По волнам памяти

Приход лета рождает в крови неистребимую тягу к путешествиям. Ловишь себя на том, что стали интересовать маршруты движения поездов, что изучаешь объявления об автобусных турах - туда, на юг, к теплому морю, к скалам, поросшим изумрудной зеленью, которая лениво колеблется на изменчивой грани между воздухом и морем, к ни с чем не сравнимому шуршанию прибрежной гальки, потревоженной пологими волнами, к непередаваемому ощущению лени, покоя и нежелания куда-либо спешить.

Когда-то, возвращаясь после горных маршрутов по Кавказу, мы, мальчишки-студенты, не очень торопились домой. В те времена вдоль кавказского и крымского побережий Советского Союза от городка к городку, от деревушки к деревушке, от причала к причалу сновали легонькие моторные шаланды - все исключительно с птичьими именами. Были среди них: "скворцы", "альбатросы", "щеглы", "буревестники". Они так и назывались - "птички". На этих шаландах, как на перекладных (а куда спешить?), можно было за смешные копейки, как древние греки, не теряя из виду берега, добраться от Кавказа до Крыма, ночуя под неописуемым небом на пляжных лежаках, чтобы с рассветом на следующей попутной "птичке" двигаться дальше, иногда задерживаясь в каком-либо приглянувшемся местечке, в какой-либо сногсшибательной бухточке, купаясь, ныряя, поджариваясь на солнышке, завязывая мимолетные знакомства, и неспешно приближаться к совершенно не обозначенной ни в сознании, ни на карте цели.

Нынче все иначе. Во-первых, куда-то подевались простецкие и непритязательные "птички". Может, просто обветшали? Может, стали невыгодны? Во-вторых, не очень-то переночуешь на пляжном лежаке под бархатным, глазастым небом. Пляжи стали платными, да и многоваттный рок, который гремит над берегом от заката до рассвета, не способствует неспешному ночному общению с двумя великими стихиями - морем и небом. В-третьих, сами мы стали стары и унылы, обзавелись женами и детьми, а то и внуками, которые требуют пусть маломальского комфорта и которых трудно соблазнить простодушной юношеской романтикой.

И все же, все же!..

Трапеза в Суу-Даге

В Коктебеле мы обычно не задерживались. Берег здесь был неуютный и пыльный, публика - из-за всесоюзной литературной славы этого местечка - высокомерной и пижонской. Цены на рынке - не по студенческому карману. Поэтому Коктебель был временным перевалочным пунктом по дороге в Судак.

Суу-Даг - так мы называли городок на татарский лад. Он пользовался у нашего бродячего племени популярностью из-за генуэзской крепости, замыкающей бухту с одной стороны, и мыса Апчак, похожего на забравшуюся в море гигантскую игуану, - с другой. Кроме того, у самого подножия горы, на которой стоит крепость, за ржавой колючкой был расположен причал местной рыболовецкой бригады, где можно было при случае подрядиться на недельку и подработать "на подхвате" за харчи и ночлег.

Не знаю, по какой причине, но Суу-Даг и сегодня, как и когда-то, притягивает непритязательную и не очень богатую белорусскую публику. Два года назад жили мы здесь в странном доме, прилепившемся к горе террасами, с девчонками из Гродно. Гродненские красавицы, вырвавшись на южный берег из супружеских тенет, запаслись из дома макаронами, тушенкой и всяческими "роллтонами", весело и бесшабашно поджигали со всех концов отпущенные судьбой две недели свободы. Их макароны, тушенка и "роллтоны" доводили меня до истерики. Однажды не выдержал: "Все, землячки! Сегодня вас кормлю натуральным южнобережным ужином. Отказы не принимаются!"

Для начала сходил на базар за помидорами, огурчиками, зеленью, сыром и зеленым, злым стручковым перцем. У медсестры из поселка Морское, татарки Венеры, "затарился" разливным, местным, ее собственного производства, красным, густым, настоящим "Саперави". Потом, выпросив у хозяина дома Миши старый мешок, отправился на рыбацкий причал. Надеялся, что порядки у местных рыбаков не очень изменились за последние несколько десятков лет, - и не ошибся. Моторный баркас притарахтел к причалу часам к двенадцати.

- Мужики, мне бы "лисицу", килограммов на пять...

"Мужики" посмотрели недоуменно - приезжие-курортники не знают местного названия черноморского ската, да и вообще не имеют понятия об этой потрясающей рыбе, жирной, нежной и бескостной. Боятся ее ядовитого шипа на хвосте. Недоумение рассеялось быстро: "О чем вы говорите, ребята, я когда-то сам подрабатывал в вашем "колхозе" матросом..."

Огромная плоская рыбина обошлась мне в два литра местного "Каберне", купленного тут же, на набережной, у знакомого виноторговца Наримана.

Теперь в меню торжественного ужина следовало добавить последний, завершающий штрих. Взяв с собой подводное снаряжение, отправился на другую сторону Апчака, в безлюдную пустынную бухту, где не шастают дилетанты-курортники и где в глубоких и прозрачных водах всегда водились отборные, наглые, лупоглазые крабы, откормленные, в половину моей ладони мидии и покрытые известковыми наростами огромные рапаны, мясо которых подают в местных ресторанах, запеченное в тесте по паре на порцию. Нырять за этой прелестью приходится на глубину от 7 до 9 метров. Однако как-то справился.

"Лисицу", ошпарив не единожды и смыв с нее слизь, выпотрошил и разделал так, что из огромной ее печени можно было сварить уху. Остальное белое, нежнейшее мясо годилось для гриля. Сварив и почистив раскрывшиеся в кипятке мидии, отложил их на время в сторону, имея в виду приготовить из них изумительный по вкусу крымский плов. Рапанов и крабов без всяких затей забросил в ведро и поставил на огонь. Помидоры, огурцы, зелень покрошил в эмалированный тазик, основательно сдобрив зеленым жгучим перцем, винным уксусом и местным самодавленным маслом.

Управился со стряпней часам к семи, когда спала жара и вернулись с пляжа мои жена с дочерью и 6 гродненских прелестниц. Вина, как всегда, оказалось мало. Пришлось докупать у хозяина. Оно было попроще, чем у Венеры и Наримана, но тоже вполне пристойное.

Я рассказываю вам эту историю, во-первых, для того, чтобы утолить первое, острое ностальгическое чувство о временах и нравах бродячей юности, а во-вторых, чтобы убедить: кроме анталийских, кипрских и прочих более экзотических курортов, остались еще местечки в "ближайшем зарубежье", где под легкой лессировкой цивилизации можно обнаружить первозданные радости, позволяющие почувствовать себя единым целым с морем и солнцем, осознать почти первобытные, но такие важные для мужчины чувства добытчика и кормильца.

Брют по-шаляпински

Обогнув на маршрутке генуэзскую крепость Суу-Дага, через десять минут кружения по прибрежному серпантину можно оказаться в Новом Свете. Местечко тоже популярное у знающих людей. Правда, сейчас вся его набережная заставлена палатками с разной курортной дребеденью и на маленьком пляже яблоку негде упасть, но, честно говоря, перспектива купания в Новом Свете меня никогда не прельщала. Знаменито это поселение вовсе не пляжем, а своим заводом шампанских вин, построенным когда-то в местных пещерах еще князем Голицыным. Во времена моей юности здесь, на самом берегу, стояла будочка, в которой продавалось в розлив молодое, только что с завода, еще не газированное и не выстоявшееся шампанское брют. Брют - это значит "самое сухое". Только такое шампанское считалось настоящим до тех пор, пока мадам Помпадур, фаворитка короля Людовика ХV, не придумала добавлять в него сахар, чтобы не было очень кислым, и тем самым положила начало всяческим "полусухим", "полусладким" и "сладким" разновидностям этого вина.

Будочки с шампанским-полуфабрикатом, естественно, сегодня в Новом Свете вы не найдете. Но не огорчайтесь. В заводском магазинчике смело покупайте две бутылки брюта и, не задерживаясь, чтобы вино не успело согреться, выходите на Голицынскую тропу, которая, опоясывая скальный монолит, приведет вас в Шаляпинский грот. Огромную пещеру, в которой, используя ее фантастическую акустику, когда-то пел сам Шаляпин. В гроте нынче грязновато и неприбрано. Не обращайте внимания. Присядьте на плоский камень у самого уреза воды, откупорьте бутылку вина и выпейте его из горлышка, захлебываясь искрящимся, пузырящимся, веселым и легким напитком. Поверьте, пить это вино нужно только так: либо из хрусталя, либо из горлышка, глядя на море и ощущая истомленной солнцем спиной прохладное дыхание огромной пещеры, в которой, кажется, еще живет и бьется могучий бас Шаляпина.

Однако не увлекайтесь... Вам еще предстоит пройти по головоломной тропинке, которая вьется вдоль тела скал, то взлетая наверх, то спускаясь к самой воде. Быть в Новом Свете и не прогуляться в Лазурную, Разбойничью и Царскую бухты - по меньшей мере опрометчиво. Я не знаю более красивой и гармоничной бухты на всем крымском берегу, чем Царская. Имя свое, не татарское, исконное, а современное, российское, она получила после того, как здесь изволил причалить на яхте и провести день Николай II. Бездонная, с бирюзовой водой, просвеченной до двадцати метров в глубину, огороженная со всех сторон головоломными скалами, она наполнена пряным, смоляным ароматом реликтовой крымской сосны, который стекает из заповедной рощи к самому морю.

Когда-то, очарованные дикой красотой и уединенностью этой бухты, мы располагались в ней, не разбивая палаток, чтобы не привлекать внимания пограничников, иногда появлявшихся здесь с ночным дозором, а просто расстелив спальники под благоухающей сосной, уносились в неожиданный сон, который легко накатывал с последним солнечным лучом и прерывался столь же легко, вспугнутый первым проблеском следующего дня.

Пожалуй, сейчас вам уже не удастся испытать того блаженного чувства уединенности и благорастворения в природе, которое испытывали мы в этой бухте в юности, но все же, если окажетесь там, попытайтесь выжать из этого волшебного местечка, как воду из губки, все радости, которые оно хранит, до самой последней капли. Попробуйте, если хватит духу и умения, прыгнуть в море со скальной площадки, с которой когда-то "ласточкой" сигали мы, стараясь не отстать от местной "летучей" пацанвы. Попробуйте достичь дна в этой бухте и взгляните из придонного сумрака на далекий, яркий свод, который покажется вам недостижимым, но все же достигнуть его будет нужно, поскольку там, наверху, где бездна воды смыкается с бездной неба, будут ждать вас и свет, и воздух.

А впрочем, пожалуй, не стоит! Соразмеряйте свои силы и возможности. Море и горы не любят неосмотрительных и бесшабашных. То, что удавалось однажды нам, когда мы были молоды, влюблены и беспечны, пожалуй, невозможно повторить сегодня, как невозможно войти в один речной поток дважды. Оставим прошлое в прошлом. Я уверен, вы сами сможете найти в Крыму и свои бухты, и свои воспоминания, которые сохраните на всю жизнь.

Об одном прошу: когда приплывет с первой звездой последний катер из Нового Света, чтобы забрать вас из бухты - обессиленных и уже ни на что не годных, - возьмите себя в руки и заберите с собой апельсиновые и арбузные корки, окурки, пустые пластиковые бутылки. Оставьте после себя это место таким же, каким увидели, - неповторимо очаровательным.

Казантипские крылья

Пожалуй, поделюсь я с вами еще одним заветным местечком, которое люблю и без которого не представляю себе жизни. Если вам придется ехать по крымской трассе из Феодосии в Керчь, сойдите с автобуса ровно на половине дороги. На развилке, где будет стоять указатель к райцентру Ленино, непременно будет ожидать пассажиров упитанный и веселый таксист Володя. Он запросит у вас до Казантипа, вернее, до села Мысовое, 20 гривен. Сторгуйтесь с ним за 15. Он довезет вас до того места, где кончается дорога, упираясь в маленький глинобитный магазин, внешне не изменившийся ничуть с тех пор, когда 20 лет назад я приехал сюда впервые. Володя поможет вам найти квартиру - и по деньгам, и по вкусу. По дороге, разговорившись, вы выясните, что Володя - геофизик, кандидат наук. В чем дело, поймете позже, когда узнаете, что здесь, на тектоническом разломе, на водоразделе между Черным и Азовским морями, когда-то начали строить атомную электростанцию. Начали, но не достроили. Случился Чернобыль - и строительство остановили, не загрузив реактор ядерным топливом. С тех пор в пяти километрах от дороги стоит, пустуя, циклопическое здание, которому никак не могут найти применения, а бывшие специалисты, получив квартиры в городке, построенном союзным Минатомом, так и осели здесь, потеряв работу по специальности.

Сам Казантип, собственно говоря, мыс. Круглый и вогнутый, вроде гигантского казана, - отсюда название. К казану ведет узкий перешеек, врезанный в южное подбрюшье Азовского моря, с одной стороны омываемый водами Русской бухты, с другой - Татарской. Если ветер дует с Русской - то на Татарской тишь да гладь. Если с Татарской - то, конечно, наоборот. Казантип - центр энтропии. Он сопротивляется всяческим новшествам и новациям. Если он победил атомную станцию, то стоит ли удивляться, что здесь пустуют и прорастают масличным лесом начатые, но не законченные, заброшенные пансионаты, дома отдыха и т. д.?

Над Казантипом, по моему разумению, открыта вселенская воронка, по которой в вашу душу будет вливаться космический покой, рождая неспешные и весьма глубокие мысли. Сидя у магазина и беседуя с аборигенами, вы неожиданно поймаете себя на том, что вам хочется писать стихи. Более того, если вы придете домой и запишете слова, которые роились у вас в голове, - окажется, что они в самом деле складываются в строфы.

Казантип - лучшее место в мире для детей, стариков, поэтов и философов. Детей можно отпускать на море одних - с ними ничего не случится. Море здесь теплое, нежное, удивительно прозрачное и мелкое. Берег - словно специально отсыпан из манной крупы. Такой здесь песок. У стариков в Казантипе давление стабилизируется и становится, как у космонавтов. Философы и поэты, как я уже говорил, имеют возможность созерцать свою бессмертную душу, беседуя иногда с космосом и мирозданием, иногда - с аборигенами, среди которых можно встретить бывших университетских преподавателей философии, торгующих между делом дынями со своей бахчи.

Когда я приехал сюда впервые вдвоем с моей старшей дочкой, которой тогда было лет шесть, я любил рыбачить. И каждый день, за полчаса до восхода, грузился в лодку со снастью для ловли бычков. Чтобы дочка не испугалась, проснувшись одна, укладывал ее досыпать на рундуке, и мы вместе уходили в море, которое казалось просто стеклянным. Однажды к нам приплыла стая дельфинов и устроила фантастический хоровод вокруг нашей посудины. Они выпрыгивали вверх и ныряли, не тревожа стеклянной глади вод и не породив на ней ни малейшей ряби. Только с шумом выдували из дыхала столбы брызг да что-то щебетали на своем дельфиньем языке.

Мыс Казантип изрезан маленькими, чрезвычайно уютными бухточками. Однажды с московскими друзьями мы отправились в одну из них. Пока я ловил мидий для своего коронного блюда - мидии, запеченные в собственном соку, - попросил их собрать топлива. Они честно бродили среди ковыльной степи в поисках дров. Дров не нашли. Откуда им там взяться! Поняв, в чем дело, быстро собрал кучу кизяка - высушенных до звона коровьих лепешек и разложил костерок под специально оставленной кем-то для этих целей ржавой жестянкой. Горят кизяки замечательно. Жарко и без дыма. На них и испек моллюсков. Для рафинированных москвичей это стало откровением. Потом, правда, освоившись с казантипской энтропией и сделавшись много проще, они привыкли и ничему не удивлялись.

В тамошних местах ушлые киношники снимали "Короля Лира", "Всадника без головы" и еще добрый десяток фильмов, названия которых не столь звучны. Мой хозяин и друг Виталик Трегубов, потомственный азовский рыбак и главный рыбоохранитель азовского осетрового "стада", снимался во всех массовках, но это не произвело на него никакого впечатления и не оставило никаких зарубок на его судьбе. Однажды в своем огороде он выкопал почти совсем целую греческую амфору и подарил моей жене. А что такого! Древнегреческая гончарня стояла сразу за домом его матери, а развалины дозорной башни греческих пиратов до сих пор явны в распадке над бухтой Сракомойка.

В августе по ночам море в Казантипе горит. И если вы пойдете искупаться в парной после жаркого дня воде - а вы непременно пойдете, - рекомендую не закрывать глаза, плавая под водой, тогда вы увидите волшебное зрелище. Увидите, как ваше тело ласкают огненные феерические струи - это светится планктон, которым питается, нагуливая жир, и знаменитая азовская хамса, и не менее знаменитая барабуля.

Тогда же, в августе, в Казантип на "навороченных" джипах съезжаются серфингисты, уже отметившиеся и на Адриатике, и на венгерском Балатоне. Они уверяют, что лучших, чем в августовском Казантипе, условий для полетов на досках нет нигде в мире. Когда сотни серфингов расправляют многоцветные свои паруса и с тихим шелестом проносятся мимо вас, заполняя море, как конфетти заполняет бальный зал в новогоднюю ночь, начинаешь понимать, что время не властно над этой вечной землей, что зря мы стараемся как-то изменить ее, возводя реакторы, новые города, пансионаты, дворцы, - все тщетно, как тщетны были усилия греческих колонистов, татарских завоевателей, генуэзских купцов, скифских всадников, персов, македонян, кимрийцев... Они пролетели над этой землей, как дуновение ветерка, который колышет ковыль, как ночной аромат дикой гвоздики, не сумевший перебороть крепкий и основательный запах моря, соли и рыбы.

Не хочется заканчивать эти заметки на элегической, минорной ноте.

Друзья мои - лето настало. Пришла пора отправляться в дорогу. Право, куда бы вы ни поехали, повсюду ждут вас прекрасные встречи и невероятные приключения. Умейте только смотреть и видеть, слушать и слышать, влюбляться и любить, замечать и помнить. Поверьте: жизнь так чудовищно коротка, и единственное, что стоит строить основательнее, чем стены и крыши, - это собственную нашу память, которая никогда нас не покинет и никогда не предаст.