Дебют Олега Ждана в 1960–х в журнале «Юность» вызвал всесоюзный интерес. Нынче на просторах интернета ищут его историческую прозу — романы «Князь Мстиславский», «Государыня и епископ». По сценариям этого писателя сняты фильмы, поставлены спектакли. Олег Алексеевич, фамилия которого по паспорту, между прочим, Пушкин, работает заведующим отделом прозы журнала «Неман». Человек он, особенно по нынешним временам, очень скромный, в интервью самокритичный.
— В вашем романе «Государыня и епископ» я с удивлением обнаружила персонажа по фамилии Ждан–Пушкин... Это ваш предок?
— На самом деле это шутка — такое вот мое альтер эго, предводитель дворянства в XVIII веке, благополучный шляхтич, мечтающий о приличной пенсии. Хороший семьянин, однако не прочь развлечься с красивыми крестьянками — ведь он создает в своем имении народный хор... Конечно, не без иронии этого героя выписал.
— Так псевдоним вы себе придумали?
— Публиковаться под фамилией Пушкин я считал нескромным. И мама призналась, что мой дед носил фамилию Ждан–Пушкин. Дед был священником и в 1900–х решил восстановить право на вторую фамилию — Ждан, о которой знал из семейной легенды.
— То есть дед был не только православным священником, но и шляхтичем?
— Да. Не знаю, зачем это ему было нужно — шляхетский гонор, льготы? Но специальная комиссия его просьбу удовлетворила. И я своими глазами видел документ в Могилевской консистории, где дед значится как Пушкин, а сверху другим почерком и другими чернилами приписано «Ждан».
— Быть священником в 1900–е — это же грядущая голгофа... Как сложилась судьба вашего деда при советской власти?
— Очень драматично. Он служил в Мстиславском уезде, в деревне Ослянка — несколько лет назад я туда ездил, церковь еще стоит, но заброшенная. В 1930–х у деда отобрали приход. В семье было 12 детей, в том числе моя мать. Жили с того, что обрабатывали огород. Вскоре деду пришлось переехать в другую деревню. Семью обложили чрезвычайным налогом. Надо было сдать какую–то большую норму льна. Лен семья не сеяла... Все взяли по мешочку, пошли по селам просить. Собрали. На следующий год ту норму увеличили вдвое... На этот раз не справились. Деда арестовали, приговорили к 10 годам лагерей. Но тут ему повезло. По семейной легенде документы попали к самому всесоюзному старосте Михаилу Калинину, и тот распорядился деда освободить. Он вернулся. Было тяжело, пухли от голода. Но выжили. А после войны деду даже вернули приход. Служил, правда, не постоянно — по праздникам, отправлял обряды, крестины, отпевание. Помню, как среди ночи нередко раздавался стук в окно: «Батюшка, соборовать надо...» Дед запрягал лошадку и ехал.
— А на вас никак не отражалось, что вы — внук попа?
— Нет. Мстиславль — вменяемый в этом отношении город.
— У вас было военное детство?
— В основном впечатления мои шли через взрослых. Я видел, чувствовал их страх, тревогу, надежду. Врезалось в память, как мимо нашего дома по улице гнали толпу людей — потом я узнал, что это были мстиславские евреи. Их вели расстреливать. Помню страх на лицах своих родных. Среди расстрелянных оказалась близкая подруга моей тетушки. Тетю это так потрясло, что она заболела эпилепсией — она была человеком с тонкой душевной организацией. И, конечно, самое яркое впечатление детства — день победы. Интересно, что дед, хоть не был приверженцем советской власти, все время говорил: «Красные победят».
— И как мальчик из Мстиславля, сын учительницы и внук священника, пришел в литературу?
— Трудно шел. Пописывать стал еще в восьмом классе, показывать кому–то стеснялся. После школы хотел поступать на журфак. Но мать всячески воевала против этого моего устремления.
— Почему?
— Это я уже потом понял... Она же училась в Мстиславском педтехникуме в начале тридцатых годов. И ее однокурсниками были белорусские поэты, те, кого назовут нацдемами. Юлий Тавбин, Змитрок Астапенко, Аркадий Кулешов, Сергей Астрейко.
— Да–да, у них было даже объединение «Мстиславльцы»!
— И многих из них арестовали и расстреляли. Именно по этой причине, думаю, мама побаивалась и самого белорусского языка. У нас в доме звучал русский, и к моей литературной деятельности мама относилась очень настороженно. Я ее послушался и поступил в Могилевский пединститут на историко–географическое отделение. Писать хотелось, только я не чувствовал себя для этого достаточно богатым душевно. И после института мы с другом Иваном решили путешествовать.
— Это в начале шестидесятых? Тогда романтика странствий ценилась...
— Но мы как путешествовали... Денег же не было. Устраивались где–то на работу. Два–три месяца трудились, потом, заработав, перебирались дальше. Вначале были в Темиртау, на строительстве Карагандинского металлургического комбината. Потом в приташкентской геофизической партии. Когда я послал свой рассказ в алма–атинский журнал «Простор» и получил хороший отзыв, съездили в Алма–Ату. Загрустили по дому, вернулись. Но потом меня опять потянуло в дорогу: на этот раз в Братск.
— На ГЭС?
— Да. Дружок со мной уже не поехал. Я проработал там два года. Сперва освобожденным секретарем комсомола, затем — инженером–диспетчером. И вот там написал рассказ, который напечатали в «Литературной России».
— Как он назывался?
— Название кондовое: «Санька, Туся и бригадир». Это в редакции придумали. Вот с этим рассказом я смог претендовать на поступление в Литинститут. Ну про учебу там вы и сами знаете...
— Я же в восьмидесятых училась, у вас все было по–другому.
— По–другому у нас было то, что Никита Сергеевич Хрущев как раз в год моего поступления ликвидировал стационарное отделение Литинститута. Мол, писатель должен быть ближе к народу! И мы все оказались заочниками. Пришлось опять думать, где работать. На вокзале в Орше встретился с поэтом Игорем Шкляревским. Он спрашивает: «Куда думаешь ехать?» Я отвечаю: «В Сибирь». Он говорит: «Езжай в Минск и делай книгу!» И мне эта идея понравилась. Но в Минске жить было негде. Я знал писателя Бориса Казанова, который ночевал где–то в редакциях, под столами... Я к такому не был готов. И пошел на тракторный завод. Там мне сказали: хорошо, приходи, общежитие есть! Но только в литейный цех. Попал в литейку. И грузчиком довелось трудиться, наждачником, обрубщиком... Так прошло восемь лет.
— При этом вы были студентом Литературного института?
— Да. Понимаете, тогда в моде была скромность. Не выпячивали себя: «Вот, я писатель». Только когда в журнале «Юность» напечатали мою повесть «Во время прощания», я смог сменить занятие. Один журналист с белорусского телевидения прочитал ту повесть, нашел меня и пригласил на работу. Правда, попал я в отдел сельского хозяйства, в котором ничего не понимал. Так что был очень рад, когда позже меня пригласили на киностудию «Беларусьфильм». Затем предложили поехать на Высшие курсы сценаристов и режиссеров. Дипломная работа моя была — сценарий фильма «Честный, умный, неженатый...». Послал его на «Мосфильм». Картина получилась не из лучших...
— Ну зачем вы так? Там же и звезды снимались.
— Да какие там звезды... Галина Польских, Лев Прыгунов...
— Я читала и ваши рассказы 1990–х: чернуха, несчастные наши челноки, снующие с торбами туда–сюда через границы. А потом вдруг — исторические романы, князья, шляхта...
— В 1990–х многие растерялись. Это была новая жизнь. И я ее описывал. Тогда началось и общее увлечение историей. И я подумал: ведь я вырос в Мстиславле, где столько сюжетов! И роман «Князь Мстиславский» хорошо пошел у читателя.
— Работали в архивах?
— Конечно. Три года писал. Очень сложная ситуация: князь открывает ворота города перед московским войском, чтобы избежать кровопролития. А потом мучительно размышляет, какому государю присягнуть?
— Да, непростые моменты нашей истории: вроде единоверцы пришли, но они же и войско другой страны...
— Я написал повесть о том, как Мстиславль не сдался воеводе Трубецкому, и когда город был взят, там вырезали тысячи человек. Роман «Государыня и епископ» возник на одном дыхании. Екатерина Вторая должна была проехать через Мстиславль. Представляете, какое событие для маленького городка? Епископ Георгий Конисский использовал этот визит, чтобы попросить у царицы поддержки для православной церкви. Когда прочитал дневник писаря Великого княжества Литовского Петра Вяжевича, понял: тоже готовый сюжет! Написал повесть, как совместное посольство Речи Посполитой и Великого княжества Литовского отправляется в Москву ради подписания «вечного мира».
— А что насчет личной жизни?
— Моя жена — учительница. Двое сыновей, один — ученый–физик, работает в Оксфорде, второй — классный программист, живет в Минске. Три внучки, красавицы — не передать словами! Недавно, кстати, я дебютировал с детской книгой «Щенок, велосипед и шишка на лбу».
Советская Белоруссия №197 (24334). Пятница, 18 октября 2013 года.
