1955 г. Матч сборных СССР и ФРГ в Москве.Ну что еще должно случиться,
Какие нам нужны примеры,
Чтобы понять, что гусь — не птица,
А наше счастье — не Каррера?
С ним нет полета и простора,
Одна украденная радость,
И сколько нужно нам позора,
Чтоб исчерпалась благодарность?
Мы можем и терпеть, и злиться,
Все с гуся, как вода, стекает,
И нет яиц от этой птицы,
И съесть нельзя, и не летает!
Актер Дмитрий Назаров в сентябре этого года тоже заговорил о московском “Спартаке” стихами. И разворошили они спартаковское гнездо, и выпал из него сперва удалой итальянец Каррера, потом хитроумный идальго Рианчо, и пришел им на смену Олег Кононов, то ли белорус, то ли куряк, то ли курянин — стихами не объяснишь, а надо бы.
Нам всегда кажется, что футбол (баскетбол, хоккей, регби etc) в “наше время” был другим, не таким, как сейчас, а душевным. Пусть и бедным, но искренним. И мы готовы с бесконечным удовольствием вспоминать, как советский поэт Константин Ваншенкин (он же Ван Шенк, он же Вайншенкер, он же, с позволения сказать, Винокуров), тот самый, что свое “Я люблю тебя, жизнь” написал на подвернувшейся коре березы, был еще и заядлым любителем футбола. Мы знаем, как он дружил со Старостиными и Нетто, как восхищался Бобровым и Пономаревым, как рассказывал азбуку о том, что у великого Константина Бескова жена была актрисой, а знаменитый Николай Озеров мало того, что стал самым известным советским спортивным телекомментатором, так еще и в теннис прекрасно играл, и на сцене МХАТа. И в этом единении футбола и культуры все выглядело естественно: футбол в “наше время” был пьесой и поэмой одновременно.
Константин Ваншенкин.Особый привкус есть в осенних матчах,
где в первом тайме, как и во втором,
прожектора, включенные на мачтах,
как бы дымятся в воздухе сыром.
Струится мрак, с прожекторами споря,
стекает, будто вязкая смола.
Но окружен прямоугольник поля,
как поле биллиардного стола.
Идут команды, медленно ступая,
а их сопровождает медный гуд.
Они доходят медленно до края,
а дальше по зеленому идут.
Осенний матч, где многое на грани
и где полна отвагою душа.
Я вижу это всё не на экране,
а тем же самым воздухом дыша.
Великолепный актер Александр Фатюшин, сыгравший роль хоккеиста Гурина в великом фильме “Москва слезам не верит”, был настолько спартаковским человеком, что футболисты команды стали называть его своим талисманом. Фатюшин старался не пропускать игры. Болел, не жалея голосовых связок. Но еще болел и известной творческой болезнью, которая его и погубила. Недоиграл, недолюбил. 15 лет назад он умер от сердечной недостаточности через несколько минут после того, как его “Спартак” проиграл очередной матч ЦСКА...
Откуда произрастают корни, что давно и прочно связали футбол с искусством? Заклятый болельщик Юрий Трифонов наверняка сказал бы, что из знаменитого “Дома на набережной” — дома, где жила правительственная элита СССР, но еще и дома, ставшего и романом, и символом своей эпохи. Это там у фонтана, будучи подшофе, как пишут, любил развернуть гармошку знаменитый шахтер Стаханов, это там плясал в галифе нарком НКВД Ежов, это там жили академики и военачальники. Это там, у Кремля, на Арбате, на Моховой и еще во многих местах Москвы, советская элита искала развлечения, а футболисты давали им его.
Впрочем, не только о развлечениях речь, не только о том, что у Высоцкого “мяч затаился в стриженой траве,/ секунда паузы на поле и в эфире.../ они играют по системе “дубль-ве”, /— А нам плевать, у нас — “четыре—два—четыре”. Евгений Евтушенко, кажется, самый футбольный из всех поэтов, в конце жизни в городке Талса, что в американском штате Оклахома, вспомнил матч 1955 года, когда, незадолго до первого приезда в Москву канцлера ФРГ Конрада Аденауэра, на поле стадиона “Динамо” вышли футболисты СССР и ФРГ. И эти воспоминания заставляют сказать, что футбол и спорт вообще в Советском Союзе были не только предметами лирических воздыханий. Футбольное поле было еще и обязательно местом идейного, не хочется говорить, идеологического противостояния.
Евгений Евтушенко.Вдруг вспомнились трупы по снежным полям,Сегодня я только приоткрыл большую коробку, в которой лежит мой клад. Приоткрыл, увидел “Воспоминание о спорте” К. Ваншенкина, а в нем такое признание: “Есть известный фильм “Подкидыш”, где по ходу действия несколько раз теряется маленькая девочка. И там есть сцена встречи футболистов на вокзале. Так вот, раньше на подножке подходящего к перрону поезда стояли Андрей Старостин и его одноклубник Станислав Леута — не актеры, а самые настоящие, для достоверности, на волне своей славы. Потом эти кадры выпали и затерялись. А тогда я, мальчишкой, несколько раз ходил на эту картину, чтобы только увидеть их. И до сих пор, когда она иногда демонстрируется по телевидению, я смотрю во все глаза, боясь пропустить, — вдруг они появятся! А тот поезд все подходит и подходит к перрону”.
бомбежки и взорванные кариатиды.
Матч с немцами. Кассы ломают. Бедлам.
Простившие Родине все их обиды,
катили болеть за нее инвалиды, —
войною разрезанные пополам,
еще не сосланные на Валаам,
историей выброшенные в хлам, —
и мрачно цедили: “У, фрицы! У, гниды!
За нами Москва! Проиграть — это срам!”
Хрущев, ожидавший в Москву Аденауэра,
в тоске озирался по сторонам;
“Такое нам не распихать по углам...
Эх, мне бы сейчас фронтовые сто грамм!”
Вы помните,У Сергея Есенина футбольные мотивы сыскать трудно. Но — можно. А все потому, что теперь у меня есть книга “Футбол. Сборная СССР”, а в ней такая цитата ее автора: “Большое видится на расстоянии” — эта фраза из стихотворения моего отца стала крылатой. Однако со стайерской дистанции лет можно, получив большой обзор, не разглядеть некоторых деталей, будничных дней с их ароматом, спецификой и гаснущими в памяти людей подробностями”. Константин Сергеевич Есенин, по его собственному признанию, взялся за неблагодарный труд систематизировать биографические детали жизни главной команды, верный своему девизу: “Надо с чего-то начинать!”. Будучи по профессии инженером-строителем, сын поэта С. Есенина и актрисы З. Райх для начала своей книги о футболе вспомнил великое “Письмо к женщине”, и в этом, если хотите, можно отыскать смыслов больше, чем кажется. Скромный очкарик Костя Есенин за мужество и героизм на Великой Отечественной стал кавалером трех орденов Красной Звезды, в мирное время строил “Лужники”, школы, мосты. Он наотрез отказывался писать стихи, но прославился в СССР как поэт футбольной статистики.
Вы всё, конечно, помните,
Как я стоял,
Приблизившись к стене,
Взволнованно ходили вы по комнате
И что-то резкое
В лицо бросали мне.
Константин Есенин.И это не анекдот, когда, по воспоминаниям его сестры Татьяны Есениной, однажды в аэропорту у нее спросили: “Вы Есенина? Скажите, а вы не родственница футбольного статиста Константина Есенина?”.
И это — правда: “Знаю, как Костя дорожил своим футбольным архивом. Когда его после ареста отчима Мейерхольда и гибели матери в 24 часа переселили из квартиры в маленькую комнатушку в “коммуналке”, он ни о чем так не беспокоился, как о своих тетрадях и старых, многими пренебрегаемых газетах — вывез все до одной”.
И это, к сожалению, тоже: “Спустя 40 лет я сам видел архив Есенина на его даче в Балашихе, куда по окончании московской Олимпиады он пригласил всех сотрудников динамовского субпресс-центра, в котором сам работал. Откровенно говоря, многие из нас, пройдя через покосившуюся калитку, были удивлены увиденным на участке. Он зарос травой, кустарником, старыми, похоже, давно не плодоносившими яблонями. Не было ни клумб с цветами, ни грядок. Обветшалым выглядел и двухэтажный деревянный дом. А весь верхний этаж был завален подшивками газет. Там был архив”.
...Да-да, мне в руки попал клад. И с сегодняшнего дня в рубрике “По волнам нашей памяти” я обязуюсь регулярно делиться им с читателями “Народной газеты”: в старых книгах и справочниках спрятано много позабытых историй.
