Коллеги и близкие вспоминают актера Арнольда Ранцанца

Арнольд Ранцанц

Год назад о смерти Арнольда Ранцанца сообщили даже те СМИ, внимание которых к белорусскому театру никогда прежде не обращалось. Если в кино и литературе последний вздох на сцене — заезженный прием и давно никого не трогает, в реальности такой сюжет — жребий избранных, так умирают великие актеры, считается в театральной среде. И не только считается, а и легко подтверждается фактами: даже без помощи незаменимого интернета почти любой вспомнит и Мольера, и Андрея Миронова. Только в отличие от других коллег, попавших в этот особый список Мельпомены, Арнольд Ранцанц дождался финальных оваций брестской публики, ушел в вечность один, без свидетелей, в гримерке.

Он был большим, громким, раскатистым, под стать своему имени, с которым только на сцену и выходить. Подмостки театра музкомедии подходили идеально — имени, темпераменту, таланту. Фанфары и блеск оперетты, уверенность в счастливой развязке любого дела — все это тоже было его. Да и закулисная жизнь Арнольда Ранцанца в пересказе журналистов выглядела почти опереточным спектаклем: вырос в детском доме, сцены и женщин покорял с полуулыбки и полувзгляда, пока, наконец, не нашел ту единственную, которой решил хранить верность всю жизнь, — свою последнюю женщину и последнюю сцену. Правда, семейный союз получился гораздо крепче альянса с белорусским театром музкомедии. Был там вроде какой–то конфликт, но вспоминать подробности минувших дней не имело никакого смысла, ведь звезда Ранцанца засияла еще ярче. На афишах Современного художественного театра его имя, эффектное, как залп салюта, все чаще появлялось не только среди исполнителей главных ролей, а уже в качестве режиссера. И родственники нашлись, да какие: уважаемый американский кардинал, уроженец Риги, от которого хоть и остался один портрет в энциклопедиях, сходство с белорусским Ранцанцем было поразительным. В прессе эта интригующая деталь обсуждалась на все лады, хотя сам Арнольд Александрович считал, что кардинал Ранцанц всего лишь однофамилец, но очень уж красив был театральный поворот, так хорошо монтировался со звездной актерской судьбой. Интервью Арнольда Ранцанца были такими же мажорными, антрепризный проект «Звезды белорусской оперетты», созданный им в самом начале 1990–х, по–прежнему уже больше 20 лет собирал аншлаги в городах Беларуси и соседних странах, голос звучал все так же сильно и глубоко, с возрастом — даже глубже, мягче, богаче...

Конкретно и безжалостно ему указали на возраст лишь однажды — в самом родном для него белорусском музыкальном театре, чья история начиналась и с Арнольда. Тогда вслед за Ранцанцем и другими ведущими «пенсионерами» из театра ушли еще другие солисты, моложе, но в проигрыше оказались не они, не те, кого «ушли», а сам театр, на долгие годы попавший в изрядный творческий тупик. Ранцанц не злорадствовал — переживал за свой театр, как за больного ребенка, что порой проскальзывало в его интервью. Но прощальные аплодисменты для него прозвучали здесь же, у сцены, на которую он больше не вернулся.

В памяти многих Арнольд Ранцанц остался опереточным комиком, громогласным оптимистом, добродушным собеседником и абсолютным человеком театра. А в театре актер не бывает без грима...

— Чуть ли не с рождения и до 7–го класса мы вместе кочевали по детским домам и были неразлучны, — вспоминает Алексей Соболевский, друг детства. — «Могучая кучка», трое друзей: я, Арнольд и Генка, которого я тоже потерял. В 1962–м меня направили учиться в закрытый город Железногорск, я оказался все равно что за границей. С Арнольдом с тех пор уже так и не поговорили, когда я его, наконец, нашел, говорить мог только с его семьей...

И знаете, я очень удивился, узнав, что Арнольд все–таки стал артистом, хотя еще в детстве он мечтал об этом. Нас водили в кино, но очень–очень редко. Можете себе представить, что такое послевоенный детдом, да еще в сибирской деревне, вы же видели фильмы, читали книги? Именно так все и было. Стать артистом, когда мы все — фактически дети тюрьмы? Смешно... С малолетства нам внушали, что мы брошенные, воспитывали злобу к родителям, в метриках в графах «мать», «отец» и «место рождения» почти у всех стояли прочерки, а о дне своего рождения мы узнали только тогда, когда нас принимали в комсомол. Когда уже вполне взрослым и самостоятельным я попытался найти свою семью, подполковник милиции, помню, взглянул на меня искоса и сказал: «Слушай, я тебе по–хорошему советую, не ищи». Нас лишили семьи, права выбирать себе жизнь мы также были лишены. Меня отправили в Железногорск, Арнольда — в Красноярское железнодорожное училище. Но даже когда он взахлеб рассказывал, что занялся самодеятельностью при Красноярском театре музкомедии, я вряд ли мог предположить, что его мечта о сцене может осуществиться. Даже когда с его подачи сам пошел в самодеятельность. Увлечь он умел, до сих пор у меня хранятся фотографии, где мы с ним изображаем сценки из оперетты «Свадьба в Малиновке». И письма, где он упрекает меня, почему я до сих пор не организовал самодеятельность в своем училище. Наверное, его целеустремленность должна была привести к большому результату. Жаль только, что я уже не могу сказать нашему Арни, как горд за него...

— Кое–что о своей семье ему все же удалось узнать, — рассказывает Марина Ранцанц, встреча с которой, как считал сам Арнольд Александрович, разделила его жизнь на «до» и «после». — Отец Арнольда умер в 1956–м в Латвии, вернувшись из лагеря, мать попала в Казахстан, и ее следы затерялись. К слову, в тюрьме она оказалась из–за того, что на полчаса раньше ушла с работы — забивала в шпалы костыли, совсем еще девчонка... По линии отца в Латвии остались родственники. Но к истории с кардиналом никакого отношения мы не имеем, хотя определенное сходство во внешности действительно было. Интригу придумали журналисты. Тщеславия в муже не было даже в малейшей степени. Вот, как ни странно, при всей его громогласности и эмоциональности. И режиссурой он занялся не ради амбиций, а ради людей, которые были рядом, ради актеров и зрителей, которым было что дать друг другу, а он знал, как это организовать. Уточняя при этом: «Я не режиссер...»

Помню, как однажды я хотела выбросить луковички, оставшиеся после пересадки цветов. Мелкие, бесперспективные. «Ты что? — возмутился он. — Они ведь живые!» Рассадил их в несколько горшков — и все прижились. У него все приживалось... За все наших 26 лет мы ссорились один, ну, может, два раза, с ним было очень удобно, уютно и тепло. При том, что характер — прямой, горячий. В высокие кабинеты Арнольд врывался ураганом, рассчитывая, что его немедленно поймут и поддержат. Не о себе же беспокоился, о театре. Но даже угрозы физической расправы (и такое было) не могли его удержать, если считал, что справедливость на его стороне. И снова повторял: «Жизнь — штука сложная. Но прекрасная!»

— Жизненная энергия была безумная, била точно фонтаном, — вспоминает актриса Ирина Скоробогатова, друг и многолетняя партнерша по сцене. — Многие его любили. За то, что давал людям надежду и радость даже тогда, когда самому было тяжело. Только сейчас я понимаю, насколько тяжело. Все это надежно пряталось внутри, в сердце, а снаружи, как всегда, хохотал, радовался жизни. Когда мы оказались за бортом музыкального театра, звонил каждый день: «Не переживай, все будет нормально, мы вернемся, я это чувствую, знаю». Тогда мне казалось, что он железный — все нипочем. Мы снова куда–то едем, и кофе, который он наливает всем из своего термоса, у него все такой же гениальный...

Теперь я часто вспоминаю нашу последнюю поездку в Брест, где его так любили. Как долго он стоял на лесной поляне во время остановки, глядя куда–то поверх деревьев. Один. Он нигде и никогда не оставался один! Как предложил вставить в концертную программу наш дуэт из «Дорогой Памелы». Никогда раньше мы не исполняли этот печальный дуэт в концертах. Как трепетно вдруг запел со сцены: «А ты себя побереги». Эту песню он пел только жене и никогда — для публики...

Он ведь до последних дней надеялся вернуться в музыкальный театр. Мечтал о роли Тевье–молочника. И сердце сгорело...

— Человек и артист он был уникальный, — считает худрук Современного художественного театра Владимир Ушаков. — Такого немеркантильного отношения к делу сейчас, наверное, нигде и ни в ком не встретишь. Готов был работать даже без денег, буквально за идею. Благодаря Ранцанцу в афише СХТ появились музыкальные спектакли. Последняя работа Арнольда Александровича — спектакль «Ищите мужчину» — до сих пор остается в нашем репертуаре. И замечательные актеры музыкального театра, которых он привел, успешно работают во многих драматических спектаклях СХТ. Но, скажем, другого исполнителя главной роли в мюзикле «Здравствуйте, я ваша тетя!» не вижу. Каждый раз с первых нот и до конца этот спектакль проходил на аплодисментах. Ему, блистательному Арнольду Ранцанцу...

cultura@sb.by

Фото из личного архива Алексея Соболевского и Марины Ранцанц.

Советская Белоруссия № 120 (25002). Суббота, 25 июня 2016