Лауреат премии Союзного государства Сергей Арцибашев: Нельзя воспринимать жизнь как репетицию
Отметив 60–летие, лауреат премии Союзного государства Сергей Арцибашев открывает юбилейный сезон своего «Театра на Покровке». На фоне этих двух юбилеев хотелось, разумеется, поговорить «за жизнь».
— Сергей Николаевич, стать режиссером вы твердо решили еще в незрелой юности. Как же у вас это получилось?
— Долго и трудно к этому шел. Театром загорелся в детстве. Но первая моя роль паука в школьном спектакле «Муха–Цокотуха» оказалась провальной. Костюм придумала мама. Она обшила отцовский охотничий ранец и приделала к нему паучьи лапки из проволоки. Но я не удержал вес: когда поднимался на сцену, упал, и получилось так, что не я муху тащил, а она меня. Однако провал меня не остановил. Начал во взрослых спектаклях в клубе играть. Но когда признался отцу, что хотел бы пойти в актеры, он дал мне полный отказ. И я поехал учиться в свердловский техникум. А после армии все–таки поступил в Свердловское театральное училище на актерский факультет.
— Потом был режиссерский факультет ГИТИСа, где вас приметил Юрий Петрович Любимов. И сразу пригласил к себе на Таганку, где вы проработали 9 лет. А первый ваш спектакль — «Надежды маленький оркестрик» — живет уже более 30 лет.
— Когда сейчас я оглядываюсь на свой путь, думаю: надо же, как долго я не попадал туда, куда хотел. Но попав, сразу же получил такой подарок судьбы — свой спектакль на легендарной сцене. Значит, все предшествовавшее было необходимой подготовкой для того, чтобы я имел право с одной попытки взять высокую планку... Я занимался и продолжаю заниматься любимым делом трудно, мучительно. Но главное — с ощущением того, что занимаюсь тем, чем хочу.
— Это главное для вас в жизни — делать то, что по душе?
— Думаю, да. Мне помогает мой выбор — великая русская литература и великий русский театр. Где основным является, как у Гоголя: много сказать миру добра, у Пушкина — самореализоваться, у Достоевского — самосделаться, у Толстого — самосовершенствоваться. Вот это: соединение публичности и исповедальности. Такое мое понимание и привело к тому, что 20 лет назад появился камерный «Театр на Покровке», где все способствует домашнему исповедальному разговору.
— Ваш театр именно тем и уникален, что он домашний, семейный. Как вам это удается в наше жесткое, закрытое время?
— Театр и родился буквально в настоящем доме, с коммуналками. Наш первый спектакль «Три сестры» Чехова мы играли как бы вместе со зрителями: приглашали их на именины Ирины и потом вместе проходили путь трех сестер. Это великая закодированная чеховская пьеса, где вся вселенная и все мировоззрения. Она и сейчас наша визитная карточка.
— «Если бы знать»... — заканчивает великий Антон Павлович свою великую пьесу. А что вам на пути творчества удалось узнать важного о себе, человеке, жизни?
— Наши желания исполняются, но мы ошибочно страдаем от того, что они исполняются не так, как нам хотелось. Но это и есть урок: то, что ты по–своему хочешь, сейчас неправильно для тебя. И это необходимо услышать. Как знать, быть может, суметь выучиться на ошибках и есть то самое счастье.
— В вашем театре–доме себя хозяином ощущаете?
— Наверное, главой семьи. Который, конечно, тоже совершает ошибки, неправильно воспитывает. Но главное — пытается объединить. А как подчинить одной цели разных людей, их разные миры?! И опять я к «Трем сестрам», к лихим 90–м. Я актерам о высоком. А у них жизнь по талонам, и неизвестно, что дальше. Да ведь про это–то и пьеса! Ведь сестры все: «В Москву, в Москву!» А перспектива неясна. И все проходит мимо. Время летит, все уничтожает: не только годы, но и судьбы. Но сестры все откладывают жизнь на Москву. А нельзя воспринимать жизнь как репетицию. Надо не репетировать, а жить, каждый день жить. И вот наш театр по такому принципу начинал. У нас зал был всего на 28 стульев, сцены толком не было. И перспективы не было. Но мы знали, что, если есть хоть такая возможность, надо обязательно работать.
— Что в наше разобщенное время способно людей объединить?
— Любовь. Это такое странное чувство, которого все хотят, о котором все мечтают, но которое очень сложно понять. Как это: возлюби ближнего как себя самого? Как разобраться: кого мы любим, кто нас любит. Чего мы хотим: чтобы нас любили. Или чтобы мы кого–то одарили своей любовью. Когда мы начинаем думать друг о друге — это самое сложное.
— А возможно вообще это чувство в наше время, когда бал правят страсти сугубо материальные?
— Да, нынче эпоха потребления. И соблазнов все больше и больше. Но надо осознать, что от них и больше страданий. Есть материальная жизнь — горизонталь. Но есть и вертикаль — духовность, нравственность. Посередине — человек, его растягивает как на кресте. И надо решать, что для тебя важнее: скоротечное материальное или вечное духовное. И надо, чтобы в этих вопросах хотя бы колебания, метания были, а не одна цель: как можно больше и сразу.
— На что сегодня возлагаете свои главные надежды?
— Надеюсь, что буду продолжать мой путь ошибок и попыток извлекать из них уроки — чтобы исправляться. К сожалению, начал понимать это только с течением времени. А толчком к этому послужила такая история. В начале 80–х, уже начав работать, я как–то навещал моего педагога в ГИТИСе Марию Осиповну Кнебель, ученицу Станиславского. Приехал к ней в Переделкино. Я в депрессии: что–то по жизни и творчеству не складывалось. Мария же Осиповна бодра, глаз горит — несмотря на то что в очередной раз упала, сломала себе что–то. Я ей прямо так и говорю: «Мария Осиповна, вам же уже за 80. Чем же вы живете? Цель–то у вас какая?» Она уверенно ответила: «Самосовершенствуюсь». Это, хотя и неосознанно, так меня поразило, так осело во мне! Так что и на своем нынешнем пути хотел бы самосовершенствоваться.
— Создавая «Покровку» в 90–е годы, когда в театр шли на хи–хи, мат и раздевание, вы рискнули поставить на классику и остаетесь ей верны.
— Классика — наш золотой духовный запас, без которого театр невозможен. Наши великие писатели, помимо хорошо созданных сюжетов и хорошего языка, в первую очередь задумывались о сокровенных вещах, непреходящих истинах, о смысле жизни, вере. И это та вертикаль, по которой необходимо подниматься в своем духовном, нравственном росте.
— Перефразируя вашего любимого Николая Васльевича,чьи «Мертвые души» вы блистательно поставили на сцене «Маяковки», много ли у нас сейчас живых душ, способных сочувствовать, сопереживать, сострадать?
— «Душа бессмертна» — произносит мой Чичиков в конце пьесы. Так что души–то все не мертвые — живые. Вот только очень много искалеченных. Надо лишь суметь прислушаться к себе — душа–то стучится, бьется.
— Чем новеньким порадует «Покровка» в юбилейном сезоне?
— Опять же классикой. Как и 20 лет назад, возьмемся за бездонного Антона Павловича. Сейчас готовим его водевили. Думаю, спектакль назовем «О вреде табака...» Поговорим о вреде чего–то: табака ли, бездушия, амбиций... Планов много. «Хватило бы улыбки, когда под ребра бьют», как пел Окуджава.
— Сергей Николаевич, за вашу преданность классической драматургии и, в частности, за постановку «Мертвых душ» Гоголя три года назад вам была присуждена премия Союзного государства в области литературы и искусства. Что связывает вашу творческую жизнь с Беларусью?
— На «Беларусьфильме» я снялся в своем первом фильме «Этот негодяй Сидоров». Играл начальника пионерского лагеря, а негодяя — Влад Галкин. Мой бывший студент, выпускник ГИТИСа руководит одним из минских театров. «Покровка» со своими спектаклями часто гостила в Минске. Такого доброжелательного, отзывчивого зрителя можно только желать.
Елена Калядина
