— Даша, а, кстати, где твои похвалюшки?
Брови как-то сами собой сдвинулись, так что со стороны я, наверное, выглядела очень строго, а внутри у меня наступила внезапная тишина, после такой жди цунами.
— Нету, — пожала плечами дочь и продолжила рисовать кота.
— Как нету?! Ты вот так просто об этом говоришь?
— Мама, ну не давали мне никаких похвалюшек.
— Посмотри на меня! Ты что, не стараешься на уроках?
— Стараюсь... А может быть у кота красный хвост?
— Даша... Ты не стараешься, — я вложила в эти слова самую трагичную интонацию из моего скудного мамского репертуара и сама себе стала противна.
Учительница ввела в классе систему поощрения: за аккуратность ведения тетради, за прилежание, за активное участие в уроке, за все хорошее ученики получают маленькие картинки, называемые похвалюшками. Десять микроскопических похвалюшек можно обменять на одну побольше, десять больших — на огромную картинку. У кого-то уже есть большая похвалюшка, у кого-то пять средненьких, я обнаружила в кармашке Дашкиного пенала семь маленьких... Примерно так же я чувствовала себя, когда провалила последний экзамен в ГИТИС. Но теперь я была еще более беспомощной, потому что с листа, вырванного дочкой из альбома для рисования, на меня смотрел бирюзовыми глазами жирный кот с красным хвостом и он был для моей Даши гораздо важнее десятка незаработанных похвалюшек, а я... А я!
В моем 2 “Г” было 42 человека, так что когда говорят, что 34 ребенка в классе — много, я недоумеваю. С каждым из этих 42 я вела борьбу, сражалась за звездочки. Вырезанные учительницей из красного картона пятиконечные символы советского счастья и желания прожить свою жизнь так, чтобы отцам и дедам не было стыдно, выдавались все за то же. Несешь два пакета макулатуры и знаешь — верная звездочка, выучишь стихотворение наизусть (а ведь не задавали, просто прочесть нужно было) — звездочка, решишь задачу первой — звездочка! На каждой моей тетрадке, на дневнике, на папке для труда теснились звездные ряды, я созерцала результат своей борьбы и становилась счастливой. От похвального листа за отличную учебу, от того, что выбрали старостой класса, назначили председателем дружины в пионерском лагере. Нет, кота я тоже рисовала и писала стихи, и пьесы, и записывалась во все подряд кружки, и ездила на соревнования по лыжным гонкам. Любое место, где можно было обнаружить пьедестал, автоматически становилось желанным. Однажды я узнала, что через месяц в нашем микрорайоне будут проходить соревнования по конькобежному спорту, и тут же записалась в соответствующую секцию. На Масленицу я забиралась по палке, в небо. Там наверху закрепили пакет с конфетами, сорвалась! Но зато потом быстрее всех съела горку блинов, за что была награждена красивой шкатулкой. Если в цирке просили девочек перекричать мальчиков, я срывала голос. Неудачи и поражения ранили, но ненадолго, потому что везде и во всем мне виделась возможность ввязаться в очередное состязание.
Моя дочь другая. Другая? Диаметрально! До удивительного, до шока. Я смотрю на нее с любовью и пытаюсь отыскать в родных чертах свой ген жадности, ген перманентного желания каждую минуту вырывать у жизни призы. Азарт, стремление, страстное любопытство. Неужели это все — хвост, отваливающийся за ненадобностью? Над поколением нынешних детей другие звезды, кто знает, какие качества пригодятся в новом веке. А вдруг спокойствие, умеренность, умение удовлетворять свои потребности минимальными средствами... Тоска или мудрость?
Тему похвалюшек я больше не поднимала — нет так нет. Но, честно признаться, все равно надеюсь в один хороший день выиграть “мамские соревнования” и увидеть свою дочь на каком-нибудь первом месте. Но это мои личные переживания и я имею полное право этого хотеть, равно как и моя дочь вольна не желать ничего подобного. Кто из нас кого? Я опять в бою, потому что мы такие — неисправимы.
sulimovna@rambler.ru
