Тогда, в 1949–м, когда голос Ильи Кургана впервые прозвучал в эфире белорусского радио, значение слова «диктор» никому не нужно было объяснять отдельно: Юрий Левитан уже стал легендой, а список первых белорусских дикторов включал не меньше 20 фамилий. Тем не менее многие убеждены, что первым у нас был именно он, Илья Курган, первым и на то время единственным... На будущей неделе Илья Львович отметит 90–летний юбилей. «Дата просто неприличная», — комментирует он грядущее событие, иронизируя по поводу возраста и своей поистине всенародной славы, мол, все так и есть, еще Янка Купала о нем писал. Как, не помните? Вот же они, те самые строчки: «Памiж пустак, балот беларускай зямлi,/ На ўзбярэжжы ракi шумнацечнай/ Дрэмле памятка дзён, што ў нябыт уцяклi,/ — ўздзiрванелы курган векавечны...»
Фото Сергея ЛОЗЮКА
Галантно извинившись за свой «домашний» вид без галстука («никогда не любил галстуки!»), Илья Львович приглашает в комнату, заставленную портретами и книгами друзей и кумиров. Друзья и кумиры в его случае — синонимы. Янка Брыль, Сергей Граховский, Юрий Левитан, Виктор Тарасов («Великому человеку, артисту, педагогу и пьянице от любящего ученика», — с нежностью демонстрирует он автограф Тарасова на одной из книг)... Ни с кем из них он давно не может поговорить по душам, а ведь столько разговоров остались незавершенными! А сколько дел...
— Я перестал бывать в театрах на репетициях, — сетует Илья Львович, много лет значившийся официальным педагогом–консультантом и режиссером–репетитором, а проще говоря — камертоном двух театров, Купаловского и театра белорусской драматургии. — И ученики ко мне теперь на дом приходят, ходить в академию искусств самому у меня уже нет нужды, да и прежних возможностей, честно говоря, нет. Я никогда так не жил. Трехразовое питание — это же с ума сойти! Раньше за весь день у меня часто не было времени перекусить даже в забегаловке. Радио, телевидение, озвучка, студенты. А сейчас я и проголодаться не успеваю. Но я жил, понимаете, настоящая, полноценная жизнь была тогда, пополам с чувством голода.— И с чувством страха? Образно говоря, вы ведь все время ходили по проволоке над пропастью, одно неправильное слово, интонация... Потерять свое место у микрофона — самое меньшее, чем вы могли поплатиться. Чего только стоит история с текстом по случаю юбилея Сталина, которую вы стали рассказывать в своих интервью много лет спустя. Узнай тогда кто, что на бумаге, выданной вам перед эфиром, Сталин назван «прычынай бяздольнасцi», а не «баяздольнасцi нашых салдат», не одна голова слетела бы...
— Конечно, в то время работа на радио была большим риском. Но меня выручала актерская интуиция, собачий нюх, если хотите. Много было ситуаций и сложных, и опасных. Практически всегда я читал «с листа», но, как ни странно, страха не ощущал ни разу.
— А может, это судьба вас берегла? С тех самых дней, когда Минск бомбили, а вы, 15–летний, сидели на крыльце и считали пролетающие мимо немецкие самолеты?
— Послушайте, но ведь так не бывает. Чувство страха вам вообще знакомо?
— Погодите... Да, было, в 2003–м. После третьего инфаркта я перенес операцию, помните роман Шамякина «Сэрца на далонi»? Когда мне рассказали, что мое сердце врачи держали в ладонях, и я вспомнил ту сверкающую хирургическую пилу, которую видел накануне, вот тогда испугался. Может быть, даже впервые в жизни. Потом увидел медицинские бумаги, где были перечислены «детали» моего сердца, напротив которых несколько раз значилось слово «протез» — и... вернулся к работе. Ну, тогда я был еще молодой, как и раньше, мог работать хоть по ночам, и на пенсию ушел только в 87 лет. А еще говорят, что после третьего инфаркта не живут. В прошлом году я благополучно перенес четвертый... Хотя вообще то, что я жив, это чудо. Тогда на паровозоремонтном заводе, где работал мальчишкой в войну, я ведь погиб. Когда меня вытащили из паровозного котла, в котором заснул, я был уже не в этом мире, мне потом рассказывали. Котел стоял далеко, мне и в голову не могло прийти, что через полчаса его будут резать автогеном... Все это случилось в прекрасном древнем Самарканде, куда наша семья попала в эвакуацию. А ведь вряд ли я побывал бы там когда–нибудь еще. Самарканд, город–чудо.
— Как красиво вы переходите от трагедии к чуду.— А чудо всегда рядом. Всегда. Еще в Самарканде я узнал, что в Минске открывается театральный институт. Ехал через Москву. Мать дала с собой коробку южных фруктов, продашь, мол, будут деньги на первое время. Но какой из меня продавец? К счастью, прямо там, на московском базаре, ко мне подошла девушка, которая не только помогла продать фрукты, но и предложила пожить на даче ее отца, пусть и в сарае, но очень комфортном. Там я пел песни, колол дрова, заработал еще денег. Приехал в Минск, спрашиваю, где здесь театральное училище — никто не знает, повсюду горы пепла, в уцелевшем Доме офицеров — выставка трофейного немецкого оружия, рядом, на месте нашего дома — немецкий танк. Стал уже размышлять, как залезть в этот танк переночевать — и встретил Эллу, с которой был знаком еще до войны. Тогда Эльвира Петровна Герасимович (известная актриса, театровед и многолетний ректор Белорусского театрально–художественного института. — Авт.) была просто Эллой. Благодаря ей я не только нашел приют в крошечном домике, где она жила в одной комнате с мамой, но и узнал, наконец, про театральный институт — Элла также собиралась туда поступать. А потом в этом же домике, прямо под столом, мы жили уже с Ирочкой Андреевой, будущей женой, встреча с которой, самарской девочкой, была насколько случайной, настолько же и чудесной... К слову, это из–за нее, первокурсницы нашего института, я отказался ехать по распределению в Витебск, где в то время были не актеры — актерищи! Но вместо Витебска отправился на конкурс радиоведущих.
Знаете, у меня часто спрашивают, верю ли я в Бога. Верю. Иногда. Вот кто из писателей мог бы так складно сочинить мою жизнь?
— А что вы нажили за эту жизнь?
— Книги — вон они, всюду. Книги ведь тоже денег стоят. И они куда ценнее всех дач и машин, которых мне никогда и не надо было. А книги, слово, язык... Какая же она красивая, наша белорусская «мова»! «Каханне», «натхненне»... Господи, даже согласные поют! Этому чуду и жизнь посвятить не жалко.
cultura@sb.by
Советская Белоруссия № 94 (24976). Пятница, 20 мая 2016
