Подранки

22 июня 1941 года на нас напал зверь

Встретишь сегодня седовласых стариков и про себя отметишь: ветераны... И нет уже в том великой ошибки, если выяснится, что в годы войны эти люди были шести–семилетними детьми. Да, они не держали в своих слабых ручонках оружие, не участвовали в боях. Но на них сыпались бомбы, они попадали в концентрационные лагеря, получали ранения, гибли.

Великий подвиг совершали тогда белорусские матери — сохраняли свое потомство для будущего страны. Сегодня их дети уже сами стали бабушками и дедушками. Внучата нет–нет да и спрашивают:

— Дедушка, а ты был на войне?

Нет простого ответа. Статус детей, их матерей, оказавшихся в оккупированной фашистами Беларуси, пока не определен. Они не были на передовой, но погибали на той же войне. И вот каким помнится лихолетье одному бобруйскому мальчишке...

«Бомбочки» и куры

Мы с мамой шли в толпе возвращавшихся в город беженцев. За спинами погромыхивало. В толпе говорили: немцы бьют из орудий. Всем было страшно, мне — тоже, я молчал. На земле — разломанные ящики, рассыпанные конфеты– «бомбочки». Я взял одну, но мама рассердилась:

— Нельзя, чужое!

Наша Станционная улица была в довоенном Бобруйске окраинной. За ней пролегали железнодорожные ветки на Фандок и военные склады. Серьезных боев за город в 1941–м не было. Возвратившись, люди с облегчением увидели свои дома в большинстве неповрежденными. Даже куры что–то поклевывали во дворах.

Но курам не повезло первым. Появились немецкие конные упряжки с большими пушками. К забору нашего палисадника тоже привязали лошадей. Солдаты громко смеялись, гоняясь за курами. Один из них бросился на птицу, но промахнулся и плюхнулся в пыль. Немцы хохотали, приседая и хлопая себя по коленям. Курица все же попалась. Солдат придавил ее голову ногой в сапоге с железными блестящими шипами. Из чехла выхватил кинжал, потянул птицу вверх и рубанул по горлу. Кровь брызнула струей, я зашелся в плаче.

Стрельба ночью

С наступлением темноты не разрешалось показываться на улице. И все же однажды мы нарушили запрет, вышли из дому. Помню, было уже холодно. В стороне крепости слышалась стрельба. Она нарастала, низкие тучи подсвечивались заревом.

Назавтра до нашей улицы дошла страшная весть: ночью в крепости немцы расстреляли из пулеметов тысячи пленных красноармейцев.

После войны жертвам фашистов в Бобруйской крепости поставлен памятник. Когда я вижу его, вспоминаю холодную ночь, жуткую стрельбу и зарево горящей казармы, во дворе которой погибли 18 тысяч красноармейцев.

Смерть соседей

Идут бои за город, мы с соседями сидим в убежище. После стрельбы наступило затишье. Соседи, муж и жена, вознамерились выглянуть наружу. За ними пристроился и я. Мужчина выходил первым. Вдруг оглушительно рвануло. Меня обдало будто горячей водой. Мама закричала:

— Сыночек, ты весь в крови! Куда ранило, где больно?

Но это не в меня попало. Осколки снаряда распороли живот мужчине и шею женщине. Ее кровь из артерии хлынула на меня. Соседка быстро скончалась. А мужчина долго пытался затолкать обратно в живот вывалившиеся внутренности. Он сидел у стены и загребал их вместе с грязью и соломой.

— Убейте меня, людцы, Богом молю, убейте!

Человек из самолета

Уже трое суток как мы в подвале. Стреляют то наши, то немцы. Наконец стихло. Мы выскочили наружу, голодные и грязные. Начали обследовать окрестности. Вдруг в небе затарахтел двукрылый самолет и с ходу приземлился на лугу. Из него выскочил военный и побежал в нашу сторону. Самолет быстро взлетел, а по военному откуда–то началась стрельба.

Человек бежал зигзагами и благополучно оказался около нас. Отдышавшись, поздоровался. Сообщил, что он начальник станции Бобруйск, прибыл налаживать движение поездов.

А в сентябре 1944–го я пошел в первый класс железнодорожной школы на станции. Как–то в класс зашел мужчина, посмотрел на потолок и обратился к учительнице:

— Да, небо просвечивает. Нужна крыша...

Я узнал его и воскликнул:

— Дядя, это вы на самолете прилетели, когда немцы стреляли?

Он улыбнулся и погладил меня по голове. Как звали тебя, чудесный железнодорожник?..

Белый хлеб

Мы с мамой вернулись домой. Наш кров не пропал, хотя рядом тлели пепелища. Напротив дома чадил подбитый советский танк, около него лежали убитые. Чуть в стороне застыли немецкий тягач и орудие.

Несколько солдат попросили маму испечь хлеб из трофейной муки. Он был готов через несколько часов. Солдат разломал заскорузлыми руками белую горячую буханку и дал половину мне. Как же было вкусно!

Потом приехали подборщики трупов из похоронной команды.

Война после войны

Фронт ушел на запад, а мы начали игры в войну. Использовали только боевое оружие. Его в окрестностях осталось столько, что хватило «воевать» надолго. Мой последний немецкий пистолет милиция отняла только в 1947 году. А до этого...

Как–то мы, шестеро мальчиков с улицы Станционной, сговорились поиграть в карьере у железной дороги. Там нашли интересную мину с часовым циферблатом на трубочке. Захотелось его снять. Под трубку положили камень и стали бить по нему другим камнем. Перебить не получалось.

Мне и соседскому Боре надоело это занятие, и мы побежали к экскаватору у железной дороги, где военные насыпали гравий на платформы. Попили у них водички и побежали назад к ребятам. По дороге услышали взрыв. На том месте увидели растерзанные взрывом тела...

Потом за городом мы обнаружили немецкий склад боеприпасов. Они хранились в ямах с гидроизоляцией. В одной — противопехотные мины, в другой — детонаторы и прочее. Когда мы нашли взрывчатку, то загорелись желанием рвануть этот склад. Нашли моток огнепроводного шнура, рассчитали время его горения с тем, чтобы уйти подальше. Мы понимали, что будет страшный взрыв, но то, что случилось, оказалось далеким от наших фантазий.

Взрыв был настолько мощным, что во многих домах повылетали стекла. Еще не зная об этом, мы с мальчишеской гордостью побежали хвастаться. И зря. Пороли нас нещадно. А на месте того взрыва сегодня в Бобруйске стоит озерцо.