Последний эшелон

Страшными дорогами войны прошел детский дом из Витебска
Страшными дорогами войны прошел детский дом из Витебска

В конце прошлого года через рубрику «Отзовитесь, кто помнит!» краевед Николай Прямушкин из России просил откликнуться родственников Елизаветы Трофимовны Разумовской–Молотковой, сохранившей жизни сотен ребят из Витебска в военное лихолетье. Имя Разумовской–Молотковой, директора витебского детского дома N 4, эвакуированного в Черноземье, в истории до сих пор значилось очень скромным штрихом. Родная дочь директора Ирина Николаевна Молоткова также педагог, преподаватель английского языка, недавно сама пришла в редакцию, чтобы рассказать о том, что они пережили.

Сиротские судьбы

— До войны мы жили на улице Больничной, напротив дома для слабоумных, а под окнами звенел трамвай, — вспоминает Ирина Молоткова. — Мама всегда ходила на работу пешком. Детский дом стоял рядом со сквером и памятником героям войны 1812 года.

Когда Разумовская–Молоткова пришла в 4–й дошкольный детдом, он был похож на давно остывший очаг. Не хватало элементарного, даже туалета не было. Поэтому новый директор перво–наперво позаботилась, чтобы здесь стало тепло, а дети были накормлены и красиво одеты. Рядом рос райский сад: с яблонями, грушами, вишнями, кустами смородины, крыжовника и малины. Со своей новой мамой, как называли директора воспитанники, они понемногу забывали, что они сироты.

Елизавета Трофимовна разрывалась между собственной семьей, которой посвящала считанные часы поздними вечерами, и работой.

— Я училась в школе по соседству и часто бывала у мамы, — продолжает Ирина Николаевна. — Там мы чаще и виделись. Когда родители на работе задерживались, за нами присматривала няня — Каролина Барковская, все ее звали по отчеству — Францевна и считали членом семьи.

Елизавета Разумовская–Молоткова пришла в детский дом во второй половине 30–х. Самым тяжелым выдался 1937 год. Даже маленькая Ира замечала, что мама засиживается на работе, а когда возвращалась, подолгу молчала. Чувствовалось: что–то неладное творится за стенами их уютного мира.

— Как–то мама вернулась очень поздно, трамваи уже не ходили. И расплакалась. «Сегодня, — говорит, — привели еще двоих ребятишек. Их родителей арестовали за опоздание на работу. Не понимаю...» Закрыла глаза руками. Отец мой до революции готовился к дипломатической службе, был человеком образованным, поэтому не всегда соглашался с тем, что происходило вокруг. Маме приходилось не раз его одергивать. Но он на этот раз промолчал. И при всем при том Сталин в нашей семье был абсолютным авторитетом...

«Мы не знали, куда едем»

— Когда началась война, мы думали, продлится этот ужас недельку, две. В один из тех дней мы рано встали, позавтракали. Отец был мобилизован на фронт. Мама достала семейный альбом с фотографиями, мы рассматривали карточки, где все еще вместе. А потом стали собираться.

На вокзале нас ждал поезд: детский дом вывозили за город и мы должны были ехать одним эшелоном. Но тут моя старшая сестра Нина заупрямилась. Она была комсомольской активисткой и заявила, что останется в Витебске, а если город не удастся отстоять, уйдет в отряд. Чуть уговорили ее ехать с нами. Когда добрались до вокзала, началась бомбежка. Мы попрятались под вагоны. Земля тряслась, я дрожала и думала: только бы бомба не попала. А воспитатели, слышала, молились.

...Их эшелон был последний. Когда поезд миновал мост через Двину, на горизонте показались немецкие истребители. Послышался взрыв. За хвостом состава разорвалась бомба — железнодорожный переезд обрушился в реку...

— Мы не знали, куда едем. Даже из дому ничего не прихватили. Думали, переждем бомбежку за городом и вернемся назад.

Поезд после небольшой остановки продолжал мчаться на восток. На подъезде к Смоленску его еще раз попытались обстрелять немецкие самолеты.

— Мама, помню, быстренько вывела всех из вагонов и мы укрылись в кустарнике. Тогда стало понятно — это путешествие будет долгим.

Альбом с фотографиями так навсегда и остался лежать раскрытым на предпоследней странице...

«Каждый день мы ждали возвращения домой»

Две недели витебские ребята, их воспитатели, семья Молотковых добирались до Бугуруслана — городка Чкаловской, а ныне Оренбургской области.

— Из еды была только сушеная рыба. Все время мучила жажда. Казалось, останемся в живых — выпьем по целой бочке воды, — вспоминает Ирина Николаевна.

Но в Бугуруслане витебчан ждали не с хлебом–солью. Директору на перроне объявили, что детский дом расформировывается. Якобы нет смысла сохранять его в прежнем виде, как витебский, так как никто не сможет взять его на содержание «отдельной строкой».

Елизавета Трофимовна попросила несколько дней, чтобы подумать, прежде чем дать согласие. Но в душе понимала: согласись она с этим — все годы, положенные на то, чтобы вернуть ее детей к нормальной жизни, пойдут прахом. Хватит этой проклятой войны... И поехала в областной центр. Ей удалось убедить чкаловское начальство в своей правоте. Вот только довелось уехать из Бугуруслана в село Коровино. Там местный колхоз выделил здание старой школы.

— Когда мы добрались на нашу вторую родину, — рассказывает дочь Разумовской–Молотковой, — местные жители встретили нас с едой, одеждой. Арбузы, дыни, а самое главное лакомство — конопля, ее жарили и как семечки лущили.

Елизавета Трофимовна договорилась с колхозом, и сельчане поделились с детским домом лошадьми, коровами, свиньями. Директору этого показалось недостаточно. Ведь для того, чтобы прокормить всю ее большую «семью», не хватало и помощи из райцентра. Поэтому вскоре дети стали работать вместе со своими воспитателями на огородах, пасти скот.

— А еще поля у нас были огромные. И когда местные ели хлеб с лебедой, мы довольно–таки сносно питались.

Хлеб насущный, впрочем, тоже не каждый день был сытный.

— Порой приходилось довольствоваться пшеницей в чугунке, запаренной без соли и жира, чтобы только желудок наполнить. Мы же и план должны были выполнять по сдаче продукции. Что оставалось от нашего мяса, молока — то и шло на стол. Мама как–то умудрялась еще и праздники устраивать: тогда можно было полакомиться печеньем с молоком, конфетами–

«подушечками». И все равно каждый день мы ждали возвращения домой. А когда в 1944–м освободили Витебск, мама организовала по этому поводу большой праздник.

«Было жалко все бросать»

В 1946 году Разумовской–Молотковой пришел вызов из Минска, уже второй по счету. Ей в который раз предлагали возглавить дом для детей погибших партизан. А еще из Москвы обещали прислать награду — орден Ленина. Вот только что будет с витебскими воспитанниками?..

Елизавета Трофимовна долго сдерживала в себе все эти порывы. Однако все–таки решилась возвращаться в Белоруссию. А витебский детский дом оставался в Коровино еще 10 лет.

— Когда мы с мамой и некоторыми воспитателями уезжали из села, за нашей машиной неслась толпа ребят. Мама оборачивалась и плакала. Дети кричали нам вслед, просили остановиться.

Машина разгонялась и стена пыли вскоре слилась с горизонтом...

— Здесь остались наши лучшие друзья, наша вторая семья. Единственное, что нас не покинуло, — вера: все можно будет начать сначала и люди после этой жестокой войны подобреют...
Заметили ошибку? Пожалуйста, выделите её и нажмите Ctrl+Enter