Последний минский Жеглов

Из жизни начальника уголовного розыска
Из жизни начальника уголовного розыска

Наверное, майор милиции в отставке Олег Коман вполне мог бы стать прототипом вайнеровского Жеглова. Во всяком случае, в его жизни все было так же: фронт, угрозыск, погони, банды, «малины». Только действие происходило не в Москве, а в послевоенном Минске. Но едва ли здесь в ту пору было спокойнее...

Сегодня Олегу Степановичу уже 86 лет. Но когда рассказывает о боевой молодости, речь течет быстрее, жесты становятся точнее, интонации – тверже. И совсем не старик рядом: молодой сыскарь, отложивший в сторону папки с делами. И беседуем мы как будто не в минской квартире образца 2006 года, а в разрушенном городе, где в одном из немногих уцелевших домов поселился молодой сотрудник угрозыска Олег Коман.

Судьба всего ему отмерила щедро – и лет, и бед. И это не гипербола. Особое свойство личности, любимой случаем, – всегда оказываться в водовороте событий. Будь то оборона Москвы, где курсанты бежали в атаку по морозу в полной выкладке, или Болотная станция на окраине Минска, где «опера» чуть не убили. После того как сыщик вынужденно оставил службу, еще не одно десятилетие перед ним на минских улицах почтительно снимали «жиганские кепчонки»...

Москва за нами

Что двигало героем гражданской Степаном Команом, воевавшим в бригаде самого Котовского, когда уезжал он в Туркестанский военный округ, мы уже никогда не узнаем. Там, в Ташкенте в 20–х, жизнь была совсем другая. И полковому трубачу пришлось непросто: всем не до музыки. Ортодоксальный Восток нехотя открывал себя для новой жизни. На борьбу с басмачами все время требовалось пополнение. Слишком быстро строй редел. Стреляли...

– О том, что Степан – не родной мой отец, я узнал лишь в 1938–м, когда его арестовали, – Олег Коман разговор о собственной судьбе начинает с ее предыстории. – Мать тогда предложила мне самому выбрать: мол, не родной он тебе по крови. Но разве мог я отказаться от человека, которого любил, чью фамилию ношу? Тогда же и узнал я, что родной мой отец, капельмейстер из Вильно, погиб где–то в Аральских степях. Еще до моего рождения. Между прочим, и сам я едва не появился на свет в тюрьме. Мать моя была прогрессивной, агитировала восточных женщин снять паранджу, учила их грамоте и новой жизни. А в зимнее время работала в библиотеке. Там висел портрет генерала Брусилова. Чересчур бдительные чекисты не стали разбираться в масштабе Брусиловского прорыва для фронтов Первой мировой: царскому генералу не место в советском учреждении! Так бы я и появился на свет в остроге, если бы не вызволил маму ее брат, работавший в ВЧК у самого Дзержинского.

Когда началась Великая Отечественная война, Олег Коман был курсантом военного училища в Ростове. Как и все, просился на фронт. Но вместо этого попал в пограничное военно–техническое училище связи, оттуда – в войска НКВД.

– Нас отправили в Москву, когда немец стал подходить к Волоколамску. Желторотые мальчишки, курсанты, мы выстояли там. Но в этом заслуга, считаю, сибиряков, панфиловцев. Морозы стояли жуткие. А сколько по снегу пробежишь в полной выкладке? Ну 200 – 300 метров. Потом падаешь. А танки уходили вперед. Сибиряки что придумали! Связали подстилки из лапника, веток. На эти «сани» погрузили пехоту, привязали к танкам. Едем мы, а из–под снежной целины видны замерзшие люди – немцев много тогда под Москвой померзло. Торчат руки, ноги... Много и у нас тогда помороженных было. А ведь не знали же ничего: снегом терли отмороженные щеки и носы, отнимали потом вместе с кожей...

Под Москвой Коман получил первое ранение. Осколочное, в ногу. После месяца в госпиталях в свой взвод уже не вернулся – забрали в НКГБ, на курсы. Пройдя спецподготовку, десантировался с группой в районе Мстиславля, где в ту пору были власовцы.

– Основной нашей задачей были диверсия и разложение в рядах бывших красноармейцев, попавших в РОА. Как мы с этим справлялись? А как умели. Десантировали нас без денег. Продукты мы быстро уничтожили. Питались мелкой, как горох, картошкой, которую удавалось найти на полях. Но разве этим наешься? Товарищ мой ходил к власовцам, играл с ними в карты, не на интерес, конечно. «Не ходи больше», – умолял я. «А жить как? От твоей музыки здесь толку мало». А я и вправду ничего такого не умел. Ну я играю на гармошке, гитаре, фортепиано. Но в глубоком немецком тылу такое не прокормит...

Задача Комана тогда была простая – вычислять и запоминать всех, кто работал на оккупантов в СД, ГФП, жандармерии, карательных органах. После освобождения Мстиславля были первые полевые суды. Олег Степанович вел следственные дела. Скорые. Тем более что желающих рассказать о том, что творили нелюди, было много. Но фронт двигался дальше.

– Наша бригада уже тогда называлась Минской. Потому что конечная цель – Минск. Там мы должны были организовать управление госбезопасности.

Дом по улице Островского

В Минск вошли в ночь со 2–го на 3 июля. Город горел. «Студебекер», в котором ехали чекисты, обстреляли не раз. Под областное управление НКГБ смогли приспособить уцелевший детский сад на Комсомольской. А вот жить было негде. Долго искали хоть что–то пригодное под жилище. В конце концов, в Раковском предместье Коману удалось занять комнату в доме из красного кирпича. Он и сейчас стоит, этот дом. А под его окном зеленеет старое уже, скукоженное от городской жизни дерево. Его посадил в первые мирные дни Олег Степанович.

– Неживое все было, покалеченное. Хотелось, чтобы новая жизнь закрепилась. А комнату эту мне повезло занять только потому, что до меня в ней жила сотрудница смоленского СД (оно размещалось в соседнем доме). Подпольщики убили ее буквально накануне освобождения. Говорят, порешили ее на том диване, на котором я после спал. От крови отмыли – и я спал. Когда добирался я до этого дивана, засыпал еще на лету. Работали, как было принято в органах в ту пору, – с 10 утра до 5 вечера, потом трехчасовой обед, а после – с 8 вечера и до 3 ночи. В это время Коман был уже старшим следователем. Основной задачей чекистов в ту пору были следствия о нацистских преступлениях в Белоруссии. В Бобруйске был задержан бывший комендант Кох, в Орше пленен командир дивизии СС генерал–лейтенант Рихерт.

– Шпионы и предатели – основная наша тема была. В Борисове, в Печах была школа немецкой разведки «Абвер групп 2–310». И ее «выпускников» в городе было много. Как–то задержали нескольких немецких агентов – бывших красноармейцев, попавших в плен и завербованных абвером. Как вычислили? Элементарно. Они были в форме наших бойцов, но вот сапоги... яловые. Наши солдаты носили «кирзу». Несколько раз Коман писал рапорты – просился на фронт. Но лейтенанту госбезопасности отказывали: здесь, мол, нужнее. Дела о предателях, полицейских, зверствах карателей, казалось, вести ему до конца своих дней. Столько их было.

– Даже немцы на допросах признавались, что все самое грязное делалось руками предателей. Рихерт на допросах повторял, что выполнял приказ: «Лично я не убивал. Стреляли и вешали ваши – украинские, белорусские, латышские, эстонские полицейские и СС». Военных преступников, в том числе и Рихерта, повесили в Минске. Долго я на него «досье» по деревням Витебщины собирал, слушал очевидцев. Поэтому, когда глядел на виселицу, которая стояла на улице Пулихова, на бывшем ипподроме, когда слушал, как народ аплодирует, душа не дрогнула – поделом...

«Может, случай нам выпадет счастливый – снова встретимся в городском саду...»

– А знаете какой для меня самый главный праздник? – вдруг резко меняет интонацию Олег Степанович.

– 9 Мая, – не задумываясь отвечаю я. Знаю, что у всех, кто прошел войну, нет более святого дня...

– Да. Но не только потому, что это день нашей Победы. В этот день – 9 мая 1945 года – здесь, в Минске, в парке имени Горького, познакомился вот с такой (поднимает большой палец. – Авт.) девушкой. Уж как она мне глянулась. Это была любовь с первого взгляда. Не верите? Мы 53 года вместе прожили! Двоих детей родили, имели четверых внуков, троих правнуков. Только вот умерла она, оставила меня.

...Не слышно больше жести в голосе. Разговор негромкий. И почти детская обида старика. И губы дрожат. И слова, чтобы перевести стрелки беседы, застряли, не идут. Олег Степанович сам тоску одолевает, завидное счастье оптимиста: «Не каждому в жизни так повезло!»

...Помимо дел, связанных с расследованием военных преступлений, стали появляться и гражданские. Особой важности, конечно. В тот день – сразу после Нового года, 3 января 1946 года, – Олег Степанович был назначен дежурным следователем. Зашел домой проведать жену – скоро у них появится первенец, — заодно и поужинать. Но тут послышались крики, вой пожарных сирен. Со стороны Свислочи валил густой дым, и зарево освещало полгорода. Олег Степанович в чем был полетел к клубу НКВД (нынешний «дом Шменкеля» на площади Свободы). В тот вечер здесь был бал–маскарад.

– Обезумевшие люди прыгали, спускались с третьего этажа по водосточным трубам. Притащили откуда–то ковры: мы растягивали их, некоторые смельчаки сигали вниз. До сих пор о той трагедии поговаривают, что это была диверсия. Обстоятельства сбежались так нелепо, что похоже на умысел. Во время пожара молодежь оказалась в ловушке: центральный вход захлопнут, а служебный завален стульями из зала. Но проведя следствие по горячим следам (действительно горячим – пожарище разбирали три дня. Три дня находили на пепелище обугленные трупы!), мы установили: это был не теракт. В зал пускали только по пригласительным, но некоторые умудрились передать их другим через решетку у входа в зал. Двое парней (промышляли они тем, что спекулировали билетами в кинотеатры) прошли в зал по этим пригласительным. Курили в фойе. А там стоял Дед Мороз, сплошь обложенный ватой, не обработанной огнеупорной жидкостью...

Разговор с Цанавой

Впрочем, «военные» дела еще не закончились. И одно из них едва не стоило молодому следователю карьеры – дело маршала Кулика.

Перед самой войной Кулик (в ту пору он был замнаркома обороны) инспектировал обороноспособность Белорусского военного округа. Куда пропал, когда началась война, – долгое время было неизвестно.

– Как–то к нам в НКГБ поступило групповое заявление от жителей деревни Седча Пуховичского района. Дескать, люди, руководившие колхозом в период оккупации (немцы колхозы не упразднили), председатель, бухгалтер и бригадир предали 27 колхозников, умышленно отправив их в лес на заготовку дров в то время, когда там проводились карательные операции. Жителей деревни немцы приняли за партизан, заставили вырыть могилу и расстреляли. Якобы вместе с ними погиб и Кулик. Обвиняемых арестовали.

Позже дело передали Коману. Но оно «не клеилось». Подозреваемые вину не признали. Когда рассказывали о пребывании Кулика в их деревне (маршал переоделся в крестьянскую одежду и пробирался к своим), выходило, помогали они маршалу. Да и сам Кулик нашелся. На Волховском фронте. Только разжалованный до генерал–майора. Написал он в Минск письмо, что никто его не предавал. Дело заходит в тупик. К счастью, в этот момент Олег Степанович узнает, что один из расстрелянных в лесу колхозников выжил. Он–то и подтвердил невиновность подследственных Комана. Прокурор вынес постановление о прекращении дела.

– Как–то ночью вызывают к Цанаве. У него в руках мое дело. «Лаврентий второй» набросился на меня с криком. Главное, что помню из его упреков, – почему «копал», чтобы оправдать арестованных. Я ответил, что мой предшественник дело это сфальсифицировал. Должен нести ответственность. А Цанава в ответ: «Я давал санкцию на арест этих лиц. По–твоему, я тоже – фальсификатор?» Я молчу. Разъяренный Цанава продолжает: «Тебя самого посадить надо! Вместо них». После этих слов он бросает папку на стол. Проскользив по лакированной столешнице, она падает, листы разлетаются. А там дело на 300 страниц. Я их собрал, повернулся на каблуках и вышел. Написал рапорт об отставке. Но меня не уволили – разжаловали и отправили «в ссылку», в Бобруйск. Правда, после того как невинных оправдал военный трибунал, меня вернули в Минск. Но уже не в МГБ, а на должность начальника 2–го отделения угрозыска: бандитизм, убийства, грабежи, изнасилования, фальшивомонетничество. А я и рад был...

Бриллиантовая дымка

Это уже совсем другая страница в жизни старого сыщика. О ней он рассказывает азартно, переходя то на крик, то на шепот – в зависимости от драматургии момента. Нет–нет, да и проскочит в правильной речи жаргонное словечко. Впрочем, это не жаргон – скорее, профессиональное арго. И у сыщиков, и у их подопечных–уголовников профессиональный язык похож. Еще бы, на одном ведь фронте. Правда, по разные стороны. В команде Олега Степановича молодые дерзкие ребята – 27 человек в подчинении.

– Мы с полужеста друг друга понимали. Когда вместе жизнью рискуешь, людей по–другому оцениваешь. Не для всех война закончилась в 1945 году. По утрам, на «летучке», частенько узнавали мы, что опять погиб наш сотрудник – не вернулся с задания.

– Из той бравой бригады «оперов» почти никого уж в живых не осталось. Полвека ведь прошло. В семейном альбоме Олега Степановича много фотографий. Семья часто бывала на курортах. Но на всех снимках только супруга с дочерьми. Что такое отпуск, майор Коман попросту не знал. Да и что такое ночь, по большому счету, тоже. Так, прикорнет, где придется, чаще днем, в обеденный перерыв. По ночам же у сыщика – самая работа. Особенно, если накануне звонили из ЦК. А таких звонков много было. Тогдашняя номенклатурная элита у криминального элемента любимым объектом была: «Гражданку такую–то (жену самого...) ограбили мошенники. Она в обмороке сейчас. Приезжайте».

– Одно время много в городе случаев было, когда мошенники таких вот женушек «кидали» на бриллиантах. Распространенная афера. Меня даже иногда зовут в Академию МВД нынешним курсантам о ней рассказывать: дескать, азы криминалистики. А в наше время, когда с одной стороны, нахмуренное начальство, с другой – пострадавшая в истерике бьется, дело не казалось таким уж плевым. Участвовали в нем, как правило, три человека: продавец, покупатель, ювелир. Обычно даже заезжие, чаще из Западной Украины – ох, сколько оттуда к нам «гастролеров» приезжало! Ну конечно, местная «шушера» им тут «наколочку» даст. Берут в оборот дамочку, нашептывают: «Приехал, мол, иностранец из Чехословакии. Бриллианты продает за полцены. Сам бы, мол, купил, да денег не хватает. Скинемся, а после выгоднее продадим». Пока та раздумывает, «посредник» предлагает сходить к ювелиру – пусть, мол, оценит. При этом мошенник вносит якобы иностранцу залог из своих денег – 5 тысяч. Они идут. По дороге женщина отдает 25 тысяч, да и две дорогие шубы в придачу. Ювелира встречают на лестнице. Якобы специалист признает «камешки» хорошими, предлагает купить их за 60 тысяч. И тут у жертвы отказывает осторожность: если сейчас взять их у иностранца за 30 тысяч рублей, можно сразу же продать ювелиру уже за 60! Ее не настораживает, что посредник с деньгами идет к продавцу–иностранцу, который ожидает у входа. Ведь «камешки»–то у нее в руках. Короче, когда дама приходит в себя, времени проходит много. Конечно, при таком прессинге сверху работали мы день и ночь. Но аферистов нашли. Аж в Бердичеве.

Всякие нехорошие истории случались не только с простыми людьми, но и с очень заслуженными. Порой приходилось становиться специалистом и в смежных отраслях.

– Как–то даже патологоанатомом пришлось побыть, – смеется Олег Степанович. – Звонит ночью наш министр. Собирайся, мол, найден мертвым заслуженный человек, бригадир, передовик и депутат N. Есть подозрения, что отравлен. О происшествии уже стало известно в Москве. На вскрытие отправляется главный патологоанатом, готовим самолет. Оказалось, в том самолете всего два свободных места, а судмедэксперту еще и ассистент нужен. Или он, короче, или я. Пришлось мне тогда на вскрытии ассистировать. Голову пилить.

– ???

– Меня сложно чем–то напугать. Помню, поразило только, каким ранимым выглядит человеческий мозг. А следствие, кстати, тогда вскрытием и закончилось. Слишком много выпил передовик.

Впрочем, курьезов тоже хватало. Как–то пистолет, похищенный у важного начальника, воришки, чтоб улики скрыть, в выгребную яму вокзальной уборной выкинули. Пришлось нанимать людей, водолазов в специальных костюмах, чтобы его доставать. Отмывались потом все вместе неделю.

А еще как–то поступило в горуправление заявление, о котором сразу заговорил весь угрозыск: у Якуба Коласа в ГУМе вырезали бумажник. «Опера» для классика расстарались. Кто–то сообщил Олегу Степановичу, что видели в тот день в универмаге известного карманника по кличке Боксер.

– И что меня дернуло, но рубанул ему в лоб: сам вернешь – забудем. Блефовал я в общем–то. Но подействовало. Через день начальники наши возвратили классику бумажник с извинениями.

Сегодня, спустя полвека, сюжеты из жизни послевоенного уголовного розыска кажутся нам забавными байками. Но в городе, отходившем после войны, было ох как неспокойно. Помимо уголовников, немало цыган промышляло. Случалось, нападали прямо на улице. Затеют возню, потасовку, а сами у зазевавшихся людей серьги посрывают, броши, часы. А уж цыганские слободки на городских окраинах и вовсе считались гиблыми местами. В 1957–м напарника Олега Степановича убили в Дражне как раз во время такого визита. Правда, вскоре и сам начальник 2–го отделения угрозыска чуть не погиб.

– Донес информатор, что на Круглой площади водитель грузовика пытается продать бриллианты. По виду фальшивые. Поехал я туда. Мужик документы показать не отказался. И даже согласился в участок проехать, на «Комаровку». Помню только, что залило все красной пеленой: дал он мне монтировкой по голове, череп проломил. Я то терял сознание, то приходил в себя, пытался бороться. Было это на Болотной станции. Спасло меня то, что со смены из трамвайного депо в Зеленый Луг возвращалась ревизор. Она возню в грузовике увидела, стала свистеть. С грузовиком действительно оказалось «нечисто»: в нем были продукты, предназначавшиеся для банды. Олега Степановича спасли. Правда, после этого был мучительный год госпиталей и клиник. И группа инвалидности без права трудоустройства. На этом карьера следователя закончилась. В 38 лет пришлось начинать все сначала. Но он не сдался. Почти 30 лет после «приговора» проработал в строительной отрасли.

...На немногих фотографиях, которые сохранились у бывшего следователя той, послевоенной, поры, он в штатском. И лишь на одной бравый майор сидит в форме с золотыми погонами.

– Это я так, ради какого–то праздника принарядился, – улыбается Олег Степанович, – явно позирую. Мы ведь никогда форму не носили. Помните, Жеглов в фильме говорит о мундире: «Нечто вроде пижамы»... Нам она действительно без надобности была. Ведь быть незаметным – одно из обязательных умений оперативника...

Фото из личного архива.
Заметили ошибку? Пожалуйста, выделите её и нажмите Ctrl+Enter