Трудно представить, а тем более подсчитать, со сколькими людьми встречаешься за свою жизнь. Образы одних исчезают, как мимолетные мотыльки, другие оседают на задворках памяти, а есть и такие, кто поселяется в твоем сердце. К ним обращаешься мысленно — они с тобой, как близкие и верные друзья. В трудные минуты, как бы оживая рядом с тобой, они оказывают добрую поддержку, что помогает справиться с невзгодами. Таким человеком был и остается коренной минчанин, связавший с родным, кровным городом всю свою жизнь, Василий Иванович Каледа (на снимке).
Беда дожидалась доброты
Когда ноги заносят в древне-старые уголки Минска — на Золотую Горку к костелу, Татарские огороды, в Верхний город, в частности, на площадь Свободы (бывшая Соборная), на улицы Немигу и Комсомольскую (когда-то Богодельная), Интернациональную (раньше Преображенская), к Дому Массонов в Музыкальном переулке и Екатерининской церкви, что на Немиге, то как бы «живее всех живых» рядом встает Василий Иванович Каледа. Незатухающими кровинками бьется его жизнь здесь, во дворе церкви, в двухэтажном доме, где в 1914-м он родился, становился на ноги. Дом разрушался, восстанавливался — стоит и ныне.
Снова возникают с проникновенной грустинкой его слова:
«Не знаю, как кого, а меня с малолетства бытие манит своей неизведанностью. Будто по ступеням шагаешь: и вверх, и вниз, а то стоишь на месте… Ступени жизни. Но главное — новое и новое постигаешь. Правда, оно разным бывает…»
С малых лет он испытал с лихвой бед: в Первую мировую во время немецкой оккупации бегство с семьей из Минска, а возвращение — уже во время господства завоевателей-белополяков. Разные горе-напасти. Вот строки из записей Василия Ивановича о той поре:
«Шел 1919 год. 8 августа после боя, грохот которого слышался, Минск был оккупирован белополяками. Сразу начались грабежи, убийства, еврейские погромы. Появились приказы: кто католик или православный — выставлять в окно иконы. Мама выставила икону, а в квартиру впустила соседей-евреев. Их было много — и молодые, и старые, и дети. В течение нескольких дней они жили у нас, на улицу выходить боялись… Страшно было выходить — и не только евреям…»
Запали в душу подростка и репрессии уже советской поры, 20—30-х годов, при утверждении новых порядков и норм жизни. А чего стоила великая сталинская коллективизация! В трескучие морозы в столичный Минск свезли не счесть сколько «раскулаченных» семей. Ни одежды, ни пищи у них. Поместили и взрослых, и детей в промерзших церковных и монастырских подвалах — на выживание.
Однако Василий с дружками-приятелями, позабыв про риск и суровые наказания, по одним им известным подземным ходам пробирались к несчастным с незамысловатой едой и старенькой одеждой.
Иначе поступить он не мог: рос в доброй, трудолюбивой, честной семье. Эта доброта, стремление помочь нуждающимся и стали его жизненным правилом.
Зов в завтра
Как и все мальчишки той давней поры, он сызмальства был приучен к труду. Родной стольный город в ту пору напоминал большую деревню, утопающую в зелени огородов и садов. С хрюканьем «парсючков» и запевами петухов. А какая деревня без постоянного труда?! И в то же время пацанов-подростков привлекало, говоря их языком, «технарство». Поэтому и неудивительно, что Василий Каледа после учебы в школе железнодорожного ученичества на станции «Минск-Товарная» стал работать сначала слесарем, а затем — мечта всех дружков — помощником машиниста паровозного депо. Перед ним стлались дороги, открывающие чудесный неизведанный мир.
Кстати, о значимости этой школы говорит и тот факт, что ее в свое время окончили многие видные люди — министр промышленного строительства, Герой Социалистического Труда, почетный гражданин Минска И.Жижель, помощник председателя Совмина БССР И.Брозговко, проректор Белгосуниверситета А.Малышев… У их портретов, как и самого Василия Ивановича, я долго стоял в этой школе. А она ребят многому научила. И прежде всего умению трудиться. Явилась настоящим зовом в завтра, хоть отдельные ее ученики впоследствии и сменили профессии, как и сам Василий Иванович.
Позже он освоил медицинское дело, тоже связанное с техникой, но более тонкой и сложной, отчего часто зависела людская жизнь.
И вот 1939-й. Позади счастливый выпускной вечер в Минском медицинском институте, а буквально над головой небо уже затягивали черные тучи беды.
Как-то в одном из разговоров Василий Иванович, тяжко вздохнув, прижмурил глаза и скупо вспомнил:
— Значит, сразу с институтской скамьи в должности старшего врача окунулся в боевые действия Красной армии по освобождению Западной Белоруссии и Украины от поляков. Затем без передыха война с белофиннами. Прошел ее от начала и до конца. Особенно тяжкими были бои на линии Маннергейма…
Совсем зажмурив глаза, Василий Иванович, помнится, умолк, окунувшись в далекую-предалекую память. Уже позже я узнал, как, будучи старшим врачом разведывательного полка, он ходил с бойцами по тылам врага на лыжах в 45-градусные морозы, за пазухой даже водка густела. Как гибли люди, а ему вот везло. Тогда и прозвали его везунчиком.
Уже в самом начале Великой Отечественной войны полк Каледы попал под Вязьмой в окружение. Вот что о том времени вспоминал военный инженер-строитель С.Капшанинов — с ним Василий Иванович выходил из плена:
«На участке нашей 19-й армии было тихо… И вдруг от связистов узнаем, что мы окружены… Советское командование никакой помощи окруженцам не оказывало… Наши воинские части стали распадаться, а немецкие, наступая, разоружали наших солдат и отправляли их в свой тыл. Таким образом, под Дорогобушем образовался лагерь с огромным количеством военнопленных — где-то около двухсот тысяч человек. Лагерь был под открытым небом, никакого питания, никакой медицинской помощи.
Однажды я услышал, что один из пленных, представившись врачом, убеждал немецкого офицера действовать согласно международной конвенции, позволить оказывать медицинскую помощь раненым и больным, что эту обязанность он берет на себя и просит разрешения организовать медпункт…»
Врачом этим оказался Василий Иванович Каледа. Скольким он спас жизнь, один Бог знает. А потом с новым военным другом и помощником в спасении пленных Капшаниновым по поддельным документам-пропускам держал путь в родные места.
В конце октября 41-го наконец вступил в свой Минск. Долго бродил, держась рукой за грудь у сердца и отдыхая на пустырях, по выжженным развалинам. С трудом отыскал на некогда бойкой привокзальной площади чудом уцелевший дом родственников, а уж потом добрался до временного пристанища родителей. Через некоторое время с помощью рабочих ТЭЦ, где он некогда врачевал, связался с партизанским отрядом «За Родину» бригады имени М.Ф.Фрунзе. По поручению партизан устроился на спиртзавод. Добывал для них нужные сведения, медикаменты, лечебный спирт.
На грани…
Улеглись первые радости освобождения. Только не для всех оно обернулось «радиогазетным» счастьем. Окончив с отличием институт, обретя богатейшую врачебно-боевую практику, живя для блага людей, Василий Иванович вдруг оказался под кэгэбэшным прицелом.
Самым, пожалуй, мучительным и уничтожающим душу были еженедельные вызовы и допросы в КГБ.
— Почему попали в плен? — ставился вопрос.
Так он ли в этом виноват? Да и в злополучном плену он делал все возможное, чтобы спасать мирных людей, бойцов, командиров. Оказывал посильную медицинскую помощь. Содействовал тому, чтобы многих раненых разбирали по домам местные жители, а кто мог передвигаться, уходили, как и сам Василий Иванович, в родные места, партизанские отряды, а то пробивались в армейские части.
И снова:
— Как удалось бежать?
На уход из лагеря немцы смотрели сквозь пальцы в ту пору. В начале войны часть из них была даже снисходительной. Главное тогда для них — захват территорий и, конечно же, Москвы.
— Благодаря чему остался жив? — колол новый вопрос.
А потому, что помог поддельный документ с медицинской печатью, да и осторожность, подчас хитрость. А может, сохранившаяся детская непосредственность, наследственная интеллигентность.
— Зачем вернулся в Минск?
Ну а куда возвращаться, если, уже слышал, взята Москва, а в Минске — родители, родня, его жизнь… А что он делал, сказано выше.
Однажды это прекратилось. Позже Василий Иванович недоумевал: почему его не посадили, не сослали в ГУЛАГ, не расстреляли? Ведь в те времена все это было довольно просто. Думается, оставили «в целости» его отчасти потому, что, как специалист весьма высокой квалификации, он в то время работал в больнице IV Главного управления Минздрава БССР (так называемой лечкомиссии), где лечилась и набиралась сил и здоровья верхушка партийно-чиновничьей рати. Немаловажным, должно быть, являлось и то, что лечил он верного сталинца-бериевца, главу белорусского КГБ кровавого Цанаву. Правда, когда приезжала спецмашина и увозила Каледу в большущий дом, окруженный высокой оградой с охраной и собаками, то он всякий раз прощался со своим настоящим, жизнью, часто-часто дышал и грустно улыбался.
Но вот выжил, снова миловала судьба — хранительница доброй души, таланта и «рук золотых», мастера своего дела.
Лекарь от бога
Как-то лежал я в больнице. Операция прошла под наркозом, длилась довольно долго, но все обошлось благополучно. Правда, долгое время находился в состоянии «ослабленно-лежачем». И вот как-то под вечер в палату пришли несколько человек в белых халатах. К великому удивлению, с самим Василием Ивановичем. Подойдя к моей кровати, он потрепал меня по высунувшейся из-под одеяла руке, успокаивающе и открыто (это уж его всегдашняя особенность) улыбнулся:
— Просмотрел анализы, меддеяния, другие-прочие результаты — все в наилучшем порядке. Скоро будете на ногах.
— Вы-вы специально пришли?.. Как узнали, что я здесь? — нелепо вымолвил я, растерянно заикаясь.
— Позвонил к вам на работу, а мне и сказали, где вы.
У Василия Ивановича все было просто. Как всегда. Все сложности и трудности оставались в его личных тайничках.
Вспомнилось, как-то в одну из дружеских встреч ему задали вопрос:
— Почему вы стали врачом?
Просияв своей открыто-доброй улыбкой, он не без юмора ответил:
— Ой-ой, мне из таких вопросов можно не одной изгородью огородиться…
И все же, почему? А просто благодаря вселенным в него кровинкам, родничками бьющим в сердце, стремлению делать людям добро. Делать по-своему. Еще мальчонкой, смышленым или несмышленым, он брал в доме последние крохи хлеба и выносил обездоленным, ютившимся у церкви.
В 1954 году Белорусский государственный институт усовершенствования врачей, где вначале ассистентом, а затем доцентом работал Василий Иванович, перевели на базу Минской областной клинической больницы. С ней надолго он и связал свою судьбу. Именно здесь оттачивалось его мастерство, росла известность хирурга-оториноларинголога.
(Окончание следует)
