Последняя надежда пехоты

Вылет вылету рознь, и каждый из 452 мог стать роковым.
Когда я заглянул в кабинет, заместитель командира 50–й смешанной авиационной базы по летной подготовке полковник Юрий Рогачев был уверен, что разговор пойдет об успехах и недостатках в летной работе его нынешних сослуживцев. Привстал, подал руку... А я ему — вопрос про первый вылет там, «за речкой», совершенный более двадцати лет назад... Юрий Федорович вздрогнул, глаза сощурились, взглянули сквозь меня в даль воспоминаний...

Сегодня трудно определить, какой же из вылетов был самым сложным: первый или тот, когда, направляясь вдоль извилистой линии горной речки, лейтенант Рогачев вдруг увидел на земле трупы наших солдат. Вылет вылету рознь, и каждый из 452 мог стать роковым. Более 600 часов налета в небе неприветливого Афганистана научили многому. Основной курс летной науки пришелся на лейтенантские годы.

— После окончания Сызранского высшего военного авиационного училища летчиков в 1982 году нас, сразу 10 молодых офицеров, послали в Закавказье, в гарнизон Цхинвали, — вспоминает Юрий Федорович. — Там стоял 292–й отдельный боевой вертолетный полк. Одна эскадрилья на Ми–8 и две на Ми–24В и Ми–24А. С налетом после училища около 211 часов я не дотягивал даже на третий класс, предстояло налетать еще хотя бы 40 часов — в общем, до 250. Это сейчас планку налета для третьего класса снизили, а тогда ее необходимо было обязательно достичь. Правда, система подготовки в армейской авиации предполагает, что, будучи летчиком–оператором, можно набрать еще налет в составе экипажа. Поэтому третий класс я получил уже в первый год службы...

Часть, в которую попал Рогачев, уже была награждена в Афганистане орденом Красного Знамени. Боевые места дислокации — Кундуз, Джелалабад. Летчики менялись вахтовым методом: те командиры экипажей, кто отлетал в «Афгане», отзывались во внутренние округа. А молодые, кто летал с ними в качестве летчиков–операторов, занимали место командира экипажа.

24 июля 1983 года Кабул встретил Юру Рогачева жарой и пылью. На местном аэродроме стояла эскадрилья вертолетов Ми–8 и Ми–24 50–го ОСАП. Обычно Ми–8 обеспечивали войска, которые находились в отрыве от основных сил, а Ми–24 выполняли боевую поддержку.

Первое время Рогачев, в основном в составе пары, обеспечивал движение колонн по дорогам: всегда над БТР и БМП находилась пара Ми–24 с боевой зарядкой. Смена вертолетов проводилась тут же, над колонной. Само присутствие «вертушек» уже дисциплинировало душманов, а для пехоты летчики всегда были спасителями. Особенно когда шли на помощь к месту столкновения с «духами»: внизу бой, нужно забрать группу и остаться вне досягаемости пуль и снарядов, что было просто невозможно.

— К нашим падаешь на землю камнем, прикрываешь огнем, все внимание по сторонам, а они вдруг: мужики, сигарет нет? Возвращаешься на аэродром. Сам удивляешься — живой, — рассказывает Юрий Федорович, — а в районе двигателя — пулевое отверстие, рядом с броневой защитой — второе. Думаешь, ну дырки, ну и что...

У лейтенантов восприятие тех боевых действий проходило более спокойно, чем у имевших жизненный опыт офицеров. Воевали в каком–то спортивном азарте — вся эскадрилья была из молодых.

Но без потерь не обходилось. В сентябре 1983–го при взлете с площадки экипаж Ми–24 не справился с управлением: из–за перегрузки вертолет упал. Экипаж, в состав которого входили капитан Виктор Голомазов, летчик–оператор лейтенант Андрей Сергеев (кстати, однокашник Рогачева) и борттехник, остался жив, но машина сгорела.

А в 1984–м экипаж капитана Виктора Скобликова в паре выполнял удар по наведению с земли. Ведущий из атаки вышел, а у ведомого произошел на борту подрыв. Что это было — ракета или попадание шальной пули в боеприпасы, так никто и не понял. Когда в кабине произошел взрыв, летчик–оператор, понимая, что уже ничего не сделать, сбросил фонарь и выпрыгнул метров со 150. Парашют раскрылся у самой земли. Ни командир, ни борттехник спастись не успели...

В декабре 1983 года там же, в Афганистане, лейтенант Рогачев был назначен командиром вертолета Ми–24. А спустя четыре месяца стал ведомым заместителя командира эскадрильи майора Владимира Жгуна. С летчиком–оператором старшим лейтенантом Славой Путем и борттехником капитаном Сашей Чумаком совершил не один вылет, и не только с ними. В личном деле Рогачева упоминается участие в уничтожении двух караванов мятежников, трех крепостей, двух складов с оружием, двух расчетов ДШК...

— А как же вы с высоты могли обнаружить пулеметы? Их же не увидеть? — удивляюсь я.

— ДШК замаскирован на земле, там его практически не видно, — говорит со знанием дела Юрий Федорович. — А с высоты его выдают яркие вспышки, как при сварке металла. Очень похоже. Вот их ловишь в перекрестье прицела — и привет...

Из Афганистана старший лейтенант Юрий Рогачев в августе 1984–го улетал целым, не получив ни одного ранения. С орденом Красной Звезды. Все произошедшее тогда принимал не умом, а сердцем. Осознание полученного боевого опыта пришло позже, когда поехал служить в Германию, потом в Беларусь, где уже пришлось учить подчиненных личным примером — и чаще на деле, чем на словах. И когда довелось на комплексном оперативно–тактическом учении «Неман–2001» поработать на полигоне самому, сделал это на Ми–24 мастерски: был отмечен медалью «За отличие в воинской службе». Сейчас, как поясняет полковник Юрий Рогачев, главное — воплотить в жизнь железное правило: передать молодым летчикам нажитый опыт, чтобы он не пропал даром. Ведь он оплачен кровью погибших однополчан...

Игорь КАНДРАЛЬ.
Заметили ошибку? Пожалуйста, выделите её и нажмите Ctrl+Enter