у разговорчивой доярки всю правду в минуту короткой передышки, пока буренки смачно дожевывают корм.
— Да кто работает, тот и живет хорошо, — не чувствуя подвоха отвечает Елизавета Викторовна. — Хотя в сельском хозяйстве, на ферме, работа сложнее, чем, скажем, на заводе. Там ведь как? Выполнил рабочий свою норму на станке качественно и в срок — получил зарплату. А что доярка? У нее, считается, зарплата начисляется от удоев и приплода. Но корова молока с пустого брюха не даст. Соответственно сколько мы молока надоим, зависит и от того, как поработают кормозаготовители весной и летом. Ветеринар–осеменатор отвечает за количество приплода. Нам главное — предупредить специалиста, когда придет время корову покрывать. Цепочку улавливаете?..
— Но лично мне грех на жизнь и работу жаловаться, — переведя дыхание, продолжает Кунцевич. — У меня в группе 45 буренок, в прошлом году каждая под 3 тысячи килограммов молока дала. Так что в зарплате небольшой выигрыш имею плюс льготную пенсию получаю, дом свой, хозяйство держу... Оно, конечно, раньше, лет 20 назад, проще было. Но так ведь теперь время другое, условия... Хотя правило осталось прежним: кто работает — тот ест...
— Тут ты, Викторовна, не совсем права, — перебив товарку, подключилась к разговору молодая доярка Лариса. — Ты же сама пятерых детей на ноги поставила, знаешь, что, кто работает, тот на детей получает половину пособия, а то и совсем ничего, если доход на душу в норме. А кто о работе и не думает, живет за счет «детских», которые им выплачивают полностью. Их и так работать не заставишь, а с халявными деньгами — подавно. Я уже 6 лет как без мужа живу — и не вдова, и не разведенка — уехал куда–то, а куда, не сказал. Вкалываю за двоих, чтобы дочку накормить, обуть–одеть. Ни алиментов не получаю, ни пособия. Из трехкомнатной благоустроенной квартиры в однокомнатную перебралась, потому что 600 тысяч за отопление задолжала. А как я их заплачу при зарплате в 95 тысяч?.. Про субсидию узнала, когда уже поздно было назад поворачивать.
— Да, с отоплением беда, — поддакнула заглянувшая в подсобку Людмила Викторовна, доярка с 20–летним стажем, мать четверых детей. — Мы тоже с ним намучились, а в прошлом году одолжили денег и поставили котел. Сразу дышать легче стало. А про заработки я согласна. У меня муж — механизатор, работа, сами понимаете, сезонная. Полгода вкалывает и получает, а полгода без дела сидит. Так нынче решил, что зимой кормачом на ферме подрабатывать будет — как–никак, а в деревне любая копейка не лишняя...
Внезапно дверь в подсобку распахнулась и на пороге «нарисовался» здоровенный розовощекий мужчина:
— Эй, девушки, хорош болтать! Пора доить!
Закалка привычкой
В детстве коров доить я училась руками, и с тех пор наивно полагала, что с доильными аппаратами сей процесс получается не только быстрее, но и легче. Насчет того, что быстрее, я убедилась лично. Но чтобы легче... Доильный аппарат — длинные шланги с четырьмя присосками на одном конце и электроприбором для подключения к системе на другом — мне пришлось взвалить на плечо и поддерживать обеими руками, настолько тяжел. Елизавета Викторовна махом закинула себе на плечо еще два, другой рукой подхватила полное ведро горячей воды. «Я прежде вымя коровам вымою, а потом аппараты подключать будем, — наставляла меня доярка. — У нас буренки с норовом, не каждая к себе незнакомого подпустит, так что доить будешь тех, что я скажу». В общем, «подоила» я всего трех буренок. Но даже не потому, что остальные норовистые оказались. А потому, что сама дойка, длившаяся от силы 30 минут, с таким работником, как я, грозила затянуться на несколько часов. «Не расстраивайся, — утешали меня потом доярки. — Поработай ты с недельку, не хуже нашего наловчилась бы аппараты подключать». Но мне все равно было приятно сознавать, что из всего дневного удоя, который завтра утром заберут на завод для переработки, литров 10 надоила я сама.
В 14 часов дневная работа доярок на ферме была закончена, они засобирались домой. Елизавета Кунцевич, взявшая меня на день под свое начало, не принимала никаких возражений: «Идем ко мне — накормлю домашним обедом. Кафе сегодня все равно закрыто — буфетчица в район уехала отчитываться, а перебиваться всухомятку не позволю».
Три километра пути от фермы до деревни мне, в отличие от фотографа, который выглядел бодрым и свежим, дались с огромным трудом. Я в буквальном смысле еле передвигала замерзшими (еще на ферме в резиновых сапогах) ногами, и дороге, со всех сторон обдуваемой пронизывающим ветром, казалось, не было конца и края. «Это ничего, — пыталась приободрить меня Елизавета Викторовна. — Это с непривычки. Мы каждый день по три раза туда–сюда ходим, в любую погоду и так, считай, по 18 километров накручиваем. Но это разве расстояние? Недаром же говорят, что сельчане самые выносливые. Вы бы спросили у моих товарок, кто из них и когда последний раз на больничном был, они бы вряд ли вспомнили... Нам болеть нельзя и некогда — работа такая. Хочешь не хочешь, а будешь закаленным».
— В 4 часа утра вставать на утреннюю дойку — это тоже привычка и закалка? — спрашиваю.
— Точно. Не сразу, но привыкаешь в 4 часа вставать, чтобы на работу идти, а в 7 домой возвращаться и завтрак готовить, детей в сад–школу отправлять, со своей живностью управляться, в доме прибирать, а в 12 опять на дойку — в 14 домой: обед, ужин, стирка, глажка, хозяйство... Аккурат успеваешь к 19 часам — и снова на ферму. Зимой дома уже в 10 вечера, можно выспаться. А летом, бывает, к полуночи только с фермы уходишь. Летом всегда работы больше — и в колхозе, и дома...
Ахнуть от восхищения мне пришлось еще раз, когда, основательно подкрепившись жареной домашней колбаской вприкуску с солеными огурчиками и домашним паштетом, мы говорили о семье и быте, прихлебывая горячий чай из «пакетиков». Елизавета Викторовна 8 лет назад овдовела и, можно сказать, сама доучивала четырех дочек и сына. До прошлого года держала большое хозяйство: 2 коровы, 4 свиньи, с два десятка кроликов, кур... Потом от кроликов пришлось избавиться: их стало тяжеловато кормить — слишком прожорливых, а потому затратных. Но остальная живность должна быть как закон.
«В деревне только за счет своего хозяйства и можно жить, не бедствуя, — рассуждает Елизавета Викторовна. — Вы думаете, я одна такая? Посмотрите — у любого радивого хозяина коровка в хлеву мычит, свиньи хрюкают... Это в городе можно все купить. А в деревне засмеют, если за мясом, молоком, сметаной, творогом, овощами в магазин пойдешь. Это ж все бесплатно можно иметь, только не лежи на печи, а трудись. В Близнице, не в пример другим деревням, жизнь идет, — сад– школа работает, магазины, амбулатория отличная в соседних Вороничах. А Дом культуры у нас какой! Есть, конечно, беда — пьют люди, но это больше по дури и от безделья, а прикрываются тем, что тяжело и беспросветно в колхозе работать. Мол, раньше люди коров доили, хлеб сеяли–убирали и песни пели, а сейчас... А мы и сейчас поем, недаром наш близницкий хор призовое место на областном конкурсе занял!»
Золотая середина
Может, и выходило у Елизаветы Кунцевич на словах все складно и ладно, склоняя к мысли, что женщина говорит лишь половину правды. Кто другой, под настроение, рассказал бы совсем иную историю: про то, что много лет уж прошло, как закрыли в Близнице банно–прачечный комбинат и производственные цехи по выпуску пленки, пакетов, шин. Про то, что лет 5 назад умыкнули охочие до государственного добра бездельники электропровода на музее истории колхоза и тот до сих пор пребывает во мраке. Про то, что разваливается на глазах здание физкультурно–оздоровительного центра, сдать который «под ключ» до начала 90–х не хватило самой малости. Про то, что в диспетчерской хозяйства за неуплату отключен свет... Да мало ли еще про что! Все так, но это тоже была бы полуправда.
А правда, золотая середина, на мой посторонний взгляд, в том, что СПК имени Сильницкого с Кимстачем во главе всеми силами и возможностями борется, чтобы пошатнувшееся положение сменить на крепкое и уверенное. Ведь, несмотря на обузу (аукнувшуюся отключением света) в виде развалившегося колхоза «Вороничи», присоединенного к СПК имени Сильницкого, хозяйство держится в районной пятерке лидеров по производству сельхозпродукции. Вместо банно–прачечного комбината вскоре откроется комплексный пункт бытовых услуг. И достроить ФОК Кимстач намерен решительно. Надо только... работать. Пусть простят меня мои состоявшиеся «коллеги» и на близницкой ферме, и на хоттевичской, если вдруг обидела их этим словом, разочаровала... Ведь по себе теперь знаю, как физически ощущается, отдаваясь с непривычки болью во всем теле, тяжесть этого слова. Но уверена, что только так познаются истинность и справедливость поговорки: «Легкого хлеба не бывает». Как не бывает бесплатного масла. И благ жизни, падающих с неба. Крестьяне знают это лучше других...
