В конце 80 — начале 90–х годов для переселенцев из «чернобыльских» деревень были построены сотни поселков. Строили, несмотря на бедность, по–богатому. Особняки в трех уровнях, магазины, школы, бани, прочий «соцкультбыт». Ожидалось, что и окрестные хозяйства воспользуются ситуацией, укрепятся за счет притока новых работников, которым созданы все условия. Спустя полтора десятка лет я побывал в одном из таких населенных пунктов.
Поселок Солнечный замышлялся не иначе как оазис труда и отдыха. Строился он в Светлогорском районе продолжением деревни Даниловка. В начале 90–х воздвигли 60 солидных особняков со всеми удобствами, еще 50 были близки к завершению, провели газ, воду...
Сегодня Солнечный — поселок контрастов. Некоторые дома — просто примеры образцового ведения хозяйства. С модными клумбами и спутниковыми антеннами. Рядом — столь же величественные, но пустые кирпичные коробки. Участки заросли кустами, которые, видимо, тоже когда–то были частью дизайна. Совсем одичавшими выглядят несколько кирпичных громадин в два с половиной этажа. Похоже, хозяева здесь не были давненько. А что происходит с домом, когда из него уезжает хозяин, известно всем.
Пожилая женщина привязывает коня у одного из таких особняков, благо трава — по пояс.
— Куда люди–то подевались?
— Это вы у начальства спросите...
Дальнейшие мои расспросы лишь вызывают пущее обострение бдительности: «А вам зачем?» В конце концов, бабушка все же обмолвилась: «У других спрашивайте. Я–то из Даниловки сюда переселилась...»
Интересное обстоятельство. Его суть впоследствии разъяснила заместитель начальника областного управления по проблемам ликвидации последствий катастрофы на ЧАЭС Людмила Лисюк: не всегда в такие особняки заселялись именно люди из «чернобыльских» районов, многие переселенцы просто отказывались ехать в деревню — старались получить жилье в Минске. Вот и отдавали дома местным...
Я пытался отыскать в «чернобыльском» поселке самих «чернобыльцев» — поинтересоваться, как поживают, воспоминания записать...
Стучусь в кирпичные хоромы в два с половиной этажа. Навстречу выходит пожилая хозяйка. Выясняется, что к Чернобылю она никакого отношения не имеет. Приехала сюда с семьей в 1992 году из–под Душанбе. Сегодня сын трудится сварщиком, его жена — директор клуба в соседней деревне. Отчего дома пустые? Так поуезжали люди — работы нет... Это объяснение мне в дальнейшем придется услышать от каждого: работать негде и жить здесь, стало быть, незачем.
«А много ли тут «чернобыльских» переселенцев?» — ввожу в глубокую задумчивость пожилого огородника за аккуратным забором. Он с полминуты что–то перебирает в уме, загибает палец... Да так с ним и остается: «Одна семья — точно. Их, правда, нет дома. Больше не знаю. Зато есть из Казахстана, из Таджикистана...»
Пока бродил по Солнечному, увидел дома, которые выглядят заброшенными, но при этом участки возделаны, засажены картошкой, огурцами, прочей растительностью. Разобраться в этом феномене помогли мужчина с женщиной на автобусной остановке. Признались: «Вообще–то мы из Светлогорска. А тут у нас что–то вроде дачи». Откуда она взялась? Мужчина когда–то устроился работать в местное хозяйство, там и дали в 93–м. Теперь, правда, к совхозу отношения не имеет, но дом остался. По мне, так немного шикарно для дачи...
Примечательно, что в сельсовете лицевые счета закрыты только на 6 из 60 особняков. Это значит, что остальные формально имеют хозяев. Только они не очень–то часто проявляют себя. И нынче сложно найти концы в запутанной истории приватизированных строений. Председатель Красновского сельсовета, к которому относится Даниловка, Виктор Огарев вздыхает: пустующие дома — явление типичное не только для Солнечного, по всему сельсовету такого добра хватает. (Вообще–то не только по сельсовету и не Огарев виноват — проблема гораздо более масштабная. — Авт.) И как с этим добром быть, неясно. Одно дело, когда человек бросает собственноручно построенное или купленное жилье, — причин может быть множество. Другое — когда это громадный особняк, отгроханный на государственные деньги.
Есть еще одна часть поселка — за дорогой. Точнее, не то чтобы она есть... Была. Кое–где видны руины фундаментов, более крупные остатки строений. Но от большинства не осталось и следа. Это те самые «близкие к завершению» 50 домов, о которых я упомянул в начале, а также баня, магазин и котельная. Их снесли, продали на стройматериалы. А что не продалось, объяснили местные, зарыли на поле. Все с той же формулировкой: не нашлось желающих сюда переезжать.
Напомню: было это в первой половине 90–х. Тогдашняя неразбериха — удобное объяснение для любых курьезов. В том числе и для столь неудачного выбора места. Местный совхоз «Залесье» до чернобыльской катастрофы был стабильным середняком, давал работу всей округе. Может, и процветал бы поселок, если бы местная экономика нуждалась в таком притоке рабочих рук, да если бы сумели найти им применение. Но не случилось.
Совхоз пережил неоднократное реформирование, нынче встает на ноги. Только рабочую силу возят теперь в основном из райцентра. Да в Солнечном ее и нет.
— В поселке, кроме меня, человек 18 работающих осталось, — прикидывает трудовые ресурсы местный житель с 1994 года школьный учитель физкультуры Василий Ермолаев. — Из них примерно половина — учителя. А вообще, если бы не дефицит работы, жить тут можно прекрасно: у меня — огород, сад, вот пчел еще заведу. А еще — речка, грибы–ягоды, охота...
Эти выгоды, кстати, не остались незамеченными. Люди говорят, пустыми домами то и дело интересуются гости из России. Но это опять же под дачу — не в совхозе же работать...
Искать крайних в этой истории вряд ли есть смысл. Хотя, возможно, попытаться и стоило бы... Как бы то ни было, именно местным властям расхлебывать эту застарелую кашу, пытаясь выжать из ситуации максимум пользы.
Председатель сельсовета надеется, что совхоз все же возродит животноводство. Это может означать, что потребуются дополнительные работники и существование поселка приобретет некую экономическую целесообразность.
Между тем Солнечный — лишь один пример, который наводит на размышления о судьбе прочих подобных поселков. Что с остальными? Насколько эффективно используются особняки и сопутствующие постройки — котельные, магазины, клубы, столовые, детсады и прочее? Сколько из них еще «живы»? Не получилось ли так, что гигантские «чернобыльские» деньги кое–где ушли в песок? Как это было с деревней Тешков, где сначала построили целую улицу для переселенцев, а затем жителей эвакуировали — дома так и стоят мертвые.
Анализ происходящего был бы интересен и поучителен. Логично было ожидать, что ситуацию кто–то отслеживает. Однако, оказывается, сведенную информацию по этой теме найти непросто. В Гомельском областном управлении по проблемам ликвидации последствий катастрофы на ЧАЭС объяснили: государство вложило деньги, а о том, чтобы все это работало, должны позаботиться районные власти. В райисполкомах, в свою очередь, напоминают: решения о строительстве поселка в том или ином месте принимались на уровне облисполкома и Совмина БССР...
Означает ли это, что ни одному из ведомств не интересно узнать о реальных результатах «чернобыльской» стройки в комплексе? Об одном конкретном примере я рассказал...
Цифра
По данным управления по проблемам ликвидации последствий катастрофы на ЧАЭС Гомельского облисполкома, на Гомельщине построено 209 поселков для переселенцев из «чернобыльских» районов. В том числе 14.138 квартир и домов, 50 школ, 68 детских садов, 15 котельных, 8 магазинов, 18 клубов, 13 прачечных, 17 столовых, 15 АТС, 64 амбулатории, 28 бань.
Фото автора.
