Воспоминания журналиста, который побывал в загрязненных населенных пунктах сразу после чернобыльской трагедии.
2 МАЯ 1986 года я уже был в Гомеле. Никто не посылал, сам напросился. Просто на Гомельщине живет мать, родственники, друзья. Считал, что должен быть с ними, должен все происходящее увидеть своими глазами. Главный редактор, провожая в дорогу, напутствовала: — Самую интересную информацию сразу же передавай по телефону, будем давать в эфир.
И вот я в городе над Сожем. Иду в областной радиокомитет. Там сразу советуют:
— Иди покупай йод.
Спешу в аптеку. Хоть дикая очередь, но купил. Пришел в радиокомитет, а там новая информация: уже поздно пить, надо было это делать в первые дни...
Ту драгоценную бутылочку с йодом долгое время хранил, только недавно выбросил. Она была «символом» того, как плохо, неповоротливо, с опозданием работали многие службы и люди, в том числе и врачи. Перед поездкой в деревню Старое Село, что в Ветковском районе, заглянул к своему доброму знакомому, генеральному директору предприятия «Западнефтегеофизика» Рамилю Нургалееву. Был прекрасный майский день, а у него окна закупорены.
— Ну что ж, давай открою, — берет какой-то прибор, распахивает форточку. — А теперь смотри на шкалу! (На ней лихорадочно заплясали красные цифры.)
— Вот, браток, какая радиация в воздухе. А на почве что делается!
Еще одно обследование в первые дни после аварии я провел с Мирославом Пляго, директором конезавода № 59, который располагался в моем Старом Селе. У него тоже было несколько дозиметров. Мы объехали многие места, заглянули на Сож: везде фонило, везде зашкаливало, не нашли практически ни одного чистого куска земли!
Прямо из конторы конезавода пошел в родительский дом. Мать и соседи рассказали мне, что сразу после взрыва на АЭС неожиданно с безоблачного неба вдруг начал сыпать дождик. Все удивленно смотрели вверх: тучи не было, а он сыпал и сыпал... Потом из-за леса появилась большая черная туча. Она росла, наползала на деревню. Сельчане бросились в хаты, стали закрывать окна, двери, неистово молиться. Налетел дикий ветер, стал ломать деревья, потемнело, как ночью. Но дождя не было. Вместо него — пыль и песок.
Но люди после взрыва на АЭС не паниковали. Рожь сеяли, картошку сажали. И я сеял на огороде у матери, глотая пыль, хотя, в принципе, знал, чем это чревато.
Помню, в день моего приезда мать, покормив, сказала тихо:
— Земля сохнет, надо бы огород побороновать...
Надо так надо. Взял грабли и пошел на участок.
...В родной деревне больше не появляюсь. Но людей оттуда не выселили. Оказалось, что там можно жить. По ней прошли специалисты с приборами, заглянули в каждый дом, проверили каждый огород. Особенно зараженными были участки, примыкающие к озеру. Хозяевам советовали:
— Вы здесь цветочки выращивайте.
— А кто, сыночки, мне картошку с огурцом купит и привезет?
На этот вопрос люди с дозиметрами только руками разводили.
Мои земляки огороды не забросили. Ловили рыбу и ловят. Косили на лугах и косят. Но не понимают, почему в деревне перевелись мужики старше 50-ти лет? Почему у детишек местной школы не одна, а несколько болезней? И почему пенсионерки вдруг «упали» на ноги. У большинства из них болят колени, суставы.
Довелось мне побывать в те роковые дни и в других селениях Ветковского района. В деревне Сивинка председателем колхоза работал мой старый знакомый Михаил Романьков. Запомнилась беседа с ним. Он долго изливал душу. Мол, здесь очень высокая радиация, но заставляют хозяйствовать. Выращивают скот и сдают на мясокомбинат. Перед этим коров посылают, так сказать, в реабилитационные центры, в чистые зоны.
— А кто моих людей вывезет в чистые зоны и когда? — чуть не плакал Михаил. — Сколько сюда бесцельно денег брошено! Вот к нам асфальт проложили, собираются газ провести, фермы новые строим, магазин. А нужно ли это? Надо сельчан спасать, их детишек! И чем скорее, тем лучше...
Сегодня деревни Сивинки нет на карте Ветковского района, нет и колхоза имени Ленина. Нет и молодого председателя — сердце не выдержало...
Вспоминается и поездка в деревню Закружье. Заместитель председателя Ветковского райисполкома Евгений Чеваньков поведал мне любопытную историю. Деревня выселена, там «грязно», но в ней остался и живет учитель Аркадий Набокин. Мало того, он хозяйствует, держит стадо коров. Такая информация меня заинтересовала, и я упросил Евгения Ивановича свозить меня к «Робинзону». Почему Аркадий Набокин остался в деревне? Для эксперимента, как он говорил. Набокин решил доказать, что радиацию можно выводить из организма. Надо только вести активный образ жизни и работать так, чтобы потеть, а потом любая гадость выйдет.
— Но в деревне ни света, ни магазина, автолавка не доезжает, как питаетесь?
— Впрок заготавливаю, молоко и мясо свое.
— Вы были в больнице, проверялись?
— Конечно. И все подтверждается: организм у меня чистый. Может, мой опыт будет кому-то полезен.
А потом была еще поездка на родину Андрея Громыки — в Светиловичи, в участковую больницу, которую хотели сделать детским санаторием. Возвращаясь оттуда, заехали в еще одну заброшенную деревню. Мои сопровождающие остались покурить возле машины, а я пошел по улице. Было ощущение, что какой-то невидимый враг, какая-то необъявленная война пронеслась по этим тихим мирным местам. Я вглядывался в темные проемы окон, словно старался увидеть там кого-нибудь. В унисон ветру ныла душа, и я не смог идти дальше...
Евгений КАЗЮКИН, «БН»
