Гомельчанин В.Артамонов, приславший в редакцию отклик на публикацию, пишет: «Должен сказать, что вижу я этот снимок не впервые, но никогда не мог сдержать слез, глядя, как этот совсем молодой человек личным примером увлекает вперед своих товарищей, вжавшихся в землю под проливным дождем свинца. Очень возможно, что этот дождь сразил этого парня после нескольких его шагов. Шагов в бессмертие...»В.Артамонов просит рассказать о том, что за человек изображен на снимке и где сфотографировал его фотокорреспондент. Выполняем его просьбу.
...В правой, вскинутой вверх призывом к атаке руке зажат пистолет. Мужественное, решительное лицо. Гимнастерка, пилотка, противогаз... Бинокль на груди. Он бросается вперед, под пули, увлекая за собой бойцов. Победа или смерть. Об этом говорит весь облик командира.
Сколько их было таких вот еще вчерашних курсантов училищ ускоренного военного выпуска, которые, попав на фронт, должны были прежде всего завоевать у солдат авторитет, подтверждающий их право не уставное, но моральное, — вести людей в бой. А авторитет в бою можно было завоевать только личным примером, подвергая свою жизнь той же, если не большей, степени риска, которую собираешься требовать от других. Иногда это по молодости принимало форму демонстративной — «напоказ» — храбрости, граничившей с безрассудством, но бывали ситуации, когда без этого невозможно обойтись. Так, скорее всего, было и в тот момент, который навечно схвачен фотоаппаратом.
Снимок командира сделал в середине лета очень тяжелого для страны 1942 года военный корреспондент фотохроники ТАСС Макс Владимирович Альперт. Уже тогда он был одним из старейших мастеров советской фотографии. Начинал фотокором в 1924 году после службы в Красной Армии в «Рабочей газете», издававшейся в ту пору в Москве, работал в «Правде», а затем, вплоть до начала войны, — в журнале «СССР на стройке», предназначенном главным образом для зарубежного читателя. Много ездил по стране. Первым рассказал о тех громадных преобразованиях, которые происходили в годы советской власти в жизни и быту тружеников Таджикистана, Туркмении, других республик СССР. В 1925 году Альперт фотографировал на параде в Москве наркома обороны Михаила Фрунзе, а в мае 1928 года на пограничной станции Негорелое в Белоруссии — Максима Горького, приехавшего тогда в Советский Союз после нескольких лет жизни вдали от родины. Снимал строительство Днепрогэса, многих других важнейших объектов пятилеток. Причем всегда добивался особой убедительности и художественной яркости своих снимков. Макс Альперт по праву считается одним из зачинателей советского фоторепортажа.
Во фронтовой обстановке он сделал немало ярких, образных снимков, в которых навсегда сохранилось дыхание великой народной войны. Еще в 1941–м Макс Альперт запечатлел эпизод, когда наши воины в касках, со скатками через плечо, с винтовками наперевес бесстрашно шли на выполнение боевого приказа. Лаконичный по композиции снимок так и назывался «В атаку» и демонстрировался на многих выставках.
А летом 1942 года в тяжелейшей обстановке, в момент большого душевного напряжения Максу Альперту удалось сделать свой самый знаменитый снимок, который он назвал «Комбат». «Эта фотография, — рассказывал он впоследствии, — мне представляется счастливейшей творческой удачей, предвидеть которую я, конечно, не мог».
Дело было под Ворошиловградом (ныне Луганск), где Альперт попал в батальон, которому предстояло выбить немцев с захваченной ими накануне высоты. «Немцы тоже готовились к атаке, — вспоминал много лет спустя фронтовой фотокорреспондент. — Чуть впереди линии обороны был окопчик, который я облюбовал для съемки. Разгорелся жестокий бой. Я увидел, что невдалеке от меня поднялся в рост командир. Успел нажать спуск камеры. Затем осколком разбило объектив фотоаппарата. Думал, пленка пропала...
Кто был этот командир? Когда я возился с разбитым фотоаппаратом, по цепи пронеслось: «Комбата убили». Я был уверен, что это тот человек, которого снимал. Ведь он первым поднялся, первым бросился под вражеские пули... Поэтому и назвал фотографию «Комбат».
Как видим, название условное. Мгновенно выхваченный из пронизанного свинцом и громом орудий пространства человек мог быть вовсе не комбатом, а, скажем, командиром роты, взвода. Тем более что знаков различия на фотографии не видно.
Как ни рылся Макс Владимирович Альперт в своих старых фронтовых блокнотах, как ни перебирал свою огромную коллекцию негативов, ему не удалось отыскать записи о комбате. На пленке был только один–единственный кадр, снятый в том бою и чудом сохранившийся.
Шли годы. Накануне праздника Победы фотография комбата появлялась в газетах и журналах. После этого приходили в редакции письма о том, что кто–то узнал в комбате то не вернувшегося с войны отца или сына, то пропавшего без вести мужа или брата. Корреспонденты и сам Альперт снова начинали поиск, но всякий раз выяснялось — это ошибка. Память войны, боль потерь, живая, не затухающая в людях боль принимала желаемое за действительное.
С течением времени всем уже стало казаться, что у безвестного комбата вообще не осталось в живых ни родных, ни близких, что все его боевые товарищи полегли в боях. Но однажды в редакцию газеты «Комсомольская правда» пришло письмо от Ивана Алексеевича Еременко из города Запорожье. Он рассказывал, что когда в годовщину Победы вся семья собралась за столом, почтальон принес газеты, и его мать Евдокия Лукьяновна в одной из них увидела снимок комбата. «Ваня, — в волнении сказала она, — посмотри, это ведь твой отец». «У меня, – писал Иван Еременко, — сжалось сердце, перехватило дыхание. Смотрю на снимок и не верю: батя нашелся».
Он привез в Москву довоенные фотографии своего отца, которые передали экспертам института судебных экспертиз, и те пришли к заключению, что на фотоснимке М.Альперта изображен Алексей Гордеевич Еременко. Тем временем удалось найти регистрационный бланк к его партийному билету. Он свидетельствовал о том, что Алексей Гордеевич родился 18 марта 1906 года, членом партии стал в ноябре 1940 года, до войны был председателем передового колхоза. После мобилизации в армию его направили на учебу в школу политсостава, после окончания которой Алексею Еременко было присвоено звание младшего политрука. Он получил направление в 285–ю стрелковую дивизию. Летом 1942 года дивизия вела тяжелые оборонительные бои, понесла большие потери. Подполковник запаса Василий Верезубчик воевал тогда в одном батальоне с младшим политруком Еременко и был свидетелем его гибели в бою за село Хорошее. Произошло это 12 июля. Первую атаку батальон отбил, но во время второй дрогнул правый фланг. Политрук Еременко бросился туда, остановил бойцов и принял решение контратаковать, чтобы восстановить положение. Во время контратаки он и погиб.
Следопыты местной школы отыскали безымянную могилу, а луганский скульптор Иван Чумак изваял памятник Еременко, который на той могиле поставили.
Итак, фотография обрела имя. Младший политрук Алексей Гордеевич Еременко — вот кто поднимал летом 1942 года бойцов в атаку. Перед нами как бы собирательный образ политрука Великой Отечественной, запечатленного в момент наивысшего напряжения духовных и физических сил. Подчиняясь его примеру, его приказу, заражаясь его силой и решимостью, поднимались и шли за политруком солдаты. В тот момент они были сильнее бивших в упор немецких пулеметов, потому что сражались за свою советскую Родину. Подчеркиваю: советскую, потому что к началу войны советский коммунистический строй стал для большинства граждан нашей страны привычным образом жизни. «Отделить его от массы населения было просто невозможно, — утверждает видный российский ученый–философ Александр Зиновьев. — Хотели люди этого или нет, но любая защита ими себя и своей страны означала защиту нового социального строя. Подавляющее большинство активно действовавших граждан идентифицировали себя прежде всего как советских людей...
Даже те, кто понимал недостатки советского социального строя и относился к нему критически, порою и враждебно, ценили его достижения и понимали, что агрессоры несли угрозу потерям этих достижений».
Да, это было одним из фундаментальных компонентов практически действовавшей массовой идеологии. В ходе войны это самосознание все больше укреплялось, и мы не должны об этом забывать.
Сейчас, когда развернулась настоящая битва за нашу историческую память о Великой Отечественной войне, необходимо, чтобы отстоять правду Победы, самым решительным образом развенчать устоявшийся в последнее время стереотип политработника как никчемной, бесполезной для армии «единицы». Это в корне неверно. Политработники в своем большинстве были не только люди глубоко преданные партии, Родине, но и хорошо знающие свое дело войны. В любой момент замполит, политрук мог заменить командира.
Политработников касалось буквально все. За все они отвечали, все должны были знать. Правильно ли усвоили бойцы свою задачу, в каком состоянии их оружие и боевая техника, как они накормлены, обуты, одеты и как будут обеспечиваться в ходе боя, выспались ли они, читали ли последние газеты, получали ли письма от родных и близких — да разве перечислишь все, о чем обязан был позаботиться политрук, готовя войска к бою. А в бой он шел вместе с бойцами, ведя их за собой и показывая личный пример.
Мало того. Политработник был еще и своеобразным связующим звеном между армией и местными органами власти. Он всегда был пропагандистом не только для своих бойцов, но и для местного населения, человеком, готовым прийти на помощь. Это были люди с хорошими организаторскими способностями, обладавшие умением понимать и убеждать людей, объединять их единой волей и единой целью. Не случайно поэтому многие из них стали после войны крупными хозяйственниками, общественными и политическими руководителями.
Главари нацистской Германии, готовясь к войне с советской страной, прекрасно понимали, сколь высока в Красной Армии роль политруков. Поэтому и был приказ Гитлера не брать комиссаров в плен, расстреливать их после выявления. Но враг не понимал того, насколько прочным было единение комиссара и его солдат, отражавшее единение партии и народа. Очень удивился и написал об этом в письме домой некий Курт Бахнер, лейтенант вермахта, когда, после того как он построил пленных красноармейцев и приказал комиссарам сделать шаг вперед, шагнула вся шеренга. Но разве этот случай был единственным?
Даже противник вынужден был признать, что советские бойцы и командиры отличались особыми качествами. На протяжении всей войны и в самые тяжелые, критические моменты они не теряли веры в Победу, оказались духовно неизмеримо выше своего врага. В этом, безусловно, была большая заслуга политработников.
Такова правда истории, которую забвению предать нельзя.
