Пейзаж с обожженной натурой

Московские театры сегодня — это хорошо оплаченный андеграунд
Московские театры сегодня — это хорошо оплаченный андеграунд

В Год культуры России в Беларуси любовь к российскому театру получает официально закрепленный статус. Хотя его мы любили всегда. На нем воспитывались, как и на великой русской литературе. Впрочем, в новые времена существование русских храмов Мельпомены в некоторых странах СНГ не так уж и безоблачно. В Ашгабате, например, в середине 90–х Русский театр был просто снесен бульдозером за одну ночь. Актеров предупредили в самый последний момент, и они в спешке забирали свой нехитрый скарб из гримерок. В Киеве сегодня поставлено под сомнение само право Театра русской драмы имени Леси Украинки представлять украинскую культуру в Москве и на мировой сцене, а художественный руководитель театра Михаил Резникович вынужден искать общий язык с работниками генпрокуратуры... На этом фоне Беларусь выглядит очень достойно.

Кстати, фестиваль «Встречи в России» в петербургском театре «Балтийский дом» несколько дней назад открылся именно белорусским спектаклем «Дядя Ваня» Брестского театра драмы и музыки в постановке литовца Альгирдаса Латенаса, ученика Эймунтаса Някрошюса. А московский Центр поддержки русского театра за рубежом недавно объявил об учреждении премии «Хрустальное перо. Русский театр за рубежом», которая будет присуждена в этом году авторам, проживающим в странах СНГ и Балтии, освещающим вопросы русского театра в зарубежных СМИ. Проводит центр и семинары для театральных журналистов, на котором побывал не так давно и ваш корреспондент. Руководителем одного из них выступил эксперт Национальной театральной премии «Золотая маска», организатор нового европейского фестиваля «NET» Роман Должанский.

Критик и тусовка

Один из вопросов, которым мы мучили г–на Должанского больше всего: должен ли журналист становиться частью тусовки? Выяснилось, частью тусовки коллег — непременно. Остальной — по желанию. Как доказательство причастности к тусовке в последний вечер Роман потащил «оставшихся в живых» на презентацию книги «Конец театральной эпохи» Марины Давыдовой, обозревателя «Известий». Это, пожалуй, первое структурированное исследование по новейшей истории российского театра.

Кстати, нужно сказать отдельное спасибо организаторам семинара за составленную театральную программу. Мы посмотрели 8 спектаклей, разных по степени воздействия и настроению. После этого все–таки уже можно делать какие–то выводы.

За многими кричащими спектаклями московской афиши таится, как это ни прискорбно, пустота. Театры тяготеют к чему–то буржуазному, но главная проблема как раз в том, что никто не может поставить буржуазный спектакль. Может быть, только мудрый Захаров. В то же время есть совершенно разнузданный, беспощадный «новый европейский театр», вобравший в себя от «европейского» все самое худшее. Как сказал один режиссер, такой театр выглядит как хорошо оплаченный, недешевый андеграунд, пахнущий дорогим парфюмом.

Что страшнее для российского театра: попса Захарова или псевдоновизна и глумление над устоями, которые позволяют себе молодые, — неизвестно. Все это представляется противоположными сторонами одной и той же опухоли. Тем не менее у каждого из театров есть своя публика. Поведение ее напоминает какое–то дремучее сектантство, где из всех возможных отношений к спектаклю есть только одно — обожание.

— Нередко выходишь из театра и понимаешь, что отсутствует сам предмет разговора, — делился с нами «алхимией» своей творческой лаборатории Должанский.

— И что вы делаете в таких случаях?

— Пытаюсь все–таки что–то из себя извлечь. Хотя в таком случае лучше вообще не писать.

Во время нашего семинара с Романом это случилось два раза: один раз после новой антрепризы Певцова и Дроздовой и второй — после спектакля «Дама с камелиями» в «Современнике». Как изворачивался критик, мы могли прочитать в «Коммерсанте». В обоих случаях душой не покривил. Вспомнилось по этому поводу его главное определение театрального критика — это человек, который экономит время читателя.

Фокусник из Ростова и одинокие волки

Пожалуй, из всей палитры самые яркие краски нынче на мольберте бывшего ростовчанина Кирилла Серебренникова. Кто–то из критиков назвал его спектакли продуктами в вакуумной упаковке. Сетуя на то, что они неживые. Мол, это театр не переживания, а изображения. Одна из последних премьер Серебренникова так и называется — «Изображая жертву». В чем–то применимо к самому режиссеру, который любит изображать из себя жертву критиков и жестких театральных технологий. Серебренников, безусловно, уже опытный фокусник. Но если использовать классификацию Андрея Платонова о творцах–альпинистах, всю жизнь взбирающихся на невидимую вершину горы, и творцах–канатоходцах, под замирание публики размешивающих чай ложечкой под куполом цирка, то Серебренников все же из последних.

В каком–то смысле движущей силой театрального процесса по–прежнему являются одиночки. Почти прошла мода на Гришковца — получите Ивана Вырыпаева. Сценарий отработан: сначала Москва, потом Европа, участие в фестивалях, энергичные гастроли... Надо торопиться, потому что всякая мода проходит и каждый новый «любимец публики» это отчетливо понимает.

Супермаркеты и фаст–фуды

Главный редактор «газеты российской интеллигенции» «Культура» Юрий Белявский призвал в материалах о театре не чураться социальности, потому что как ни крути, а именно к ней постепенно, по его мнению, возвращается театр. И наверное, по–другому быть не может. Она же провоцирует смуту и сумбур, некоторую растерянность и хаотичность. Бывший МХАТ, ныне МХТ — это театральный винегрет, правда, с дорогим оливковым маслом и качественными ингредиентами, но все же винегрет. Театральный супермаркет, в котором есть все, чтобы угодить всем: классические пьесы, Виктор Астафьев, Вампилов и братья Пресняковы, глумление и хула, пафос и стеб, надрыв и хохот. Наверное, таким и должен быть театр, если он хочет выжить. Каждое утро Табаков начинает с анализа отчетности: сколько куплено билетов, сколько зрителей ушло со спектакля...

Заметно ослабело противостояние «новой волны» и старой академической школы. Театры–стены, значительные, монументальные, неприкосновенные, не терпящие критики организмы, в которых ничего не происходит, составляют большую часть театрального «меню» — театр им. Ермоловой, театр им. Пушкина, театр Моссовета, театр им. Маяковского, театр им. Вахтангова, театр на Малой Бронной... Кто–то избрал другие варианты: превратился в кабаре, как театр «Луны» Проханова; кто–то — в жителей небесной горы, как театр Фоменко; кто–то, как «Ленком», — в калорийный фаст–фуд. Вообще, странно, но москвичи гораздо безжалостнее в оценках себя. Например, никакой приезжий критик, на мой взгляд, не мог бы сказать, что в театр Вахтангова ходить уже стыдно.

В Москве театр сегодня — это прежде всего недвижимость, а только потом храм искусства. На территории театров открыты рестораны, парикмахерские, солярии, мебельные салоны. В начале 90–х театры были брошены на произвол судьбы, каждый коллектив выживал как мог: кто–то сдавал в аренду здание, кто–то ставил на академических подмостках бульварные, коммерческие пьесы.

Потому и неумолимо надвигающуюся театральную реформу многие воспринимают исключительно как передел собственности. Слишком заманчивые куски находятся в центре Москвы, а пользы не приносят. Театр Юрия Погребничко, например, просто сожгли. Спектакли идут там сейчас параллельно с ремонтом. Но свои обожженные подмостки театр уступать не намерен.

В театр приходит ПТУ?

На почве неустойчивого и нецивилизованного рынка нередки отчаянные конфликты режиссеров с директорами театров. Рекорд в этом отношении принадлежит директору театра на Малой Бронной Илье Ароновичу Когану, личности в театральных кругах легендарной, перешагнувшей 80–летний рубеж. К сожалению, театр этот сегодня попросту развален: стены обшарпаны, туалеты текут, отсутствует современное оснащение сцены, в гримерках отваливается штукатурка. Актеры пишут жалобы. Чехарда главрежей привела к полной потере творческой ориентации. Старейший актер труппы Лев Дуров сказал в одном из интервью: «В театре сегодня происходит девальвация. МХАТ и Малый были корифеями–аристократами, мы — разночинцы. А на смену нам вообще идет ПТУ».

Решением проблемы, по общему мнению, может стать институт интендантства, когда во главе театра становится приглашенный человек с контрактом на 5 лет. Первым интендантом в современном российском театре, по сути, стал Олег Табаков, безупречно владеющий экономическими технологиями театрального процесса. Сейчас у него уже второй контракт, но третьего, судя по настроению Табакова, все же не будет. А жаль. Табаков совершенно умышленно превратил МХТ в этот самый супермаркет. Туда можно вести кого угодно: продвинутую молодежь, родственников из глубинки, консервативную интеллигенцию. Главное, как заметил критик Должанский, не перепутать спектакли.

Такого разнообразия в «Ленкоме», например, нет, зато есть вполне буржуазный театр, к которому все так безуспешно стремятся. Последняя премьера Захарова — спектакль «Ва–банк» — динамичная и озорная версия «Последней жертвы» Островского, один из самых актуальных нынче хитов. Сцена загромождена каретами. Выглядит это как удачная метафора коммерциализации деловой жизни российской столицы. Типичная московская пробка времен Островского. А по поводу публики, которая приходит в «Ленком», впору вспомнить Власа Дорошевича, который после посещения парижского театра писал: «В зале сидели не кокотки, не кутилы, не прожигатели жизни, ищущие сильных ощущений, а тихие, мирные буржуа, пришедшие пощекотать себе нервы зрелищем позора и безобразия, нервы, огрубевшие от сидения за конторкой...»

Женовач: бег иноходца

Совершенно иной театр пропагандирует ученик Петра Фоменко режиссер Сергей Женовач. Его спектакль «Правда — хорошо, а счастье — лучше» в Малом театре несколько сезонов назад стал тем универсальным спектаклем, который к общей радости, примирил всех. Женовач — режиссер чрезвычайно вдумчивый, в его спектаклях нет внешних эффектов. Это живой традиционализм, чуткая к умной режиссуре актерская игра.

Фактически Женовач уже создал свой театр у себя на курсе в РАТИ (бывший ГИТИС) — со своей системой тайных знаков, со своим языком. Его спектакль «Мальчики», инсценировка нескольких глав «Братьев Карамазовых» в учебной аудитории главного театрального вуза России, стал одной из самых заметных премьер зимы. Рядом с ним многие «взрослые» спектакли солидных репертуарных театров выглядят как ученичество...

Скоро четвертый курс Женовача станет пятым, а что будет потом, никто не знает. Прогрессивная театральная общественность уже озабочена тем, как сохранить уникальный зародившийся коллектив единомышленников. Своим примером он подтверждает, что, несмотря ни на какие рейтинги, форматы, сладкий глянцевый изюм и клиповое мышление, в нашу эпоху тотального розыгрыша все же остается жертвенный русский психологический театр, в котором обмануть — значит предать. Прежде всего самого себя.

На снимке: спектакли Кирилла Серебренникова уже давно не удивляют театральную Москву...
Заметили ошибку? Пожалуйста, выделите её и нажмите Ctrl+Enter