«После знойного лета», или Почему «провалились» с намолотами

ВОТ ТАКАЯ статья легла в сентябре 1975 года на стол редактору «Сельской газеты» Андрею Колосу, интеллигентнейшему человеку. Тот взял ее, посмотрел, полистал, крякнул (была у него такая привычка), но даже читать не стал. Протянул мне обратно. Мол, а что мне ее читать? Тема такая острая и масштабная, что все равно придется Шевелухе на визу везти. Вот «бери мою машину и вези».

О том, как главная крестьянская газета страны повествовала о знаменитой засухе 1975 года и ее последствиях для аграриев, вспоминает известный журналист.

ВОТ ТАКАЯ статья легла в сентябре 1975 года на стол редактору «Сельской газеты» Андрею Колосу, интеллигентнейшему человеку. Тот взял ее, посмотрел, полистал, крякнул (была у него такая привычка), но даже читать не стал. Протянул мне обратно. Мол, а что мне ее читать? Тема такая острая и масштабная, что все равно придется Шевелухе на визу везти. Вот «бери мою машину и вези».

Окончание. Начало в номере за 6 апреля с.г.

Так статья оказалась у всесильного тогда среди сельских начальников, героя многочисленных анекдотов и прибауток, секретаря ЦК КПБ по сельскому хозяйству, доктора биологических наук, профессора Виктора Шевелухи. Тот не просто прочел мою статью, а дней пять внимательно изучал на своей казенной даче. Потом — звонок по цековской «тройке» редактору, мол, пусть твой хлопец подъезжает, будем говорить.

Разговор, последовавший в кабинете Шевелухи, получился, как... у боксеров на ринге. Правда, Виктор Степанович сразу вежливо поздоровался за руку, кивнул мне на стул у приставного столика, сам взял отпечатанную на машинке статью, сел напротив. Еще раз «подозрительно» посмотрел на меня и, для начала, выдал пару таких фраз, которые ничего хорошего не сулили:

— Вы хотите поссорить науку с производством! Не удастся!

Дальше пошел «разбор полетов».

— Вот вы пишете о засухе, — отрывисто и как бы обдумывая что-то свое, проговорил Виктор Степанович. — А знаете ли вы, что страшная засуха была в двадцатых годах в Поволжье?

— Слышал о том «голодоморе»...

— А знаете ли вы, что для ликвидации ее последствий была создана специальная правительственная комиссия во главе с академиком Тимирязевым, а он в ее оценке допустил ряд теоретических ошибок?

— Ну, Виктор Степанович! С одной стороны — ученый с мировым именем, а с другой — рядовой молодой журналист... Как-то несерьезно это все, неудобно мне.

— Вы читали мои работы на эту тему?

— Читал докторскую. Но у вас нет таких графиков, чтобы температура воздуха в период налива зерна была выше 30 градусов, а влажность — ниже 30 процентов. А профессор Носатовский в монографии о пшеницах приводит такие данные...

Ну и так далее. Я, в то время еще, считай, зеленый пацан, и не сообразил: откуда, отчего на меня такой накат? Ведь задумал же доброе дело — поднять и как-то начать решать проблему государственной важности. Но, вскрывая ее публично, я, оказывается, «бил по штабам», в первую очередь по тому же Шевелухе, у которого даже в бюро ЦК КПБ хватало оппонентов. Чтобы при всяком удобном случае строго спросить за недобор хлеба с самого Виктора Степановича и выставить его перед Машеровым в нелучшем виде.

Тогда я о таких «подводных камнях» даже и не думал. Но логику мыслей секретаря ЦК вынужден был, поостыв, признать резонной. А заключалась она примерно в следующем. Ну сколько у нас таких, как Шакура, — десяток, сотня? Да они без всяких фондов завезут себе нужный объем удобрений, и недобор зерна у них республику особенно не напряжет. Куда чувствительнее, тем более в эту сильную засуху, пострадали сотни и тысячи средних, рядовых хозяйств — из-за собственных ошибок и просчетов в агротехнике. Вот где наш главный недобор хлеба! А у тебя, молодой журналист, о нем — ни слова. Так что бери-ка, дорогой, свою рукопись, дорабатывай и привози снова.

...Чтобы хоть чуть охолонуть и развеяться, пришлось из ЦК партии идти в редакцию пешком.

ОСТЫЛ, «отошел» я только через несколько дней. И придумал три дополнительных подзаголовка-раздела — «Сторожите «стража», «Некультурная» борозда» и «Какого роду-племени?». Стражем плодородия называли гумус, которым богаты черноземы, но бедны наши земли. Впрочем, был уже в республике опыт знаменитого «Оснежицкого», и не только. Оказывается, можно (и нужно!) поднять содержание в почве этого самого гумуса. Выбираю для командировки Смолевичский район. Во-первых, там работают ученые с их экспериментальными базами. А во-вторых, есть свое крупное торфопредприятие, откуда можно всю зиму возить торфокрошку на подстилку скоту и для укрытия в поле буртов с компостами. Принял меня тогдашний руководитель района Сергей Линг, впоследствии ставший премьер-министром Беларуси. Поездил я по хозяйствам и набрал немало интересного материала.

А за «некультурной» бороздой отправился в Кореличский район. Один из самых «хлебных» в республике, где к тому же работает и признанный чемпион ее по пахоте Герой Соцтруда Александр Мокат. И с этой командировкой повезло. Из сельхозуправления созвонились с колхозом. И там ответили, что сам Мокат теперь как раз пашет. Приезжаем в поле — и точно, идет трактор с плугами, а его даже телевизионщики снимают. Только посмотрел я на ту вспашку и ахнул: под официальный агрономический термин «культурной пахоты» эти кривые борозды и гребни ну никак не подходили! Иду к остановившемуся трактористу, спрашиваю, мол, сколько бы баллов ему за такую работу начислили на республиканских соревнованиях? «Ноль баллов», — охотно соглашается тот. Оказывается, он с утра свозил тележкой с поля лен, а тут прибежали, командуют: оставь, мол, ее, быстрее цепляй плуги, там телевизионщики хотят тебя заснять, а они очень торопятся... В общем, вывод автор статьи сделал соответствующий: если так пашут передовики, то что уж говорить об отстающих? Не зря тогдашний руководитель района Алексей Янович долго еще потом обижался на меня. Правда, со временем, когда он уже перешел в аппарат правительства республики, мы с ним все же помирились.

Третий дополнительный раздел — «Какого роду-племени?» — пришлось писать о семенах. Хотя тогда, скажем, на той же Мстиславщине, не только агрономы, а и колхозные руководители среднего звена уже знали: название знаменитой пшеницы «мироновская-808» пошло не от фамилии местного председателя Григория Миронова, одним из первых в округе посеявшего ее, а от названия украинской опытной станции, где работал знаменитый селекционер Василий Ремесло. Но в иных местах на вопрос кладовщику, какой у него сорт семян в закромах, сам слышал в ответ: мол, первый сорт, самый лучший! Что уже говорить о каких-то там репродукциях, калибровке и прочих тонкостях. И тут нашлось, о чем можно и нужно было писать на страницах «Сельской газеты».

Окончательный вариант статьи, хоть он и «разросся» до неимоверных для газеты размеров, у секретаря ЦК КПБ особых замечаний уже не вызвал. И с директивной визой Шевелухи был передан где-то уже осенью замещавшему главреда «Сельской газеты» (тот уехал в долгую командировку в составе белорусской делегации на сессию Генеральной Ассамблеи ООН) Якову Миско. Яков Герасимович, помню, возмутился столь «безразмерному опусу». Но никуда не денешься — директиву Шевелухи следовало выполнять. Пришлось, правда, уже с первых январских номеров 1976 года печатать статью с продолжением аж в шести номерах. Такого в редакции ни до, ни после больше не припомню.

ТА СТАТЬЯ оказалась моей последней публикацией в «Сельской газете». Когда я уже перерабатывал ее после беседы с секретарем ЦК КПБ, в кабинет зашел собкор союзной «Сельской жизни» по БССР Олег Степаненко. И сообщил мне по секрету сногсшибательную весть: его самого забирает в Москву, на должность консультанта, секретарь ЦК КПСС по селу Дмитрий Полянский. Редакция, естественно, спросила, кого бы он рекомендовал оставить в республике вместо себя, и Степаненко назвал мою фамилию. Я был, помню, совершенно не готов к такому повороту событий. Но, хорошенько подумав, ответил согласием. Мол, надоело постоянно согласовывать каждый чих в газете с Шевелухой. У руководства «Сельской жизни», после соответствующей проверки, кандидатура возражений не вызвала, и по звонку из Москвы ее без проблем согласовали с Машеровым. Кстати, такой вариант всецело поддержал и сам Виктор Шевелуха. Так меня, переводом, оформили на новую должность. И 1976 год я встречал уже собственным корреспондентом по БССР газеты ЦК КПСС «Сельская жизнь».

Лично меня огорчало лишь то, что этот перевод прошел вроде бы как за спиной Андрея Колоса, которому я остался благодарен на всю жизнь. Когда жена в телефонном разговоре с Нью-Йорком сообщила редактору о моем уходе, Колос искренне пожалел терять заведующего отделом земледелия, да и я знал о его собственных задумках на сей счет. Но пожелал Андрей Данилович мне удачи на новой работе. И коль уж об этом приходится вести разговор, то скажу: из «Сельской жизни» я вернулся в свою «Сельскую газету», ставшую «Белорусской нивой» (чтобы не путали ее «сельское» название с московским), только после развала СССР. И здесь, на своей земле, я вдруг оказался «иностранцем» со всеми вытекающими обстоятельствами, «рукой Москвы», как шутили остряки-коллеги. А с партийного и журналистского учета я в белорусской газете-«сельчанке» даже и не снимался, регулярно платил взносы.

К ЧЕМУ я сегодня вспомнил именно эти старые добрые времена? Да к тому, что и сегодня, спустя более чем три с половиной десятилетия, тема засух не только не закрыта, а, наоборот, с учетом нынешних реалий должна звучать еще острее! Тут уже не обойдешься одним лишь вынужденным изменением структуры посевных площадей, в чем видят основную панацею от нагрянувших природных катаклизмов иные ученые и практики. О засухе надо еще думать, не забывая о тех же опытах орошения туманом, о гумусе, о селекции и о многом-многом другом. «Копать» в этих направлениях должны и нынешние журналисты «Белорусской нивы», и наука, и руководство республики. Ведь на карту поставлена продовольственная безопасность Беларуси. А теперь уже — и финансовая. Как говорится, дай-то бог, чтобы к 30-тысячному номеру «БН» данную проблему можно было решить!

Виктор ЛЕГАНЬКОВ

Заметили ошибку? Пожалуйста, выделите её и нажмите Ctrl+Enter