О том, как главная крестьянская газета страны повествовала о знаменитой засухе 1975 года и ее последствиях для аграриев, вспоминает известный журналист.
НАКАНУНЕ выхода в свет двадцатитысячного номера моей любимой «сельчанки» получил от редакции «Белорусской нивы» задание: вспомнить к юбилейному выпуску о каком-то особо запомнившемся мне номере газеты. И я решил рассказать читателям об истории последней своей публикации в той, еще «Сельской газете». Было это в 1975 году. Я тогда работал в редакции заведующим отделом земледелия. Мы повествовали о заботах, радостях и болях хлеборобских.
Давайте сегодня вспомним добрым словом те удивительные времена. После 1969 года, который тогдашний руководитель республики Петр Машеров справедливо назвал «переломным для сельского хозяйства», динамично наращивалось в стране производство зерна, мяса, молока и другой сельхозпродукции. Под аграрный сектор подводилась мощная производственная и научная база. А какую помощь селу оказывала руководимая легендарным в те времена Михаилом Григорьевичем Кудрейко «Белсельхозхимия», на базе которой не случайно проводились союзные отраслевые семинары! Строились животноводческие комплексы, многие из которых и теперь кормят нас, а еще — новые поселки, дороги.
Да и наука помогала! Ведь именно в те годы громко заявили о себе на весь мир белорусские селекционеры Петр Альсмик и Николай Мухин, на ведущие в Союзе позиции вышла белорусская школа агрохимиков Тамары Кулаковской. Не зря все трое получили звезды Героев!
Не без подачи нашей «Сельской газеты» возникло в стране соревнование комбайнеров, переросшее потом в движение «тысячников». Наконец, в массовую практику стали внедряться важные слагаемые программирования урожаев. К 1975 году наши передовики давно забыли старые частушки о «стопудовом урожае», они уже получали и за двести пудов (один пуд — 16,4 кг) хлеба с гектара. И вполне заслуженно в республике появилась целая плеяда Героев Социалистического Труда...
Мы, сельские газетчики, проводили едва ли не большую часть своего служебного времени в бесчисленных командировках по городкам и весям своей республики. И бессчетное число раз наблюдали одну и ту же картину: как наш очередной гид и собеседник — председатель или агроном, — стоя с журналистами в поле у изнывающих от зноя посевов, с грустью провожает взглядом тучу, проливающую живительную влагу на поля соседей. А у него — сушь... Какой же тут будет урожай?
Так вот, в том же 1975-м, когда по всей БССР в летнюю пору — из-за засухи — хлеба пострадали на огромных площадях, колхозы «провалились» с намолотами, получив щуплое зерно. И главная аграрная газета республики просто обязана была провести какой-то публичный анализ этой всеобщей беды и попытаться найти «рецепты» на будущее. Тем более что, хотя тогда еще не говорили об изменении климата, подобные ситуации возникали и раньше. Например, в 1968 году на Могилевщине, Гомельщине. Министерство сельского хозяйства БССР приняло тогда даже специальное решение о борьбе с последствиями засухи, да и 1972 год был не лучше.
Вот так в сентябре 1975 года появилась на столе у редактора «Сельской газеты» Андрея Колоса моя статья «После знойного лета». По газетным меркам большая: 14 страниц машинописного текста. Кратко расскажу о ее содержании. Сначала, в небольшой врезке, я поделился с читателем впечатлениями из последней командировки. Рассказал о механизаторах, которые убрали щуплый ячмень, свезли солому и снова пахали, чтобы посеять там такие же слабые, после засухи, семена ржи, уже начиная, по сути, борьбу за урожай надвигавшейся новой, десятой, пятилетки с ее несравненно большими планами по урожайности. Что подскажет им наука?
В разделе статьи под названием «Невзятая высота» писал о тяжелых раздумьях Андрея Шакуры, председателя-«тридцатитысячника», руководителя в то время уже ордена Ленина колхоза «XXI съезд КПСС» Мстиславского района, Героя Социалистического Труда, к слову, доброго соседа моих родителей, а в войну — командира разведки, награжденного редким для его капитанского звания орденом Александра Невского. Да и было от чего переживать! После 1971 года, когда, получив по 43 центнера зерновых с гектара, впервые замахнулись на 45, не могли не то что одолеть эту крутую высоту, а и достичь уже взятого рубежа — завершали пятилетку намолотом в 36 центнеров на круг. Да и не у одного Андрея Шакуры график урожаев за это время оказался идущим вниз, но и у других, хотя бы в таких известных мстиславских колхозах, как имени Чапаева, «Красный Октябрь», «1 Мая». Руководили ими тогда специалисты высшей квалификации и тоже — Герои Социалистического Труда. Да и дело-то было не в одном Мстиславском районе, а в целой обширной зоне, попавшей под засуху, из-за которой по всей республике хлеб оказался «щуплым», легковесным. Было о чем думать!
Второй раздел — «Горячая пашня». После командировки на Мстиславщину и долгих бесед с земляками, после анализа итогов работы других известных в республике колхозов, таких как «Оснежицкий» Пинского, «Светлый путь» Молодечненского, «Авангард» Гродненского, «Ленинский путь» Поставского районов, где в благоприятные годы собирали на круг по 45—50 центнеров зерна, я пришел к выводу, что наиболее уязвимый элемент в существовавших технологиях — их недостаточная гибкость по отношению к температурному фактору. Окунувшись в «дебри» научной литературы, уяснил, что для разных фаз развития растений различают максимальную температуру, выше которой растение приостанавливает свое развитие и хиреет от жары; оптимальную, когда оно развивается лучше всего; и минимальную, ниже которой вегетация прекращается. На территории же нашей республики, как отмечали ученые, чаще бывает атмосферная засуха, при которой средняя температура воздуха хотя и не достигает 30 градусов, но зато дефицит влажности резко возрастает. А это вызывает иссушение пашни.
Все это и случилось тогда на Мстиславщине. Например, во второй половине июня, когда мне довелось быть там, температура воздуха днем даже в тени иногда переваливала за 35 градусов. А методика программирования намолотов ячменя в 50 центнеров с гектара, примененная в колхозе «XXI съезд КПСС», не дала «рецепта» борьбы с этим злом. Отсюда — и грустный результат.
Выходит, «виноваты» синоптики? Следующий раздел статьи я так и назвал — «Разговор с синоптиком». Только ничего вразумительного спец, а именно тогдашний начальник отдела агрометеопрогнозов Белорусского территориального гидрометеорологического центра Лариса Подымако, мне так и не сказала. Как говорится, у каждого Егорки свои отговорки. Нашлись они и здесь...
И, наконец, последний, самый объемный раздел публикации — «Поле для науки». Очень интересные беседы у меня состоялись с рядом ведущих в своих сферах ученых, хотя и все они невесело сетовали на хроническую бедность и малое финансирование науки. Руководитель группы фотосинтеза отдела физиологии растений Белорусского НИИ земледелия кандидат биологических наук Владимир Довнар, любезно согласившись помочь мне, даже внимательно просмотрел всю свою богатую домашнюю библиотеку. И кое-что любопытное мы нашли. Например, по данным профессора Заленского, при температуре 38—40 градусов паралич устьиц овса (т. е. фактически гибель растения) наступает через 4—5 часов, у яровой пшеницы — через 10—17, у ячменя — через 20—26 часов. Не в этом ли одна из важнейших причин того, что овес даже при хорошей агротехнике оказывается в жаркое лето менее урожайным, чем ячмень?..
«Могут сказать (и правильно скажут), — писал я в статье «После знойного лета», — что ячмень, овес, да и озимые ведут себя не так, как яровая пшеница, что и в жаркие дни утром и вечером фотосинтез растений идет интенсивно. Так дайте, товарищи ученые, земледельцам эти цифры, вооружите их! Ведь недобор от засух миллионов тонн зерна по стране обходится государству куда накладнее, чем десяток самых современных фитотронов и уникальнейших приборов для регистрации фотосинтеза. Иными словами, пора бы уже физиологии растений сменить свои короткие штанишки, в том же Институте земледелия она должна перестать играть сугубо подчиненную роль при Западном селекцентре, а выполнять и собственные, далеко не менее значимые исследования. Чего бы стоила для науки и практики детальная разработка, скажем, явления теплового удара растений и предшествующих ему фаз у различных видов хлебных злаков! Да не при существующих штатах и структуре отдела физиологии поднять такую глыбу».
О почти анекдотическом (хотя, увы, весьма красноречивом) случае рассказали мне сотрудники лаборатории фотосинтеза академического Института экспериментальной ботаники имени В. Ф. Купревича. Поставили они один опыт и стали ждать результатов. Только результаты... склевали птицы. Не было за что купить сетки, чтобы защитить от них растущие злаки на небольшой делянке. А опыт-то — уникальнейший в нашей зоне! Под руководством кандидата биологических наук Бориса Легенченко изучали как раз влияние температуры и влажности воздуха на урожай зерновых. Причем, по данным предшествующего года, на посевах овса (по другим зерновым данных не было) температура воздуха в приземном слое снижалась от импульсного орошения на 2—5 градусов, относительная влажность его повышалась на 10—20 процентов, а прибавка урожая достигала 20 процентов. Значит, при угрозе засухи — орошать хлеба?
Когда я рассказал об этом директору НИИ мелиорации и водного хозяйства АН БССР профессору Василию Зубцу, ознакомил его с характеристиками новых серийных полевых опрыскивателей аэрозольного типа «ОП-450» и столь же любопытной установкой «ТОУ-3», он сразу же загорелся: «Уже с будущего года поставим такие опыты у себя в институте! Дело это представляется чрезвычайно перспективным».
... А заканчивалась статья так: «Не сглазить бы, но, похоже, лед тронулся. И дело теперь за тем, чтобы активнее помочь начинающимся поискам и заранее предусмотреть в случае удачи быстрое и массовое продолжение эксперимента на колхозных и совхозных полях».
Виктор ЛЕГАНЬКОВ
(Окончание следует.)
