Есть ли смысл жертвовать мелкие суммы? Кто следит за тем, чтобы родители детей не потратили деньги на что-то иное? Какова вероятность, что деньги собираются на то, что совсем не нужно ребенку? Об этом и многом другом корреспондент агентства «Минск-Новости» спросила Наталью Маханько, директора Международного благотворительного фонда помощи детям «Шанс», который работает в Беларуси девять лет.
— Наталья Александровна, зачем простым людям жертвовать по 2 рубля, если бизнесмены и крупные компании вносят сразу большие суммы?
— По статистике 60 % средств, которые мы получаем от физических лиц, приходят маленькими суммами через SMS или звонок со стационарного телефона, по два-три рубля. И я считаю, что позиция: «У меня мало денег, поэтому я помогать не буду», — неправильная. Каждый помогает по мере своих возможностей.
Для меня благотворительность — это философия. Есть люди, которые никогда не будут жертвовать, сколько бы денег у них ни было. Если кто-то говорит, что не может помочь, то, скорее всего, он не хочет это делать. Бывает, что в кошельке 5 рублей, но человек перечислит хоть 10 копеек. Некорректно говорить, кто сколько дает. Важно то, как человек помогает.
Что касается бизнеса, нужно понимать, что помогает не компания, а конкретные люди из нее, которые принимают решение.
— Ваше требование к родителям — отсутствие возможности оплатить лечение самостоятельно. Какие доходы у них должны быть, чтобы вы не отказали в помощи?
— Мы понимаем, что в Беларуси мало кто может сам оплатить лечение, которое стоит 40 000 долларов или 60 000 евро. У нас еще не было ни одного отказа по причине большого дохода родителей, мы жестко не смотрим на это. Если мама и папа работают, при этом просят нас помочь лекарством за 500 долларов, скорее всего, откажем. Но такие к нам вряд ли обратятся.
— Нужно разделять контроль над родителями, которые получили деньги от фонда, и контроль над самим фондом.
Что касается родителей, если у нас есть возможность перечислить деньги не им, а напрямую в клинику или аптеку, мы это, безусловно, делаем. Если такой возможности нет, перечисляем на счет родителей, и они отправляют нам отчеты, отдают оригиналы чеков, возвращают остаток, если он имеется.
Фонд работает девять лет. Все это время мы делали все, чтоб наша работа была максимально прозрачной. Если деньги хоть раз направились бы не на лечение, этот факт уже бы всплыл — любой обиженный человек обязательно оповестил бы об этом всех через Интернет.
Мы показываем, кто и сколько денег перечислил: сотрудник весь день размещает на сайте каждый платеж вручную, чтобы каждый благотворитель видел, что сумма, которую он отправил, пришла. Размещаем информацию о том, кому и в каком объеме перевели деньги. Делаем отчеты не только для юрлиц, как этого требует закон, но и для физлиц, которые перечисляют крупные суммы, — отправляем им бумажные отчеты. Ежегодно проводим аудиторскую проверку, хотя она и не обязательна. Отправляем отчеты в Нацбанк, в Департамент по гуманитарной помощи. Недавно нас проверяла налоговая. Нас контролируют, а мы контролируем родителей. В Беларуси я не слышала ни про один благотворительный фонд, который работал бы не честно.
— Иногда семьи, которые нуждаются в помощи, не обращаются в фонды. Они говорят: «Как мы можем просить о помощи, если есть более тяжело больные дети?» Как вы к этому относитесь?
— Это мудрая позиция родителей, которые понимают, что кому-то тяжелее, чем им. Хотя сравнивать своего ребенка с другими имеют право только родители. Если они отказываются от помощи, значит, это их внутреннее отношение к ситуации.
Мы действительно не можем помочь всем. Ни один фонд в мире не может помочь всем. Поэтому мы установили ограничения для тех, кто может к нам обратиться. Это возраст от 2 до 18 лет (хотя иногда мы помогаем детям и более младшего возраста). Ребенок должен иметь сохранный интеллект, у него должен быть шанс на выздоровление. И должны быть медицинские документы, которые указывают на то, что ребенок нуждается именно в лечении, — помощь тем, кто нуждается в паллиативе, мы не оказываем.
— Бывает ли, что фонд собирает деньги на лечение, которое не даст результата?
— Наше основное условие для выделения — ребенок должен иметь шанс на выздоровление.
— А случаи сбора средств на неоправданно дорогое лечение были?
— Мы работаем уже девять лет и знаем о примерной стоимости услуг. Сравниваем цены, связываемся с клиникой и просим о скидке. Например, на лечение антителами в испанской клинике нам предоставляют скидку 10 %. Просим, чтобы не родители расписали нужные услуги и их стоимость, а клиника. И если видим, что нужно, например, МРТ, а его у нас делают бесплатно, то на него деньги не собираем.
Бывают случаи, когда лечение в большинстве клиник предлагают за 80–90 тысяч евро, а, например, в Израиле — 300 тысяч, и становится понятно, что 300 тысяч — необоснованная цена. В таком случае мы можем посоветовать более бюджетную клинику, если уверены в ней. Случается, родители не соглашаются на наш вариант.
— Как в фонде реагируют на случаи, когда семья не доверяет белорусским врачам и поэтому хочет лечить ребенка за границей? Просит открыть сбор средств, при том, что может получить помощь в Беларуси?
— Если медицинская помощь либо лекарство предоставляется в Беларуси бесплатно, то мы ничем помочь не можем. Недавно я разговаривала с родителями ребенка, которому мы уже оплачивали дорогое лечение, которого в Беларуси нет. У ребенка произошел рецидив, а в таком случае наши больницы помогают. Родители не хотят лечить ребенка в Беларуси — и мы не можем помочь. В итоге они нашли деньги на лечение сами.
Однако у нас была ситуация, когда ребенку нужен был препарат, который предоставляется в стране бесплатно, но не было возможности его срочно закупить. Например, если в онкоцентре не могут срочно закупить препарат «Тиатепа», по необходимости его покупаем мы.
— Кто выбирает медицинский центр, где будет лечиться ребенок, на лечение которого собирает деньги фонд?
— Как правило, это делают сами родители. Здесь важна морально-этическая сторона: родители выбирают центр, которому больше доверяют. Если выберем мы и что-то пойдет не так, то могут обвинить фонд. И все же когда мы знаем, что в Германии и России качество лечения одинаковое, то можем предложить родителям вариант, который стоит дешевле. Часто родители соглашаются, хотя и была пара отказов.
— Что происходит с деньгами, если ребенок умирает до того, как собирается нужная сумма на его лечение?
— У нас были две такие ситуации, когда во время сбора денег умерли две девочки. Мы писали на сайте: «Ввиду того, что не можем использовать деньги по целевому назначению, просим благотворителей сообщить о необходимости вернуть им деньги либо разрешить, чтоб мы направили собранную сумму на лечение других детей».
— Почему на сайте не собирают деньги на лечение определенных детей, а сразу пишут: «Средства собраны»? Откуда берутся деньги?
— Некоторым детям, которым требуются не слишком большие суммы, оказываем помощь сразу, не открывая сбора средств. Сейчас двадцать детей, которым мы должны оплатить лечение. У нас много партнеров, которые ежемесячно перечисляют крупные суммы, поэтому мы можем планировать примерный бюджет. Знаем, что поступит от 20 тысяч до 50 тысяч евро. Поэтому иногда мы не открываем сбор, а сразу пишем на сайте: «Средства собраны».
— Почему фонд собирает деньги на свой счет, а не указывает счета родителей тех, кому нужна помощь?
— Потому что это неудобно и непрозрачно. Более того, именно ради такой прозрачности мы ставим родителям условие не вести параллельные сборы.
Зато мы никогда не будем собирать деньги по полгода. Нам нужно максимум полтора месяца, и это в случае, когда необходима крупная сумма.
АВТОР: Кристина Сухаревич
