Минск стонал, содрогался от разрывов бомб, в небе ревели моторы немецких самолетов. В город пришла война. В одной из комнаток частного дома по улице Якуба Коласа в страхе вскочили с постелей пять студенток-первокурсниц фельдшерско-акушерской школы. Аня Рытикова машинально накинула платьице, вылетела во двор. Куда-то бежали суматошные люди. Плакали женщины, дети. О тех страшных днях Анна Васильевна вспоминала, рассказывала нам, своим потомкам, так, как было.
— Я увидела, как хозяин дома, в котором мы квартировали, бросился на огород, где был погреб. Хотел там спрятаться. В этот миг рядом разорвалась бомба. При виде мертвого окровавленного тела мы с девчонками закричали, заревели, затряслись в истерике. Когда опомнились, бросились в свою школу. Оттуда нас сразу отправили в первую клинику. Медгородок был уже переполнен ранеными. Нам выдали одни носилки на четверых и в качестве сандружинниц отправили собирать раненых. Именно собирать. Там, где сейчас Дом прессы, люди друг на друге лежали. Мы шли на стоны, поднимали мужчин, детей, женщин, тащили их в клинику. Палаты вмиг были заполнены, раненых укладывали в коридорах. К вечеру мое платье покрылось красными пятнами, стало липким от крови. Раненых переносили три дня…
В Москве мы сдали их в Боткинскую больницу. На Белорусском вокзале мне выдали санитарную сумку, косынку, и я опять санпоездом отправилась в Минск. За ранеными. А вскоре его уже заняли немцы.
Наш эшелон «врезался» прямо в бой, который вела под Борисовом 100-я дивизия. Я вытаскивала раненых, доставляла их на сборный пункт. Не понимала, что нас окружают. Только присела передохнуть – немцы… Точно из тумана вынырнули. Ко мне и к моим раненым размеренной походкой приблизился спокойный, уверенный в себе гитлеровец. Глядя на лежащего рядом в крови советского офицера, громко сказал: «Рус!» И рассмеялся.
* * *
В плену жили в бараках. Следили за нами плохо. На седьмые сутки группу пленных отправили в поле дергать бураки. Конвоировал нас всего один солдат. Едва прибыли на место работы, он прилег на травке и беззаботно заиграл на губной гармошке. Слышу, двое солдат сговариваются бежать. Попросилась с ними. Из-под Борисова пешком дошла до родного Славгорода с потоком беженцев.
* * *
В деревне Сычен, где я была у родственников, меня чуть не пристрелили. Партизаны подумали, что я засланная! Спас меня шестнадцатилетний партизан Овидий Горчаков. Помогала так: собирала о немцах различную информацию. Например, наблюдала за передвижением колонн техники по Варшавскому шоссе.
По вечерам мы, молодежь, собирались в Славгородском парке над Сожем. Там я познакомилась с полицаем, молодым парнем. Он не знал, как завести разговор, поэтому засмущался и зачем-то спросил, умею ли я стрелять из автомата. Назначил свидание. Командир партизанского отряда Сазонов обрадовался: «Этот полицейский для нас – клад». Очень скоро мой знакомый спас мне жизнь. Вечером зашел и как бы невзначай прошептал: «Уходи сегодня же…» Когда утром за мной пришли гитлеровцы, я уже была в лесу.
При освобождении Белоруссии моего спасителя забрали в штрафной батальон, он погиб в первом же бою недалеко от Славгорода. Никто так и не узнал, что он помогал партизанам. Его имя – Валерий Иванович Кузнецов.
* * *
Моя первая медаль «За отвагу» — за уничтоженный немецкий эшелон. Во время операции партизаны вручили мне какой-то длинный шнур (примерно тридцатиметровый), замаскировав недалеко от железной дороги. Строго-настрого приказали дернуть, когда паровоз окажется над взрывчаткой. А сами отошли в лес, чтобы при необходимости прикрыть меня огнем.
Осталась одна, было невыносимо страшно. Я приложила к земле ухо. Ощутив легкое содрогание, затряслась. Бесконечно представляла, как возьму и рвану проклятый шнур. Вспотела. Боялась: вдруг что-то не получится. Показался поезд. Он был такой громадный!
…Земля подкинула меня. Скрежет, нагромождение металла. Мне показалось, что поезд стал расти вверх. Я побежала. Немцы открыли огонь. Резкий толчок — и я рухнула. Поняла: меня убили. Лежу и вдруг слышу смех. Партизаны наши аж заходятся. Каково? Оказывается, я забыла выпустить из руки шнур, и он за что-то зацепился.
* * *
Как лютовали полицейские-власовцы… На их совести нечеловеческая смерть партизанки Ани Васильевой. Когда мы убегали от преследования, раненая Анна осталась в поле с высокой травой. Никто не заметил ее отсутствия. Девушку нашли полицейские. Зверски изнасиловали. Убили… Когда мы пришли за Аней, она лежала в высокой траве. Мне стыдно рассказывать, что с ней сотворили… Как я могла после этого относиться к полицейским?
* * *
…3 сентября 1943 года. Бой в селе Далисичи. Нас предали. Фашистов предупредили о нападении, они приготовились. А уж готовиться немцы умели!
Дот в кирпичном здании школы устроили, колючую проволоку перед ним натянули.
Когда отряд с большими потерями отступил, на колючей проволоке осталось висеть тело партизанки Нины Анодиной. Семнадцатилетняя Нина шла на дот с гранатой в руке. Нину Анодину сейчас никто не знает.
* * *
Бывало, не хотелось жить. Могу рассказать, как едва не застрелилась. Это было после боя. Я зверски устала и тихо плакала. Шла почему-то одна по пояс в снегу. Тяжело. Обморозилась. Была, как всегда, голодная. Мне показалось, что это никогда не закончится! Надо убить себя! Все просто! Приметила деревья, решила добраться до них и застрелиться. Не застрелилась.
* * *
Как мы выносили раненых? Я заметила, что многих бывших медсестер часто спрашивают: «вы такая хрупкая. как же здоровых мужиков под пулями с поля боя вытаскивали?» Ну а как ты не вытащишь человека, когда он лежит и смотрит на тебя широко раскрытыми ясными глазами?.. Понимаешь: ты последняя его надежда…
Я брала бойцов под руки или за одежду, всегда внутренне собиралась, упиралась ногами в землю и тащила. По комплекции была очень маленькой, меня в отряде называли Шпачок. Но когда дело доходило до раненых, забывала об этом. И все равно, конечно, было очень-очень тяжело. Всегда просила: «Родненький, миленький, красавчик, помоги мне, помоги, отталкивайся ножками, давай, давай!» И так сотни метров иногда. Зимой бывало легче. Снимала фуфайку, клала его на нее и, как на санках, тянула.
* * *
Все партизаны помнят встречу с армией! День встречи с войсками – первый день победы для нас! Я, как увидела солдат, не смогла подойти к ним. В груди что-то оборвалось, ноги подкосились. Это был противотанковый взвод. Ребята из отряда бросились к ним, обнимаются. Те не понимают ничего. А я обняла березку, облокотилась на нее и сильно-сильно зарыдала.
Несколько лет назад, когда я готовил к публикации этот материал, Анна Васильевна Губанова (ее фамилия после замужества) умерла. Годы… У меня остались ее фотографии. Вот милая, славно улыбающаяся девушка в незатейливом платье — Аня в 20 лет. Глубокие, мягкие глаза, приятная внешность… С большим трудом верится, что снимок сделан в глухом лесу, в партизанском отряде. Сколько же было приготовлений ради одного снимка! Надо было отыскать платье, враз «стереть» с лица отпечатки жутких трудностей и страданий. Мужчины на войне обязательно фотографировались в форме, с оружием, с суровыми лицами. А здесь мирная, счастливая девушка. А ведь завтра ее могли убить… Никак нельзя было огрубеть, зачерстветь бойцам в лесах и болотах, когда рядом с ними находились такие милые создания! Женщины это понимали. Когда требовалось, эта красавица становилась наравне с мужчиной: пускала под откос поезда, ходила в разведку, в бой. А вечером у костра раздавался ее девичий смех…
Анна Васильевна мало рассказала мне о боях. У нее, оказывается, есть и еще одна медаль — «За отвагу». Изучая ход Пригорьевской операции, я совершенно случайно прочитал, как юная партизанка Рытикова с призывом «За Родину! Вперед!» подняла в атаку бойцов.
Мы обязаны знать, какие у нас бабушки, матери. Мы должны помнить о Нине Анодиной, которая осталась висеть на колючей проволоке, об Анне Васильевой, убитой полицейскими в поле с высокой травой, о тысячах других женщин. Об их страданиях и их наградах…
После войны на глаза Анне Губановой попалось объявление в тульской газете «За ударный труд» о розыске солдата Алексея Васильевича Парамонова.
— Алеша, — вспоминает Анна Васильевна, — умер на моих руках 16 декабря 1942 года. его ранило в голову. Он просил подержать его голову на ладонях, говорил, что так ему легче. Просил еще: «Напиши семье». Адрес оставить не успел…
Через 32 года просьбу бойца Анна Губанова выполнила. Семья пулеметчика Парамонова посетила место захоронения героя. Так встретились Татьяна Петровна, жена Парамонова, и Анна Васильевна. То, что сделали две женщины, достойно преклонения. Они добились открытия обелиска на месте братской могилы более чем пятидесяти партизан, погибших в декабре 1942 года. Губанова по пометкам в своей записной книжке восстановила почти все имена лежащих в той земле…
Сколько раз, читая о событиях 41-го, боях под Харьковом и Сталинградом, о силе, могуществе вермахта, ловил я себя на мысли: как же мы выстояли, как победили?
Ответ же, в сущности, прост: мы были непобедимы. Потому что у нас были такие солдаты, как Анна. Вот, собственно, и весь секрет Великой Победы.
