Отец отвез мальца в местечко и показал врачу. Приговор доктора: «Ногу надо ампутировать, иначе...» потряс его. Заплакав, он произнес в отчаянии: «Отрезать ногу не позволю. Чем быть калекой с таких лет, пусть лучше умирает...»
Спасти мальчишку могло только чудо. И оно явилось в их деревню Москали (Щучинский район) в образе побирушки с богомольным лицом. «А что это с твоим дитятком?» — спросила она участливо у мамы малыша. Та, расплакавшись, поведала ей обо всем. «Не горюй, милая. Дитя можно вылечить. Делай отвар полевого хвоща и парь ему ногу. Через пару месяцев, — заверила старушка маму, — забудете, что это такое». Все так и произошло.
Семья знатного кузнеца Михаила Петровича Мармыша жила на хуторе (от него до деревни Москали километра два). Дом стоял на высокой горе, к которой вплотную подступал лес. Проникнуть в него, что днем, что ночью — проще простого. Вот и проникали: немцы днем, а партизаны, как правило, ночью. Михаил Петрович был связным Щучинского партизанского соединения. Послужили партизанам и золотые руки кузнеца. Он привел в боевую готовность подбитый танк. Разорванную гусеницу восстановил. Неисправный затвор пушки отремонтировал. И в двигателе что–то исправил. Когда мертвый танк внезапно ожил и, лязгая гусеницами, сдвинулся с места, партизаны ликовали так, как будто одержали большую победу.
Однажды днем в дом вломились немцы. Схватили отца и повели к машине. Мама бросилась к детям, чтобы прикрыть их своим телом. Но в них не стреляли. А через несколько дней вернулся отец. Изможденный, с лицом, черным от побоев, но свой, родной. И живой. Его уже вели на расстрел, когда в последний момент вмешался старший офицер и отменил казнь. В жизни человека многое случается вопреки тому, что «такого быть не может».
Михаил Мармыш из бедной семьи. А избранница его сердца Елена Якимчик — из состоятельной. Но мастерство кузнеца и непревзойденного музыканта (Михаил Петрович великолепно играл на скрипке) перевесили всякое богатство. И вот в разгар веселой свадьбы, на которой гуляла вся деревня, нагрянули польские полицейские. Вытащив жениха из–за стола, на глазах селян связали его по рукам и ногам и поволокли к грузовику. Швырнув, как сноп, в кузов, повезли в дефензиву. А произошел арест молодого борца–подпольщика из деревни Москали в том же году (1936), когда Сергей Притыцкий стрелял в провокатора–осведомителя Якова Стрельчука на суде в Вильно (провокатор выдал властям и Михаила Мармыша).
Излишне говорить, каким потрясением стал арест Михаила Мармыша для его невесты... Не сумев доказать связь кузнеца с подпольем, поляки судили его лишь за переход границы. А через некоторое время выпустили из тюрьмы.
Пожалуй, не найти такого отца, который не желал бы передать сыну свое профессиональное мастерство и умение. Но Михаил Петрович прекрасно понимал: у сельского кузнеца нет будущего. Поэтому он и одобрил решение сына поступать в сельхозтехникум, чтобы выучиться на техника–механика. Три года учебы промелькнули, как три взмаха крыльев аиста — с детства любимой птицы Анатолия. Распределили на работу выпускника Буда–Кошелевского техникума механизации и электрификации в колхоз «1 Мая» Щучинского района.
Председатель колхоза, женщина средних лет, заглянула в диплом Анатолия Мармыша. И с явным недовольством в голосе произнесла: «Ну, какой из тебя получится механик, это надо еще посмотреть». Помолчала. А потом неожиданно предлагает: «На машинном дворе стоит на приколе зерновой комбайн. Отремонтируешь его — тогда и поговорим».
Беглый осмотр комбайна привел Анатолия в отчаяние. Судя по тому, что в железном нутре он обнаружил пустые птичьи гнезда, техника стоит уже не один год. Как же ее оживить? Комбайнеры что–то сняли на запчасти. Что–то вышло из строя само по себе. А двигатель? Что в нем осталось пригодное?
Смекалистый крестьянский ум, чутье техники и основательная подготовка, умение расположить к себе своих сверстников и людей старшего возраста сотворили небывалое: ровно через две недели напряженнейшей работы от восхода солнца и дотемна комбайн ожил. И когда Анатолий с ликованием в душе лихо подкатил на нем к колхозной конторе и включил все механизмы: жатку, молотилку, шнековый транспортер и прочее, он почувствовал себя победителем.
«Ну, Анатолий Михайлович, показал, на что способен, — с улыбкой обратится к нему председатель колхоза. — Выбирай любую должность...» На что Анатолий Михайлович ответил: «Пусть будет так, как записано в дипломе: техник–механик».
Срочную службу Анатолий Мармыш проходил в Группе советских войск в Германии. Туда брали лучших. Анатолий подходил по всем статьям: среднее специальное образование, знание техники. Успешно окончив учебное подразделение, на отлично отстрелявшись из танкового оружия, командир среднего танка Т–55 Анатолий Мармыш удостоился благодарности от командования и самой дорогой награды — краткосрочного отпуска на родину.
— «Вернулся я на родину. Шумят березки встречные. // Я много лет без отпуска служил в чужом краю»... Когда родилась эта песня, в Группе оккупационных войск в Германии солдаты служили по 6 лет. И никаких отпусков. Моим «годкам» было полегче — все–таки три года...
А тем, кто отслужил, бесплатный билет выписывался в любую точку Советского Союза. Вот я и решил махнуть в Казахстан на Всесоюзную ударную комсомольскую стройку. В городе Рудном (Костанайская область) возводился Соколовско–Сарбайский горно–обогатительный комбинат. На его строительство со всей страны съехались тысячи молодых людей. Об этом и написал мне в письме родной брат отца Николай. Бывший лихой партизан за горсть колосков с колхозного поля был осужден на 5 лет и отправлен с семьей в Рудный на поселение...
Почему же после армии я не вернулся в родную деревню и не занялся делом, которому был обучен? Жажда нового — вот что меня позвало на гигантскую стройку. Романтика? Да. Но не пустотелая, а с весомым содержанием. И я познал все это за годы работы начальником штаба Всесоюзной ударной комсомольской стройки в Казахстане. Штаб стройки стал для меня моей семьей. Скажу честно: ничего лучше, чем эта стройка, в моей жизни не было. Не было такого азарта в работе, когда я мог отдавать ей по 12 — 14 часов в сутки. Не было той остроты ощущения своей нужности, когда генеральный директор комбината, Герой Социалистического Труда Николай Фаддеевич Сандригайло на общей планерке давал мне первому слово. А по недостаткам в работе строительных организаций, выявленных оперативным штабом, тут же принимались меры.
Могучая стройка требовала от начальника комсомольского штаба глубоких и разносторонних знаний. Поступил на горный факультет политехнического института (вечернее отделение). Успешно окончил его. А когда получил квартиру, предложил родителям и младшим братьям сменить деревню Москали на город Рудный. Они охотно согласились.
...Это было в августе 1967 года. Во время отпуска приехал я с отцом в Минск, чтобы попасть на прием к легендарному герою Сергею Осиповичу Притыцкому. В то время он был секретарем Центрального комитета партии. Специальных пропусков выписывать не надо: достаточно предъявить партийный билет. Меня пропустили сразу, а вот отцу пришлось немного подождать. Поднимаюсь на этаж, где находится кабинет Сергея Осиповича. Волнуюсь, как будто решается моя судьба. Захожу в кабинет. Из–за стола навстречу мне шагнул совсем не гигант (так мне казалось в детстве), а самый обыкновенный человек. Сильное, «мужицкое» пожатие руки. В глазах удивление: «А где отец?» Объясняю, что он — беспартийный. И предъявить билет не может. Сергей Осипович кому–то позвонил и уже через несколько минут крепко, как родного человека, обнимал моего отца...
С замиранием сердца я слушал воспоминания соратников — организатора и участника коммунистического подполья в Западной Белоруссии. Мне стоило немалых усилий убедить себя, что все это происходит наяву. Что я слушаю и вижу своими глазами легенду белорусского народа Сергея Притыцкого. Того самого, кто выполнял поручения подпольщиков в 15 мальчишеских лет. Кто в 17 лет станет комсомольцем, а через три месяца будет избран секретарем нелегального Крынковского райкома комсомола. В 18 лет Сергей Притыцкий — член Компартии Западной Белоруссии и секретарь Гродненского подпольного окружного комитета комсомола. Ему будет двадцать с небольшим, когда он предложит свою кандидатуру для уничтожения предателя Якова Стрельчука на суде в Вильно. И когда провокатор–осведомитель станет давать показания, выстрелит в него одновременно из двух пистолетов. Считая, что задание выполнено, он попытается вырваться из здания суда, но три жандармские пули оборвут его бег.
Сергей Притыцкий перенесет две тяжелейшие операции. Но спасали его не ради жизни, а для того чтобы он мог предстать перед судом польского режима. В мае 1936 года суд дважды приговорит Сергея Притыцкого к смертной казни через повешение. В камере смертников он проведет 185 дней и ночей...
Под давлением мировой общественности суд в Варшаве заменит смертную казнь пожизненным заключением в тюрьме.
...Встреча соратников длилась почти два часа. И, наверное, продолжалась бы еще. Но зашел в кабинет Петр Миронович Машеров и напомнил Сергею Осиповичу о зарубежной делегации. Мы расстались. И, как оказалось, навсегда. В мае 1970 года не стало моего отца. А через год ушел из жизни председатель Президиума Верховного Совета БССР Сергей Осипович Притыцкий.
* * *
В 1973 году я вернулся на родину. Сначала жил и работал в Солигорске, а потом в Минске. Комсомольская ударная стройка определила мой жизненный путь: я стал профессиональным строителем. Занимал в стройорганизациях различные руководящие должности. Но суть не в этом. Я прожил свою собственную, а не навязанную кем–то извне жизнь. Я делал то, что любил, и любил то, что делал. И помнил всегда слова мудреца о том, что не может быть счастлив человек, если он думает только о себе и во всем ищет свою выгоду. Хочешь жить для себя — живи для других. Я жил для других.Фото автора.
