Первый после Бога

Так называют его английские моряки.
Так называют его английские моряки. На долю капитана советской подлодки Б-4 Игоря Мохова выпало небывалое испытание - автономное плавание длиной в 17 месяцев...

Только в стародавние времена уходили на такие сроки парусные корабли в кругосветные плавания. А здесь - дизельная подводная лодка с ядерными торпедами в носовом отсеке... Никто никогда в мире на такие сроки под водой не ходил и никогда уже не пойдет. Такое выпало только однажды и только ему, Игорю Мохову, командиру подводной лодки от Бога и от отца, капитан-лейтенанта Николая Мохова - белоруса, командира безвестно сгинувшей в 1942 году в Финском заливе фронтовой "щуки" Щ-317...

Лейтенанту Владимиру Баринову его первый командир с первого взгляда не глянулся. Невысокий, немолодой, с большими залысинами.

- Я увидел его на причале. Несмотря на новогоднюю ночь, шла погрузка боезапаса. Черный корпус лодки был освещен прожекторами, свет которых с трудом пробивался сквозь плотный снежный заряд и создавал ощущение некоей ирреальности происходящего. Закутанный в тулуп вахтенный у трапа молча указал мне на стоявшего поодаль невысокого крепко сбитого офицера, одетого по-походному в кожаную "канадку" с капюшоном; он сосредоточенно наблюдал за тем, как жирное тело торпеды под монотонный аккомпанемент "трещотки" погрузочного устройства медленно вползает в чрево прочного корпуса.

Представился, как положено: "Товарищ командир, лейтенант Баринов прибыл для дальнейшего прохождения службы в должности командира рулевой группы!"

- Штурман? Наконец-то! А я тебя уже второй месяц жду! (По вине кадровиков меня действительно задержали с назначением.) Прибыл ты хотя и поздно, но вовремя. Завтра уходим на боевую службу в Средиземное море месяцев на девять. Ты как - готов?

Вопрос, что называется, сбил меня с ног. Я-то только-только в Полярный прибыл, жена с ребенком сидят и ждут меня в квартире у земляка. И вдруг - завтра надо уходить...

- Готов, товарищ командир!

- Ладно, сейчас тебе пока здесь делать нечего, иди отмечай Новый год. А завтра к 8.00 на подъем флага.

Так я встретил Новый год, а утром 1 января 1974 года уже стоял в строю экипажа, с которым мне предстояло пройти долгий путь и нелегкие испытания на прочность...

Лейтенант Баринов, командир рулевой группы, "штурманенок" по-лодочному, еще не знал, что боевую службу в Средиземном море им придется нести целых 17 месяцев. Это был мировой рекорд, который никто не стремился устанавливать, никто не собирался регистрировать и который, видимо, никогда уже и никем не будет побит.

Песен велено не петь

Капитан 1-го ранга Владимир Баринов

: - В Главном штабе ВМФ стремились как можно дольше продлить пребывание надводных кораблей и подводных лодок на боевых позициях, но человеческие возможности не бесконечны, морякам требовался отдых вне "железа", а "железу" - качественный ремонт. Благодаря усилиям дипломатов Каир согласился предоставить для советских кораблей в Александрийском порту причал и оборудование для межпоходового ремонта подводных лодок.

Первой к этому заветному причалу встала подводная лодка Б-4, отпахав семимесячную боевую службу в Средиземном море. К этому времени отношения между Египтом и СССР стали уже заметно охладевать, если не портиться. Да и сама атмосфера прифронтовой жизни - Египет и Израиль все еще находились в состоянии войны - мало способствовала отдыху. Короче, жизнь в Александрии была не сахар...

Из дневника командира 5-й эскадры вице-адмирала Владимира Акимова

: "В Александрии дирекция завода крайне щепетильна: нам не разрешено передвигаться по территории порта дальше рельсового пути, песен велено не петь, строевые занятия не проводить, патрули - без автоматов. С темнотой, чтоб все были на кораблях. Культпоходы на пляж Агами и в парк Монтаза - строго в дни отдыха".

Капитан 1-го ранга Владимир Баринов

: - Вскоре после начала ремонта мы передали корабль резервному экипажу, прибывшему с Северного флота. Нас же погрузили на ПРТБ (плавучую ракетно-техническую базу) и отправили в Севастополь, откуда самолетом перебросили на Север, в родной Полярный. Дело в том, что наш экипаж значительно обновлялся - более чем у половины матросов закончились сроки службы, прибыло пополнение, и теперь надо было заново отработать полный курс учебно-боевых задач. Иначе на время ремонта экипаж мог потерять "линейность", или, как мы говорим, "разучился плавать под водой".

"Сиреневый туман над нами проплывает..."

Для отработки задач в море экипаж Б-4 временно посадили на одну из самых старых подводных лодок 641-го проекта - Б-98. Чужая подлодка, как и чужая душа, - потемки, даже если она приходится родной сестрой твоей субмарине. Вот и Б-98 утаила от временных хозяев свою коварную особинку.

Капитан 1-го ранга Владимир Баринов

: - Был случай на Б-98, который мог стоить всем нам жизни. В системе гидравлики в те времена использовалась горючая жидкость "АУ". Если в трубопроводах возникал свищ, то "гидравлика" под давлением распылялась в отсек и самовоспламенялась. А это мощный объемный взрыв. И вот идем мы под водой. Я в штурманской рубке - над картой. И вдруг вижу, как рубку наполняет белесый туман, и с каждой секундой он становится все гуще и гуще... Выглянул в центральный пост, а там еще хлеще. И сидит в этом смертельном тумане вахтенный офицер с круглыми от ужаса глазами. Щелкнула бы в этот момент какая-нибудь релюха, одна искра от пакетника - и взрыв. По великому везению все обошлось. Но седины в волосах у многих прибавилось...

Худо-бедно все курсовые задачи в Баренцевом море мы отработали и вернулись в Александрию к концу ремонта нашей Б-4. Теперь надо было ее вводить в линию после продолжительного ремонта, проверять все системы и механизмы в море.

Девять месяцев на боевом патрулировании. Вымотались донельзя. И наконец долгожданное распоряжение - идти в Тартус на ремонт. Это значило одно: подремонтируемся перед переходом в Полярный - и домой. Да еще успеем отоварить свою валюту в сирийских магазинах.

Мы съездили в старинный город-крепость Хомс. Побывали на какой-то реке. Мохов, большой любитель природы и всякой живности, наловил своим детям черепах. Черепах разместили в офицерском гальюне. Матросы подкармливали их мясом. Всем пятерым дали чисто лодочные имена: Помпа, Муфта, Клапан, Захлопка, Пайола. Накупили женам французских духов и всяких колониальных товаров. Короче, собираемся домой, на родину, на Север. Календарики завели - последние походные дни отмечать.

Черепахи сдохли, люди выжили

Вдруг прибывает в Тартус плавбаза со штабом 5-й эскадры на борту. Нас построили на палубе в каре, и выходит к нам контр-адмирал Акимов, командир эскадры. Держит речь: "Товарищи подводники, вы с честью выполнили все задачи боевой службы. Однако международная обстановка по-прежнему остается сложной. Центральный комитет партии, правительство и Главнокомандующий Военно-Морским Флотом не сомневаются в том, что..."

Стою в строю и пытаюсь понять, куда адмирал клонит, уж больно красиво говорит, не к добру.

"...вы выполните ответственное задание партии и правительства и с честью вернетесь в Полярный в августе..."

Как в августе? Он, наверное, ошибся. Ведь август только что был. Сейчас уже сентябрь... И тут до меня доходит, что речь идет об августе следующего года, что нам предстоит плавать еще одиннадцать месяцев. Штабные офицеры, прибывшие с адмиралом, прячут глаза... Мы в шоке. Один из офицеров зарыдал в строю, нервы не выдержали. Начальство убыло, мы остались. Мохов и старпом заперлись в каюте и двое суток пили "шило", снимали стресс. Матросы перенесли новость спокойно. Для них - чем больше в море, тем скорее ДМБ.

Люди - ладно, а вот как быть с торпедами, они железные, они нежные, у них вышли все ресурсные сроки. Да к тому же у нас две "спецторпеды" с ядерной начинкой. С ними-то как плавать? А никак - следовать в Александрию и принять новый боезапас. И мы это сделали. Впервые в истории подплава мы перегружали торпеды в открытом море. Как на войне. Да по сути дела это и была война. Шла волна, мы привязались к плавбазе намертво, чтобы качаться с ней в одной фазе. Перегрузили все торпеды благополучно.

Перед новым витком боевой службы дали нам возможность отдохнуть в Севастополе. В общей сложности - 24 сутки. Офицеров и мичманов отправили в Ялту. Собрали жен по всей стране и привезли на встречу. Матросы проводили время в Севастополе. Семь суток пришлось выкроить, чтобы "сторожить" их на отдыхе. Потом снова в Александрию. Приняли лодку от ремонтного экипажа - и полный вперед на боевую службу. Начинать все по новой, когда мысленно уже вернулся домой, тягостно вдвойне. У одного нашего мичмана, старшины команды мотористов, не выдержала психика, стал рваться на мостик. Доктору нашему дали целую аптечку психотропных средств, и пошли мы по Средиземному морю по полной программе.

Черепахи не выдержали, сдохли. А люди, они выносливее, чем древние рептилии...

Всему приходит конец. На семнадцатый месяц получили приказ о возвращении. От Англии до Норвегии шли скрытно, под РДП. Вахты несли на перископах - так второй глаз полотенцем завязывали, чтобы не ослепнуть. 14 суток под РДП шли, всю Северную Атлантику под "трубой" пропахали - тоже своего рода мировой рекорд поставили.

В Полярном встретили, как положено: оркестр, поросенок, речи, штаб флота. Но жен на причал не пустили. Прибыла комиссия из Москвы. По домам отпустили только к вечеру. Сошел я с трапа, поднялся в город и... сел на чемодан. Ноги не идут, атрофировались за "автономку". Да и куда идти - не знаю. Пока мы плавали, в Полярном новый микрорайон построили, где-то там в новых домах живет жена. А где? Остановил матроса, тот помог чемодан донести и улицу показал. Звоню в незнакомую дверь, и вдруг выходит она, жена моя родная, и сынок выбегает, которого я только в пеленках видел. Вот такое вот возвращение. Как с того света.

Потом каждое утро кругами вокруг дома ходил, ноги укреплял. А было мне 25 лет.

За тот небывалый поход Мохова представили к ордену Красного Знамени, а командиров боевых частей - к ордену Красной Звезды. Но начальство решило - многовато будет. Командиру дали "звезду шерифа" (орден "За службу Родине в Вооруженных Силах СССР" III степени), офицерам - почетные грамоты, а матросам - жетоны "За дальний поход".

Капитану 2-го ранга Мохову вскоре снова пришлось уйти в море. А потом - почти без перерыва - снова. Его назначили командиром бригады подводных лодок. Теперь он выходил уже как старший на борту, кочуя с лодки на лодку. У него была адмиральская должность, но адмирала так и не получил. Не успел.

Он умер в День Победы перед строем бригады. Сердце не выдержало запредельных нагрузок. Наполеон бы воскликнул: "Какая красивая смерть!" Но у Мохова была красивая жизнь. Невероятно трудная, но красивая.
Заметили ошибку? Пожалуйста, выделите её и нажмите Ctrl+Enter