Поцелуй Наполеона

Васька не Васька, а за полтишок мужику перевалило. Не живи Васька в сельской местности, мог бы загребать приличные гроши в роли какого-нибудь экстрасенса или нетрадиционного лекаря, потому что очень уж был на язык богатый! Ой какой богатый!..

Васька не Васька, а за полтишок мужику перевалило. Не живи Васька в сельской местности, мог бы загребать приличные гроши в роли какого-нибудь экстрасенса или нетрадиционного лекаря, потому что очень уж был на язык богатый! Ой какой богатый! Но об этом чуть позже…

Жил Васька со своими односельчанами в деревеньке под назва­нием Новая Жуковка. Дворов в ней было не более пят­надцати. Понимающий человек сразу же сообразит, что это такая была глубинка, что глубже нырнуть никак нельзя. И если верить народной поговорке, что рыба ищет, где глубже, а человек, где лучше, так все население Новой Жуковки можно смело отнести к рыбам, приняв­шим в поисках лучшей доли человеческое обличье. 

Гиблое это было место, Новая Жуковка, для народного таланта! Ну что такое пятнадцать дворов посреди кофейной гущи под названием грязь, которая не подсыхала даже в самое теплое лето? Куры и те от тоски дохли! Негде было развернуться широкой натуре. И поэтому все местные способности в основном шли на изготовление самогонных аппаратов. 

Их делали из любых подручных средств, постоянно пере­делывали, модернизировали, придумывали разные усовершен­ство­ва­ния. Изгалялись, кто как мог. А потом один перед другим хвастались и проверяли, у кого конечный продукт крепче получился. 

Раз­вернулось в Новой Жуковке настоящее соревнование между дворами по произ­водству самого усовершенствованного самогонного аппарата. Причем активное участие в нем принимали все, независимо от воз­раста, пола, образования и вероисповедования. А главным организа­тором, идейным руководителем и вдохновителем этого необычного соревнования, достойного Книги рекордов Гиннесса, а также основным дегустатором конечного продукта был как раз Васька. Он ходил по дворам и давал аппарату и его продукции конечную оценку. Оценка эта зависела от количества граненых стаканов, которое он мог выпить в один прием, от начала и до момента падения из вертикального положения в горизонтальное. 

Почему считали за лучшее, чтоб дегустацией занимался именно Васька? Да потому, что свято верили в его объективность. Он пил все­гда до конца, пока не падал. Вот бригадир тоже частенько прикатывал в деревню на своем мотоцикле с центральной усадьбы для инспекционной дегу­стации. Но ему и его оценке веры было куда меньше. Хоть и бригадир. Разве можно верить человеку в таком деле, если он находится “при исполнении”? Это самое “при исполнении” как запрещенный допинг у спортсменов.  Бригадир никогда до упаду не пил, всегда оставлял запас, чтобы хватило сил и права покачать. 

А Васька никогда не был “при исполнении”. Он вообще ничего не испол­нял, никаких обязанностей. Но в списках колхозников колхоза, к ко­торому относилась деревня, продолжал числиться. И деньги ему даже какие-то, зная его скандальный характер, начисляли. Чтобы, не дай бог, не помчался он выяснять отношения и качать права на централь­ную колхозную усадьбу, а там случайно на глаза районному, а тем паче областному начальству не попался. Потому что был он, как уж упоминалось, очень богатым на язык, и языка этого колхозное началь­ство очень опасалось. 

Авторитетов для Васьки не существовало. Причем говорить он на все темы умудрялся исключительно матерными словами. Не матерными в его разговоре были только местоимения да соединитель­ные союзы. Мат у него был заковыристый, разносторонний, в боль­шинстве своем придуманный им же самим. Можно сказать — высокоху­дожественный. Он просто импровизировал этими матерными словами во время разговора, как импровизирует опытный музыкант-джазист. Да и вообще его с полной ответственностью можно было назвать ма­терным импровизатором. Говорить он мог, как уже упоминалось, на любые темы. Никто не знает, откуда он набрался всего, но упомяни при нем Гегеля, Васька и глазом не моргнет, скажет, что Гегеля не уважает, а вот с Фейербахом недавно чекушку в сельповском буфете раздавил. И что Кант, по его мнению, со своим категорическим апери­тивом даже на колхозного председателя не тянет. 

Однажды журналист с областной газеты, приехавший делать ма­териал о колхозе, случайно услышав его “соловьиные” матерные трели, восхищенно воскликнул: 

— Да этому самородку цены нет! Его же можно записывать на магнитофон и продавать кассеты с записью за валюту иностран­цам! 

Оказывается, как он потом рассказал, наш мат пользуется за границей огромной популярностью. Ну, к примеру, так же, как их эст­рада у нас. Тот журналист и байку на эту тему рассказал… 

— …Иду, — говорит, — однажды по заграничному морскому порту. Шум, гам, работа вокруг кипит, краны подъемные, гудки пароходные, речь иностранная на всех языках и… И что-то до боли знакомое над всем этим чужим витает… Но что, никак понять не могу. И вот прохожу мимо небольшого морского судна, на борт которого бригада грузчиков партию мешков вручную грузит. И обращаю внимание на то, как ра­бота  у них слаженно кипит и  спорится. Аж завидно стало! Вот бы и у нас все так работали! Здоровые все, загорелые, веселые, сме­ются, подшучивают друг над другом по-своему… Что за секрет такой, думаю, почему у нас все всегда мрачные на работе?.. И как раз возле них, ну прямо облако этого родного, знакомого чувствуется… И тут я увидел, точнее услышал, откуда это родное прет. В сторонке стоит магнитофон и на полную мощь выдает наш родной мат, записан­ный на пленку и приправленный бодрящей музыкой. И так он этим иностранным грузчикам нравится, так он на них ободряюще действует, что они, на­верное, по три суточные нормы в день выдают. Так вот он, секрет этот! Жалко, что действует он не у нас, а за границей. Но я вам скажу, что тот мат, который их магнитофон выдавал, ни в какое сравнение не идет с этим, что я сейчас услышал, – и журналист показывает на Ваську. – Если бы тем грузчикам этот продать, они и по пять норм в день выдавали бы, я уверен… 

Вот после этой-то журналистской байки Ваське и запретили появляться на центральной усадьбе, держали подальше от греха. Потому что некие местные предприимчивые энтузиасты тут же попытались организовать совместное предприятие по записи и  реа­лизации Васькиного устного творчества за свободно конвертируемую валюту. Ну а дальше история о том, как Васька стал сепаратором и как его Наполеон поцеловал. 

Один из соседей, головастый, надо сказать, мужик, приспособил каким-то, одному ему ведомым, образом под самогонный аппарат  трактор, что ржавел без запчастей третий год в поле. Ну и при­гласил Ваську продегустировать конечный продукт и дать оценку ра­ционализаторской мысли. Привел он Ваську к себе во двор, а сам по­шел в погреб за продуктом. 

Надо сказать, что у того соседа был очень злой и вредный пес по прозвищу Наполеон. Здоровенный такой, с хорошего теленка. Увидел Наполеон Ваську и сразу же словно озверел. С цепи  рвется, лает, на Ваську бросается. А Васька ой как любил покуражиться. Ему все равно было, кто перед ним, человек или животное. Подошел он к Наполеону вплотную, только чтоб тот чуть-чуть недоставал, присел перед ним на корточки, чтобы, как говорится, лицом к морде оказаться, и давай пе­редразнивать пса. Наполеон гав, и Васька гав! Наполеон ррр, и Васька ррр! Чем пес сильнее из себя выходит, тем большее удовлетво­рение Васька испытывает. У собаки уже пена из пасти шматками летит, а Васька все нахальнее и нахальнее становится, нос к носу, можно сказать, прибли­зился. И знай себе рычит и гавкает, чтобы еще больше пса завести. Но, наверное, не зря собаку именем великого полководца прозвали. Сработала некая извилина в собачьем мозгу. Взял Наполеон и поддался немного назад, совсем чуть-чуть, для глаза незаметно. А Васька совсем контроль над ситуацией потерял, уверенный в своей безнака­занности и в надежности цепи. Наполеон чуть назад, а Васька чуть вперед. Как только пес почувствовал, что сможет обидчика достать, так неожиданно кинулся вперед и прокусил Ваське насквозь… Чтоб вы подумали? Нет, вы совсем не про то подумали. Прокусил он Васькины нижнюю и верхнюю губу. Это значит, взял и вот таким образом поце­ловал он Ваську взасос. 

Тут сосед из подвала с продукцией вовремя подоспел. Оттянул сомлевшего от такого крепкого собачьего поцелуя Ваську от Наполе­она подальше, чтоб тот свой поцелуй не смог повторить. Быстренько завел мотоцикл и повез пострадавшего в район, к фельдшеру. Там Васькины губы зашили, перебинтовали всего, но от уколов в живот против бешенства Васька отказался наотрез. Дал знаками понять, что лучше один раз от бешенства помереть, чем муки от уколов в живот терпеть и категорически потребовал от соседа везти его об­ратно в деревню. 

Вернулись они с соседом из района, тот его домой старается доставить, а Васька ему знаками дает понять, чтобы он его опять к себе во двор вез. То есть на дегустацию, которую он не успел провести. Сосед удивляется,  как же Васька дегустировать-то будет, ведь у него все лицо забинтовано и рот зашит. А тот ему только руками машет, давай, мол, вези, остальное не твоя забота. 

Ну приехали,  идет Васька в дом, причем старается Наполеона по большой дуге обойти, потому что тот опять с пеной у рта цепь рвет, в его сторону бросается, целоваться хочет. В доме Васька просит знаками соседа дать ему лист бумаги и карандаш. Получив требуемое, пишет на бу­маге следующее: «Я сейчас на лавку лягу, а ты мне воронку дай. Я ее в рот вставлю, а ты заливай в нее самогон, как молоко в сепаратор. А  я его перерабатывать буду». И что удивительно, ни одного матерного слова на листе не написал! 

Лег Васька на лавку, сосед вставил ему в рот воронку, найдя среди бинтов дырку, и начали они дегустацию проводить. Сосед в стакан наливает, а потом выливает из него Ваське в воронку. Может, в воронке все дело, может, и вправду добрый самогонный ап­парат из трактора вышел, но только хватило на этот раз Ваське, чтоб он с лавки свалился, до смешного мало, всего на три граненых. 

Признал он на следующий день при всех, когда очухался, аппа­рат соседа лучшим за всю историю существования Новой Жуковки. Но жители деревеньки Васькино решение не утвердили и большинством голосов опротестовали сами перед собой. Посчитали, что если бы не воронка, такого эффекта от самогона не было бы. 

А Ваську так и прозвали с той поры сепара­тором. Губы у него вскоре зажили, но двор соседа с Наполеоном он теперь предпочитает лучше обходить стороной. И что удивительно, мат его после этого поцелуя Наполеона стал еще более выразитель­ным, словно звук в музыкальном инструменте, который побывал в ру­ках опытного настройщика. 

Заметили ошибку? Пожалуйста, выделите её и нажмите Ctrl+Enter