Постмодернизм и окопная правда

Какой будет литература о войне

Поколение литераторов–ветеранов, обладателей «окопной правды», уходит... Поколение детей войны также успело оставить свои свидетельства и тоже — таковы неумолимые законы времени — начинает уходить... Появится ли литература о последней войне авторства «внуков» и «правнуков»? И какой она будет? Литературоведы, политики, социологи много спорят об этом... Но, наверное, интересно будет послушать и самых молодых. На очередном заседании молодежного клуба «СБ» «Лiтаратурнае прадмесце» разговор начался с того, что я процитировала найденные в Интернете стихи молодой российской поэтессы Алины Витухновской. Стихи, мягко говоря, экстравагантные: «Бешенство Собаки Павлова. Волшебство Первой мировой войны. Гитлер, надетый на колобка. Ушел. От этого наши сны». Мы посмеялись, повозмущались... и завязался разговор.

Всеволод Горячка: Я против всяческих идолов, но не хотел бы достичь такого «уровня» стихосложения... Ведь война для нашего народа была событием, разделившим жизнь каждого на «до» и «после». И после никто не остался прежним.

Людмила Рублевская: Между тем приходилось слышать: «Не понимаю, как сегодня можно писать на военную тематику...» Понять можно: слишком много официозного написано, да и события отдалены...

Оксана Безлепкина: Мой брат пишет диссертацию о англоязычной военной историографии. И столкнулся с тем, что война «с той стороны» видится несколько иначе. Литература всегда мифологизирует историю. Но нельзя, чтобы акценты совершенно смещались. Например, в американских учебниках русский, советский народ упоминается разве что как жертва. У нас книги с такой позицией, я считаю, нельзя издавать без комментариев. Даже к произведениям Василя Быкова в Германии относились неадекватно. Можно догадаться, почему организаторы книжной ярмарки во Франкфурте, обеспечив Василю Быкову проживание, не использовали присутствие этого писателя, чтобы по–настоящему популяризировать его творчество. Вряд ли всем было приятно читать о массовых преступлениях своих отцов и дедов.

Всеволод Горячка: Память, тем более коллективная, склонна трансформироваться, переходить в иные формы. Это — закон. Попытка нарушить его приводит только к фальши. Получается выхолощенная пропаганда.

Оксана Безлепкина: Я думаю, если рассказывается о том, как человек жертвовал своей жизнью, это не может быть выхолощено.

Всеволод Горячка: Наверное, должны появиться произведения о войне, в которых отсутствует лично пережитая боль, в которых война рассматривается просто как историческое событие. Личный опыт еще не значит, что произведение будет удачным или хотя бы правдивым. В альманахе «Дзень паэзii–2005» можно найти и невыразительные строки о войне, написанные ветераном, и очень искреннее и образное стихотворение поэтессы Аллы Конопелько, родившейся намного позже Победы.

Алесь Спицын: Мы победили в войне, но не победили войну. Нельзя поклоняться войне, нужно поклоняться героям.

Микола Кондратов: На примерах самопожертвования легче воспитывать. Пример — христианство. Но, с другой стороны, нужно говорить и писать о том, что любая война — античеловеческое явление. И различать войны освободительные и захватнические. Победители всегда у нас считаются героями. Александр Македонский, Наполеон... А сколько зла они сделали, миллионы людей погубили! У Евгения Евтушенко есть поэма о Христофоре Колумбе, повествующая о том, что это имя индейцами даже не произносится как проклятое, вместо него они произносят слово «фуку». Ведь из–за Колумба фактически погибла цивилизация целого континента.

Людмила Рублевская: Любые стереотипы ломаются с трудом. Долго считалось, что о войне нельзя писать в шутливом тоне. Помните, сколько возражений вызвали фильмы вроде «Женя, Женечка и «катюша»?..

Наталья Кучмель: В детстве меня возмущали садистские детские стишки (вроде «дети в подвале играли в гестапо»). Мне объясняли, что эти стишки сочиняются за границей врагами и забрасываются сюда. А на самом деле они начали появляться как противовес навязываемому пафосу. Помните, как у Владимира Короткевича приводятся шуточные стихи архитекторов, описывающих памятники: «Солдат обыкновенный, коленопреклоненный. Проект типовой, со склоненной головой»?

Оксана Безлепкина: Все равно есть такое понятие, как догма. Война для фронтовиков — это тема, над которой они не позволят шутить. Потому что это значит подвергать сомнению ценность их личности. Это — как религия. И сегодня литература пишется не про войну, а про людей, которые имели к ней отношение.

Всеволод Горячка: Нельзя сводить память о войне к идолопоклонству. Герой — это не бронзовый кумир. Это живой человек...

Оксана Безлепкина: Думаю, что по–новому, отстраненно, про эту войну — так же, как про Грюнвальд или восстание Калиновского, — смогут написать лет через 50.

Игорь Клепиков: А кто будет писать? Современные дети знают о войне из компьютерных игр. Где надо бегать и стрелять. Все равно за кого и почему — там можно поиграть за немцев. Да еще и выиграть...

Людмила Рублевская: А вы вспомните, сколько к нам в клуб приходило школьников, и у всех были стихи о Хатыни, о ветеранах, о братских могилах...

Микола Кондратов: Просто это тема, которую им предлагают в школе.

Наталья Кучмель: А если любую тему предлагать слишком навязчиво и однообразно, она, в конце концов, будет вызывать сопротивление.

Людмила Рублевская: Но фактически знаменитая «лейтенантская проза» — Астафьева, Быкова, Бондарева — возникла именно как такое сопротивление.

Микола Кондратов: Писатели старших поколений писали, веря в свои идеалы. Василь Быков тоже верил в социализм. Веру у людей отнимать нельзя. Один поэт во время перестройки написал стихи: «Ах, какими были б мы счастливыми, если б нас убили на войне...»

Наталья Кучмель: В книге «Унесенные ветром» говорится, что проще лежать под памятником с надписью «Слава героям», чем подняться и отстраивать жизнь. Поэтесса–фронтовичка Юлия Друнина покончила с собой, потому что не смогла жить, когда рухнуло все, во что она верила.

Людмила Рублевская: Ремарк во многих произведениях описывает «послевоенный синдром», рассказывает о том, как люди, проявившие себя героями, с трудом находили место в мирной жизни.

Микола Кондратов: Вот об этом тоже нужно писать. Должен быть психологизм. Нельзя все показывать упрощенно. У Василя Быкова меня поразил рассказ о том, как в одном подвале засыпало советского солдата и немца... В конце концов, подвиги совершают чаще всего не те, кто в детстве был примерным, послушным ребенком.

Наталья Капа: Мне все равно не кажется, что в подвигах можно найти повод для юмора.

Татьяна Протасевич: Я тоже не принимаю, когда сегодня, скажем, обвиняют партизан, находят в войне повод для стеба.

Игорь Клепиков: А еще появляется литература в жанре альтернативной истории. Например, что было бы, если бы не произошло нападение гитлеровской Германии на Советский Союз. Или используют войну как фон... Смотрел фильм «Первый после бога» о советских подводниках — там не столько война на море, сколько любовная история на берегу. Так вот, об этом фильме самую разгромную рецензию написал российский переводчик, известный под именем Гоблин, переозвучивающий фильмы «с особым цинизмом».

Алесь Спицын: Вполне возможно и сегодня молодому поэту написать о войне. Главное, чтобы автора что–то зацепило за душу.

Людмила Рублевская: О войне писали, пожалуй, все известные литераторы. Поскольку военные события позволяют поставить героя в экстремальную ситуацию, сделать экзистенциальный выбор.

Всеволод Горячка: Чтобы проявилась истина, должна произойти внутренняя победа над войной в душе каждого.

Наталья Капа: И на сегодня у многих живущих родители погибли, деды, друзья... Это еще слишком болезненная тема.

Микола Кондратов: Есть святое, над чем смеяться нельзя. Мне кажется, мы становимся более циничными.

Всеволод Горячка: Нам просто трудно представить, как все это было. Когда бой и непонятно, откуда стреляют, где свои, где чужие...

Людмила Рублевская: Безнравственно, когда чьи–то смерти превращают в шоу. Но также вредно, когда все сводится к проходному пафосу, вытесняющему правду. Недавно мне довелось читать фронтовой дневник Александра Подобеда, бывшего когда–то главным режиссером витебского театра. Подобед воевал на передовой, в самом пекле, дневник вел для себя, не для публикации — его нашли уже после смерти автора несколько лет назад. Там есть и стихи... Например, такие:

...Не однозначна память о войне —

И тяжко было, и смешно бывало.

Но даже в самом мрачном дне

Не смерть, а жизнь торжествовала!

Думается, эти слова фронтовика должны излечивать от пафоса.