«Кто на что учился». Так уничижительно иногда отзываются в народе о работниках непрестижных — физически тяжелых и малооплачиваемых — профессий. Скидку на жизненные форс–мажоры практически никто не делает. Хотя для многих обладателей «грязной работенки» их место — тоже не предел мечтаний, а результат стечения обстоятельств, реальная, при отсутствии других, возможность заработать. Впрочем, вынужденное место работы не так уж и редко становится со временем частью жизни человека, частью его самого. И когда выпадает шанс устроиться туда, где лучше и легче, он этого не делает. Тому существует лишь одно простое объяснение: у таких людей, занимающих, по сути, низшее место в трудовой иерархии и сознательно сохраняющих ему верность, есть нечто, чему порой всем тем, кто стоит на ступени выше, еще учиться и учиться.
Я мало–помалу приходила к этой мысли, примеряя на себя не самые престижные профессии. А после того как день отработала санитаркой в отделении Республиканского научно–практического центра онкологии и медицинской радиологии им. Н.Н.Александрова, утвердилась в ней окончательно.
Страшно не бояться
— Санитаркой, значит, хочешь... А крови не боишься? — Ирина Константиновна Шиманович, главная медсестра РНПЦОиМР, спросила неожиданно и в лоб. К моему стыду, неготовность к такого рода вопросам, а соответственно и растерянность не остались незамеченными. Сосредоточенный взгляд опытного медика, осторожно, но тщательно ощупывавший меня с головы до пят, потеплел, растаял: — Это все–таки клиника. Здесь можно увидеть такое, чего никогда не встретишь, гуляя по улице. И совсем не факт, что тебе это понравится. Так что не обижайся, что я тебе такие вопросы задаю, присматриваюсь внимательно. К нам, пойми, из Минска санитарки на работу не поедут, хотя и добираться близко. Зарплата невысокая, а работа тяжелая. Не столько физически, сколько эмоционально. Это у жительниц близлежащих деревень, Плещениц, Логойска выбор невелик: либо на сельхозпредприятие, либо к нам. Так у нас зато выходных больше, график работы плавающий. Для сельчанок это решающий аргумент.
— Ирина Константиновна, а давайте так, — я попыталась выторговать к себе беспристрастное отношение. — Представьте, что вам позарез нужна санитарка и времени подыскивать идеальную кандидатуру нет. Я постараюсь не подвести.
Ирина Шиманович улыбается:
— Сменную обувь взяла? Тогда пошли.
Отделение, в котором довелось работать, — не самое простое в РНПЦ онкологии и медицинской радиологии, если в его стенах вообще уместно говорить о простоте. Здесь на стационарном лечении находятся пациенты со злокачественными новообразованиями кожи, мышц, опорно–двигательного аппарата. А после того как к отделению добавили палаты нейрохирургии, еще и пациенты с опухолями головного и спинного мозга. Стеклянными дверями отделение условно разделено на две части. 1–й медицинский пост объединяет 13 палат: в них те, кто проходит обследования, ожидает операции или уже прооперирован. 2–й медицинский пост — это палаты с больными, у которых после операции возникли осложнения, стала гноиться и кровоточить рана, появился абсцесс. В общей сложности отделение рассчитано на 60 человек. В день моего дежурства занято было 53 места.
...Сестра–хозяйка выдала халат, две пары тонких резиновых перчаток, синий одноразовый чепчик и со словами «Собери волосы в пучок, а то мешать будут» отправила меня на трудовую вахту.
Орудия труда
Света Ляхнович, моя сегодняшняя напарница, лет на 10 младше меня. И, честно говоря, поначалу я испытываю некоторую неловкость. Воображение и жизненный опыт подсказывали: у меня гораздо больше шансов попасть в «ученицы» к пожилой, в меру ворчливой и в меру снисходительной тетушке. Вероятность быть «подмастерьем» у хрупкой девчушки с озорными глазами стремилась к нулю. А тут вон как вышло.
— Запоминай: вот эта тряпка для подоконников, дверей, ламп, поручней. Мыть ее будешь в этой воде с дезраствором. Эта тряпка — для умывальника и полочек в туалете. Чистящим средством пользоваться вот этим. Мыть тряпку — вон в той ванночке. Эта ветошь — для сиденья и сливного бачка. Вот к ним порошок. А вот эта тряпка — для зеркала. Для него же спрей. Не перепутаешь? — Света деловито брала с тележки и показывала мне тряпки, пакетики, баночки, бутылки. — Дальше пол. Эти швабра, тряпка и ведро для палат. Вот эти — для коридора. Его моют раз в день в конце смены. Теперь порядок действий: сначала протираешь все поверхности в палате, двери, выключатели, потом моешь сантехнику и зеркало в туалете, воду в ванночках меняешь, тряпки выполаскиваешь до чистых вод. Затем принимаешься за пол. После каждой палаты воду также меняешь, тряпку выполаскиваешь до чистоты. Перед мытьем добавляешь в ведро дезраствор. Грязное белье — в этот мешок. Мусор — в мусоропровод.
Поначалу мне кажется, что я никогда не запомню, для чего именно «эта» тряпка и куда сыпать именно «этот» порошок. Но в народе недаром говорят: глаза боятся, а руки делают.
Вооружившись «орудиями труда», открыла дверь в первую палату...
Какого цвета ожидание
Палаты в отделении рассчитаны на 2 — 6 человек. Есть отдельная для инвалидов и участников Великой Отечественной войны и палата повышенной комфортности (в реальности — крошечная комнатка с предбанником на одного человека; из предметов повышенной комфортности — телевизор, холодильник и отдельный душ). Эта — мужская, для четверых, три кровати заняты. Мое одинокое «здравствуйте» растворяется в воздухе. Пока вытираю металлические поручни кроватей, громоздкие лампы, привинченные к стенам у каждого изголовья, не могу отделаться от ощущения, что что–то не так. Вроде обычный больничный антураж с только ему присущими декорациями: капельницы, катетеры, белый цвет — как основа. Но нет привычного больничного запаха. Воздух, как и все вокруг, кажется безупречно чистым. А потому в нем особенно чувствуется... ожидание. Напряженное, звенящее, тревожное.
Рак не из тех болезней, которые можно вылечить капельницами, пилюлями по расписанию и правильной диетой. Он — как шальная черная метка. По какому принципу выбирает своих жертв, как поведет себя в будущем — нет ответа. От кого больше зависит, удастся ли выкарабкаться из болезни навсегда? От врачей? Или от самого человека? Здесь, в онкоцентре, помогают избавиться от следствия заболевания, опухолей. Спасают жизни, сотни жизней ежегодно. От пациента зависит настрой, который или усугубит болезнь, или спасет. Но гарантий никаких нет. И даже если лечение помогло, даже если после него прошли положенные 5 лет без рецидивов, когда можно говорить о выздоровлении, гарантий все равно нет. Потому что нет четкого и однозначного ответа, в чем причина болезни. Есть лишь факторы, как выражаются медики, способствующие возникновению рака. Но и они для подопечных онкологов — недостаточное оправдание будущей неизвестности...
— Пациентку на операцию! — донеслось из коридора.
— Надо помочь, — медсестра тронула меня за рукав.
Сегодня четверг. И 7 пациентам из нашего отделения назначены операции. «Бывает больше, бывает меньше. Сегодня не самый сложный день», — лаконично отвечает на мой вопрос медсестра Татьяна Уласевич, толкая громоздкую каталку по коридору. Пациентку из ее палаты мы первой повезем в оперблок.
Женщина лет 60 тяжело поднимается с кровати. В глазах — испуг и растерянность. Зачем–то начинает убирать постель, медленно и тяжело передвигает пакеты с вещами, открывает тумбочку, словно ища то, что может ей пригодиться на операционном столе. Она просто пытается остановить время, хотя бы на несколько минут...
— Ничего не надо, — мягко говорит медсестра. — За вещи не беспокойтесь — их перенесут в вашу новую палату. Надо снять всю одежду и лечь на каталку.
Женщина снимает халат. Напряжение доходит до высшего предела. Мой взгляд невольно подмечает диспропорции ее уставшего тела. Весь этот круг — от больничной палаты до операционной и обратно — она уже проходила. У женщины нет одной груди. Первая мысль, которая приходит в голову: она здесь ради пластики. Позже медсестры признаются: нет, болезнь вернулась метастазами в головном мозге.
С тихим вздохом женщина начинает плакать. Беззвучно и оттого особенно горько. Хочется что–то сказать, но слова липнут к губам. Все молчат.
— Все будет хорошо, — Татьяна Уласевич ловит взгляд пациентки. После этих слов застывшее время снова набирает разбег. — Поехали.
Под громкий перестук колес мы катим каталку по запутанным больничным коридорам, с точностью до миллиметра вписываясь в узкие дверные проемы. С шумом открываются двери служебного лифта. Посетители, терпеливо ожидающие встречи с родными и близкими, провожают нас взглядом. В эту минуту мне становится неуютно от своего, по сути, случайного здесь пребывания. Поэтому фраза, брошенная редакционному фотографу, вырывается рефлекторно:
— Виталий, перестань снимать.
Туда и обратно
По большому счету, по возвращении из операционного отделения мне следовало перестелить пациентке постель. Но Света Ляхнович уже все сделала. Поскольку мы сегодня в паре, работа идет в два раза быстрее. Но времени на передышку все равно нет. Уборка то и дело прерывается: кого–то нужно отвезти на операцию, кого–то уже забрать. Но когда движения отработаны почти до автоматизма, руки безошибочно выбирают те губки и порошки, которые нужны, и уже я уверенно регулирую движения каталки, а не она мои. Наваливается усталость. Два часа дня. Скоро тихий час и наступит относительное время затишья. Но до этого нужно забрать еще одну пациентку из отделения реанимации.
Со скамейки у лифта к нам навстречу поднимается женщина: «Вы сейчас за кем?» «Как раз за вашей», — улыбается в ответ медсестра.
«Ее» — 35–летняя дочь. После операции на позвоночнике сутки провела в реанимации. Сейчас, говоря на медицинском языке, она стабильна, и ее можно перевести в обычное отделение. Задача усложняется тем, что самой пациентке двигаться нельзя — могут разойтись швы, да и еще слишком болит свежая рана. Вчетвером — наш тандем и две медсестры из отделения интенсивной терапии — аккуратно на простынях переносим ее с кровати на каталку. Но то ли страх, то ли боль даже от самых осторожных движений легким вскриком вырываются из ее груди.
— Ну–ну, все в порядке, — поправляя сползшее одеяло, легонько похлопывает ее по руке медсестра. — Вы уже, считайте, переступили обратно за порог.
...Порог — здесь больше, чем образ. Реанимация — порог. Операция — порог. Ожидание — тоже порог.
— У нас недавно был пациент, — во время 20–минутного перерыва на отдых рассказывает старшая сестра отделения Валентина Миронович. — Злокачественная опухоль под вопросом. Пробыл здесь ровно сутки, пока дополнительные исследования проводили. Диагноз, к счастью, не подтвердился. Так он, выписываясь, признался, что за ночь всю свою жизнь вплоть до этого дня еще раз прожил. Вспоминал, плакал и жалел, что многого не сделал, все откладывал на потом, мол, успеется еще, молодой. А тут понял, что «потом» может и не быть, потому что стоял у порога.
Когда говорят, что медики черствы, с одинаковым хладнокровием реагируют и на счастливые случаи, и на трагичные, о которых первыми же сообщают пациенту, это неправда. Если чувства не выставляются напоказ, это не значит, что их нет вовсе.
— Несколько недель назад оперировали мужчину, готовились удалять опухоль в легком, — глаза Ирины Шиманович загораются. Она добрую половину из 30 лет трудового стажа в РНПЦОиМР проработала операционной медсестрой, поэтому об атмосфере в операционном зале знает не по чужим словам. — Раскрыли грудную клетку, так хирург от радости чуть не выругался. Нет рака. Туберкулез есть. Тяжелая болезнь. Зато лечится.
— Да, такие случаи как подарок судьбы, — поддерживает Валентина Миронович. — Жаль, выпадают редко. Чаще бывает наоборот. Мы из отделения на прошлой неделе выписывали пациента с терминальной стадией. Поступал — уверенная первая стояла. А на операционном столе обнаружилось, что сделать ничего нельзя — метастазы практически во всех органах. Девчонки (Валентина Николаевна неопределенно кивнула в сторону, подразумевая и медсестричек, и санитарок отделения. — Прим. В.М.) украдкой слезы вытирали. К человеку ведь привыкаешь. А к такому привыкнуть невозможно. У меня вот за 20 лет так и не получилось...
Синдром эмоционального выгорания — профессиональное заболевание работающих здесь врачей и медсестер. Не обходит оно стороной и младший медицинский персонал — санитарок. У кого–то выдержки и терпения хватает на десятилетия, кто–то «выгорает» за считанные недели. Предшественница Светы Ляхнович перед трудоустройством неделю ходила в отделение, присматривалась, помогала санитаркам по мелочам. Потом уверенно заявила: «Я решила. Я смогу». А через три месяца со слезами пришла в кабинет Ирины Шиманович: «Отпустите. Не могу больше. Они мне снятся по ночам».
Слабость и предубеждение
Сейчас онкология молодеет и случаев заболевания выявляется в разы больше, чем 10 и даже 5 лет назад. Но как ни странно, растущие цифры — положительный признак. Раньше сравнительно невысокое число заболевших такого оптимизма не вселяло: практически каждый третий случай был фатальным, когда уже ничего сделать невозможно. Оттуда же, с тех времен, живучий миф о непобедимости рака. Хотя сейчас все наоборот: болезнь умеют распознавать на начальном этапе. Да и привычка потенциальных пациентов тянуть до последнего — авось само пройдет — мало–помалу сходит на нет. Потому что все уже понимают: в 95 процентах случаев при условии, что опухоль обнаружена на ранних стадиях, болезнь после лечения отступает. И может никогда больше не вернуться.
— Знаешь, давно прошли времена, когда диагноз пациенту не сообщали, чтобы не нанести ему психологическую травму. Сейчас врачи открыты перед ним. И я не встречала еще ни одного человека, который бы отказывался знать правду о своем состоянии и о прогнозах на будущее, — на улице уже сгущались сумерки, когда Ирина Шиманович провожала меня до выхода. — А вот тех, кто просил ничего не говорить даже самым близким родственникам, встречать приходилось. Да, многие не хотят их огорчать. Но есть и такие, кто реально боится ответной реакции. У нас лечилась женщина, муж которой, узнав о диагнозе, подал на развод. А она, между прочим, выздоровела!.. До этого выписывали мужчину. Так его жена у врачей справлялась, насколько болезнь заразна. Выделила дома мужу отдельный набор посуды, комплект постельного белья и строго–настрого приказала детям к ним не притрагиваться... Для таких пациентов самые близкие и родные люди — наши медсестры и санитарочки. И вот этот экзамен выдержать сложнее всего. Случайный человек с ним не справится.
В зеркале профессии: младший медицинский персонал; санитарка.
Работающие: 95 процентов женщины.
Возраст: от 18 до 70.
Зарплата: плюс–минус 600 тысяч на ставку.
Плюсы:
плавающий график работы;
возраст и образование значения не имеют;
хороший способ совместить работу и учебу на заочном отделении;
вакансии есть всегда.
Минусы:
работа физически тяжелая;
суточные дежурства;
синдром эмоционального выгорания — всего лишь дело времени.
