Возможности увидеть эти работы у публики не было давно — настолько, что имя художника все чаще стали спрягать с определением «неизвестный». При том, что в собраниях Национального художественного музея, Национального центра современных иcкусств и других больших коллекциях живопись Михаила Чепика имеется в изрядных количествах. Но вся хранится в фондах и запасниках. В советское время он много выставлялся, однако коллеги ценили его гораздо больше, чем те, кто составлял учебники и музейные экспозиции. Лавируя между соц–артом и «суровым стилем», в конце концов Чепик стал создавать нечто настолько за пределами традиционного, что еще в 1970–е его поиски назвали «эмиграцией». Дальше пришли 1990–е, когда его (как и многих других наших художников) вдруг открыли для себя зарубежные коллекционеры. До белорусских ценителей звучные пейзажи Михаила Чепика дошли по–настоящему лишь после двух мемориальных выставок. Однако новому поколению творцов и галерей его искусство еще предстоит открыть. Судя по всему, уже скоро — на предложение семьи достать наконец картины Чепика со стеллажей его бывшей мастерской отозвались сразу в нескольких выставочных залах Минска.
«В поезде»
Малина
И все–таки творчество и биография автора всегда крепко переплетены. Вопрос, откуда в этих картинах столько цвета, несвойственного традиционной палитре белорусской живописи, перестает быть риторическим, если уточнить, что в Минское художественное училище Михаил Чепик поступил, когда оно только возникло, распахнув свои двери для художников, вернувшихся с войны.
Живопись фронтовиков — совершенно особый раздел в нашем искусстве. Не просто тех художников, которые пережили войну, а именно фронтовиков. Ни у кого другого, ни до них, ни после, нет этого ликующего солнца, таких ярких красок, настолько искреннего восхищения широко открытых глаз и импульсивных движений кисти. Дочери Михаила Чепика достают с полок отцовские работы, впечатляющие еще и своими размерами (причем каждая следующая картина больше предыдущей). Рассказывают о любимых полотнах и попутно замечают, что рисовать он не учил ни одну из них. Тем не менее все три профессионально занимаются искусством. Пожалуй, иначе и быть не могло, когда рядом — такое.
«Вечное движение»
Валентина, Людмила, Светлана наперебой вспоминают семейные истории, и почти любая — готовый сюжет для картины. Даже начало войны запомнилось их отцу прежде всего цветом малины, когда вместе с товарищами по Московскому художественному училищу памяти 1905 года он отправился за ягодами в
— Рассказывал, как две недели стоял в болоте, как научился спать прямо на ходу. А еще — о средневековых замках, заснеженных Альпах, с высоты которых он стал смотреть совершенно другими глазами и на Беларусь. Со своим полком папа прошел почти пол–Европы, освобождал Румынию, Болгарию, Сербию, Венгрию. Победу встретил в Австрии — там и написал свой первый послевоенный пейзаж, когда ему поручили заняться лозунгами для выставки трофейной техники. Такой бумаги, красок он уже давно не держал в руках. И горы были прямо за окном.
«Мой Минск»
Букварь
Мать Михаила Чепика даже не умела читать. А первым художественным потрясением для него стал рисунок яблони в букваре — его он и перерисовал на чистой стороне обложки. Однако учитель вместо того, чтобы примерно наказать за испорченную книгу, привез из города краски. В Московское художественное училище Чепика снаряжали уже всем Залесьем (такая деревня в Витебской области есть и сейчас). Сбили из досок чемодан, пошили новые штаны из домотканой материи, председатель колхоза выделил деньги на билет, но ожиданий деревенский художник не оправдал.
— Опоздал на экзамен, — продолжает отцовскую историю Светлана Михайловна. — В свои 13 лет он впервые увидел трамвай, перепутал маршрут, а сообразив, что ошибся, попытался выскочить. Поранился, перевязанный веревками чемодан развалился, штаны порвались...
Однако в Москве Михаил Чепик побывал не зря — до своей встречи с настоящими художниками он и не предполагал, что можно не только копировать книжные иллюстрации, а и писать с натуры. Через год, впервые же увидев масляные краски и гипсовую голову, не растерялся, нарисовал как видел и чувствовал. И это вышло настолько убедительно, что в училище его зачислили безоговорочно.
«Век XVI – век XX»
Размах
А через два года — война. Почти все родные оказались в оккупации. Кроме сестры, которая жила в Архангельской области, к ней Михаил и отправился. Чтобы позже вспомнить свой допризывный опыт работы художником в Котласском драмтеатре уже на минской сцене. Теперь можно лишь предполагать, только ли нужда в деньгах была тому причиной. В годы войны наш театр оперы и балета оказался одним из немногих уцелевших зданий, и первое время там были все. Балерины и оперные солисты жили прямо в гримерках, даже не стены, а перегородки разделяли комнаты, где проходили занятия художественного и хореографического училищ, создавались спектакли для кукольного театра. Там можно было надежно забыть о войне, там смеялись дети. Валентина, старшая дочь Михаила Чепика, родилась в этих же стенах и помнит общие керогазы в коридоре оперного театра — как и другие, ее отец нашел здесь и работу, и жилье. Художником–декоратором в театре оперы и балета БССР он проработал 35 лет. Одновременно создавал декорации для кукольных и драматических спектаклей. Возможно, так и привык к большим перспективам, сценическим масштабам. И стал устраивать в границах картинной рамы собственные представления с бесконечно разным озером на Лепельщине или с любимыми валунами, которые навещал всю жизнь, сначала со своими детьми, а после и с внуками.
«Ночное»
Дочь Валентина приносит любимую семейную коллекцию небольших акварельных этюдов — даже в небольшом формате Михаил Чепик умел размахнуться:
— Иногда в моменты самокопания папа переживал, мол, так нельзя писать, их так не учили. Хотя как сдерживать этот размах, когда он внутри? Увидеть свой город с высоты он мог и не поднимаясь в воздух — ни одна из таких картин не писалась с натуры.
А ведь и не скажешь — все минские пейзажи Чепика не просто узнаваемые, а еще и очень точные, что можно проверить хотя бы с помощью современного дрона. Хотя сам художник к таким техническим новинкам относился подозрительно, считал, что компьютерные технологии уничтожают искусство. Ему хватало собственного глазомера и памяти, цепко хранившей все, что любил. Впрочем, свои впечатления Михаил Филиппович берег не только в памяти. Тысячи рисунков пером и карандашом, скрупулезных и лаконичных, огромные холсты и наброски акварелью и фломастером, портреты друзей и дочек — Чепик оставил очень подробные дневники своей послевоенной жизни. Огромное количество документов, не только остановивших ушедшее время с утраченными зданиями и ландшафтами, но и принесших забытое ощущение упоения жизнью, которого так много в работах художников, вернувшихся с фронта.
cultura@sb.by
