О деревенском гармонисте

Полонез Огиньского

Позвонил земляк. Прочитал в «СБ» мой материал о нашей малой родине, нашем детстве, наших людях. Естественно, многое вспомнили. Земляк спросил: «А как твой друг, гармонист? Наверное, уже давно народный артист?». Будто кто–то уколол сердце иголкой. Невзначай. Но очень больно.


Мы начали дружить, когда мне было 7, ему 12. Витя Мандрик простудил шею. Вскочили фурункулы. Каждый вечер он приходил к нам домой. И мой отец, сельский фельдшер, делал ему какие–то процедуры и перевязку. А потом мы играли в войну. Самодельные деревянные пистолеты. В стволе — прожженное раскаленной проволокой отверстие. В нем — выструганный из сосновой планочки толкачик, приводимый в действие туго натянутой резинкой. Закладываешь в «дуло» горошину. Щелк — и толкачик выстреливает «пулю» в противника...


Когда лечение благополучно закончилось, Витя позвал меня в гости. Не помню, как меня встретили его родители — дядя Рыгор и тетя Ганэта. Не помню тогдашнюю обстановку их дома. Не помню ничего. Кроме музыки. Витя играл час, а может, два... Я сидел притихшей мышкой на краешке стула. И слушал. В деревне да и в окрестностях было немало гармонистов. Взрослые, умелые, многоопытные. Они играли в клубе, на праздниках, свадьбах, крестинах. Хорошо играли. Но так, как играл Витя, не играл никто. Переборы, переливы, неожиданные многослойные аккорды. Знакомые мелодии приобретали какой–то особенный завораживающий колорит.


...Ему было года 4, может, 5. В дом зашел односельчанин–гармонист. Поставил инструмент на табуретку. Взрослые беседовали в соседней комнате, когда услышали робкую, но легко узнаваемую мелодию. Витиного лица из–за мехов не было видно. Торчали лишь его белесые с солнечной желтинкой вихры. Все были поражены. А односельчанин сказал, что отец должен непременно купить сыну гармошку.


Он мог сыграть практически все, что звучало по радио, было записано на пластинках, что кто–то, даже кое–как, ему напел. Мог сыграть тут же. Без всяких усилий. И в присущей лишь ему уникальной интерпретационной манере. Уже в 15 его знали не только во всей округе, но и в районе, области. В конце 60–х были очень распространены выездные концерты. Наши самодеятельные артисты по выходным нередко отправлялись в близкие и далекие места. Витя аккомпанировал. Затем исполнял попурри из советских, народных песен. Женщины охали. Мужики восхищенно качали головами. По окончании номера, отчаянно аплодируя, кричали: «Шмеля»! «Шмеля» давай!». И Витя «давал». Знаменитый «Полет шмеля» Римского–Корсакова. На обыкновенной двухрядке. Шмель мчался столь выразительно и стремительно, что после того как звук его полета обрывался, зал в оцепенении замирал. Потом женщины от восторга сжимали щеки ладонями. А мужики в такт хлопков на бис топали ногами... Я был свидетелем, как однажды после концерта к Вите подошел представительный мужчина в синем тщательно выглаженном костюме. Он спросил, кто преподавал «молодому человеку» игру на гармони. А когда выяснилось, что юноша не только никогда и ни у кого этому не учился, но даже толком не знаком с нотной грамотой, снял очки, потер глаза и сказал: «Такого не может быть!». Мужчина тот, как позже выяснилось, был профессором консерватории.


Все были уверены, что Витя непременно изберет путь профессионального музыканта. Но он не торопился. Окончив школу, год в ней же преподавал пение (нотную грамоту к этому времени, естественно, освоил. — Авт.). Служил в армии. Стал работать в Минске на заводе. Говорил: «Успеется. Пока надо стать на ноги». Прошло еще несколько лет...


В тот вечер в своей маленькой комнатке рабочего общежития Витя сказал мне, что врачи обнаружили у него страшную болезнь. Или сложнейшая операция, или... Спросил: как быть? Я ответил: коль есть хоть какой шанс... Он взял баян, которым владел так же, как и гармонью. И начал играть. Полонез Огиньского. Пронзительные щемящие звуки рвали душу на мелкие кусочки...


Через 3 дня мне на работу позвонил наш общий приятель Миша Рябчик. И сообщил, что операция оказалась безуспешной.


На городском кладбище, где Витя обрел последний приют, людей было немного.


Умер деревенский гармонист.


Хоронили тихо и обычно.


Вечерело. Небосклон был чист.


И шуршали заступы привычно...


...Когда я вспоминаю и поминаю своего друга, думаю о том, как же необычно щедра наша земля на таланты. Они, словно золотые россыпи. И в этих драгоценных россыпях сверкают уникальные самородки. Такие, как мой друг. И еще о том, что нередко самородки эти не успевают сполна одарить своей красотой. Всех и каждого. И, наконец, о том, что всем смертям назло человек все–таки живет на Земле столько, сколько его помнят...


dnovikov21@gmail.com


Советская Белоруссия №104 (24487). Четверг, 5 июня 2014 года.

Заметили ошибку? Пожалуйста, выделите её и нажмите Ctrl+Enter