«Тщеславие», Питер Брейгель, около 1560 годаНаше внимание привлекла статья посла Польши в США Петра Вильчека, опубликованная на днях на американском портале The National Interest. Точнее, следующий высказанный им тезис. Уважаемый посол пишет: «В промежутке между 1939 — 1941 годами Советский Союз и нацистская Германия совместно действовали в рамках пакта Молотова — Риббентропа и сотрудничали во время вторжения и покорения Польши, о чем сегодня охотно забывают российские официальные лица. Этот опыт научил польских политиков и военных важному уроку, который вскоре предстояло усвоить Западу: Красная армия несет за собой набор принципов и убеждений, которые несовместимы с западной цивилизацией, что коренится на греко-романских ценностях. Поляки знали: хотя царствование нацистского бедствия подходит к концу, оно будет заменено чем-то столь же зловещим».
Но к какой цивилизации относят себя сами поляки? Из статьи это прямо не следует, но сквозит намек, что к той самой, западной. По крайней мере после 1989 года, когда Польская Народная Республика приказала долго жить, а Варшава избрала курс на вступление в НАТО и Европейский союз. Главной идеологическо-пропагандистской формулой стало подчеркивание «европейской» и «европейско-атлантической солидарности» поляков. Между тем начинала Польша с другого, был в ее истории период, когда она сама считала себя наследницей уникальной цивилизации. Речь идет о так называемом сарматизме конца XVI века — второй половины XVIII века. Историк и священник Ян Длугош в эти годы «находит» славных предков для поляков, которыми становятся сарматы, «люди кочевые и вольнолюбивые». По легенде, в давние-давние времена эти гордые рыцари покинули причерноморские степи и пришли на земли, где спустя время основали государство. Они покорили местные народы, превратив их в рабов, а сами стали шляхтой. При этом настоящий сармат одинаково был чужд не только «раболепной деспотичной Азии», но и «буржуазной Европе».
Уже во второй половине XVIII века сарматизм становится чем-то постыдным. В эпоху короля Станислава Августа Понятовского под сарматчиком понимали вечно пьяного пана с обывательскими представлениями о мироустройстве, который носил старомодные халаты и блокировал любые реформы, что угрожали его личным интересам, не обращая внимания на всеобщее благосостояние. Чем-то варварским и нелепым становится в этой время Польша для Западной Европы. В 1784 году в Санкт-Петербург из Парижа направляется граф Луи-Филипп де Сегюр в качестве полномочного и чрезвычайного посла Франции в России. Простейший путь был по морю, но Сегюр решает проехать Польшу, о которой скажет: «Все в этой стране несообразно, пустоши и дворцы, рабство крестьян и буйная вольность дворянства… непостижимая смесь веков древних и новых, духа монархического и республиканского, феодальной гордыни и равенства, роскоши и нищеты». Плюс к тому — польская анархия, которая заставляла французских просветителей приветствовать разделы Польши более «прогрессивными» Пруссией и Российской империей.
Защитниками «европейской цивилизации» от «Азии» увидели себя поляки, да и то не все, после Ноябрьского восстания 1830−1831 годов. В 1836 году конфликтовавшие с аристократами так называемые демократы издают «Великий манифест», в котором сообщают: «Польша, слив воедино десять веков тому назад многие близкие друг к другу по языку, происхождению, нуждам и характеру поколения, развивала, в пределах известных сословий, демократическую идею славянства, подавленную в иных племенах чуждой властью и насилием, и одна защищала европейскую цивилизацию от напора всякой азиатской дичи: татар, турок и москалей… Когда же освобожденная человеческая мысль объявила на Западе войну старому порядку вещей, в защиту которого восстал могущественный абсолютизм Севера, Польша, как передовая стража европейской цивилизации, верная своему призванию, вступила в борьбу и в этой борьбе погибла».
Однако во время пребывания в составе Российской империи большая часть поляков оказалась способной интегрироваться в российское общество. Приведем еще одну цитату, выдержку из статьи польского писателя-коммуниста Юлиана Мархлевского, опубликованной в 1919 году:
«…Польские буржуа не менее русских были заинтересованы в усилении царской империи, ибо всякое усиление последней означало расширение поля деятельности капитализма, а стало быть, и увеличение прибыли… Особенно нелицемерной стала преданность польских панов русскому царизму с тех пор, как Николай II во время своего первого посещения Польши после коронации сделал крестьянам торжественное внушение о неприкосновенности панской земли… Польские капиталисты и помещики как класс нимало не были заинтересованы в борьбе за освобождение от чужого ига. И поэтому не могло быть и речи о серьезной оппозиции чужому государству, не говоря уже о национальном восстании против него. Господствующий класс Польши великолепно приспособился к русскому владычеству… Этот режим был исключительно тяжел для среднего сословия, в особенности для интеллигенции… Что касается крестьянства, то в русской Польше оно оставалось политически индифферентным… Обратимся теперь к пролетариату… Наиболее активный класс польского народа не мог выставить на своем знамени лозунг национальной борьбы в рамках существующих государственных отношений».
Так что вполне себе уживались поляки с «москальской азиатщиной», а большая часть их элиты чувствовала себя комфортно, что вряд ли было возможно в условиях цивилизационной непримиримости. Но даже после того, как в ноябре 1918 года Польша смогла восстановить свою независимость, с Западной Европой ее отношения выстраивались сложно. Ряд польских историков, например, до сих пор не могут простить Лондону того, что во время польско-советской войны 1919—1921 годов англичане буквально хватали за руки поляков, не давая разгореться их аппетитам. Вполне активно Варшава взаимодействовала и с нацистским Берлином. Кстати, в 2012 году польский публицист Петр Зыхович публикует книгу «Пакт Молотова — Риббентропа, или Как поляки могли на стороне III Рейха победить Советский Союз». В ней он утверждал, что министр иностранных дел Польши Юзеф Бек, который в начале 1939 года отвергнул союз с Гитлером и пошел на заключение англо-польского военного пакта, сделал ошибку: если что и нужно было сделать Варшаве, так это в начальной фазе войны вместе с нацистами разгромить большевиков, чтобы в заключительной фазе сделать разворот на 180 градусов и сражаться с немцами на стороне западных демократий. Эта точка зрения в Польше популярной не является, но она есть.
Таким образом, можно сказать, что ассоциация польского общества с «западной цивилизацией, что коренится на греко-романских ценностях», если и существует, то исключительно недолгое время. Варшава может и дальше пытаться размазывать ее тонким слоем по бутерброду, но с геополитической точки зрения Польша находится в другой цивилизационной парадигме, выйти из которой ей крайне и крайне непросто.
Станислав Стремидловский
Мнение автора не всегда совпадает с точкой зрения редакции.
Источник: ИА REGNUM
