Звезда его погасла в черный чернобыльский 1986–й год. Писатель Эдуард Ярошевич ушел в мир иной, мир без забот, славы и зависти, любви и ненависти. Кажется, еще вчера мы собирались на дни его рождения в небольшой комнатке Эдика в Смиловичах, а прошло уже 20 лет.Мне повезло жить на нашей Комсомольской улице с ним по соседству, сначала — напротив, когда мы снимали угол у бабушки Анти, которую называли Типтя Антя (в Смиловичах многих знали только по кличкам, к слову, до революции она девчонкой работала в поместье графа Ваньковича), а когда построили свое жилье — через три дома от него.
Хотя Эдик всего на три года меня старше, в моих глазах, как и в глазах моих земляков, он имел большой авторитет. К нему прислушивались, даже когда он был еще безусым юношей. Мудрости, серьезному отношению к жизни научили суровые испытания, выпавшие на его долю.
После последнего школьного звонка в 1954 году мы пошли купаться на «островок» — любимое место нашего отдыха на Волме, возле моста, за сожженной партизанами мельницей. А назавтра случилась беда: Эдика парализовало. Специалисты заверяли, что вернуть здоровье может массаж. И мы, его родные, друзья и соседи, сменяя один другого, каждый день массажировали, сгибали и разгибали ему ноги. И так несколько лет. А добрых друзей и товарищей у Эдика было много: Гарик Сорочинский (он потом стал штурманом дальнего плавания), Толик Тамило и Мишка Плакс (будущие кандидаты технических наук), Эдик Горевой и Женя Агейчик (будущие мастера спорта и заслуженные тренеры), Сева Шидловский (директор вечерней школы и замечательный краевед). Прибегала к нему и маленькая соседка Люда Волчок, которой судьбой было предрешено повторить мирный подвиг Эдика Ярошевича — подняться над болезнью, которая свалилась на нее неожиданно в таком же юном возрасте, и стать в 2006 году паралимпийской чемпионкой в Турине.
У каждого своя судьба. Эдику пришлось до конца испить ее горькую чашу. Не выдержав страданий сына, умерла его мать–библиотекарь, которой он посвятил многие свои произведения. Как жить дальше? Работать парализованный парень не мог, а государство «отвалило» ему аж десять рублей пенсии. Помогали соседи: Мелещики, Плаксы, Вакуленки, Эйги и другие. Моя мама также передавала через меня Эдику что–нибудь поесть.
Нужно было как–то зарабатывать деньги. Чтобы не влачить жалкое существование, Ярошевич взялся за перо. Не каждый может стать писателем, но Господь, к счастью, дал ему этот дар. Вначале он публиковался в червенской районной газете, а через два года первые рассказы выходят в «Вожыке», «Чырвонай змене», журнале «Беларусь». Захотелось продолжить образование в Литературном институте имени Горького в Москве, но заочного факультета там не оказалось, и парень занялся самообразованием. Литературу по программе института доставал и привозил Александр Холодинский.
Маленький домик Эдика был как бы клубом, местом, где любила собираться смиловичская молодежь, да и не только она. Ярошевич умел дружить, находить общий язык со старым и малым, высокообразованным и безграмотным, с юной девицей и старым партизаном. Бог подготовил ему тяжелые испытания, но не обделил талантами: мой друг неплохо рисовал, играл на баяне, аккордеоне, гитаре, отлично играл в шахматы, шашки. Эдик был душой Смиловичей. Немало девчат сохло по нему, но разве мог он позволить себе связать с кем–то судьбу, сделать своей сиделкой? Хотя и не мог самостоятельно двигаться, но вел себя так, что это почти не чувствовалось. К нему шли с горем и радостью. Первых старался утешить, помочь в той или иной мере, писал, если было нужно, в разные инстанции, а с другими делил их радость. Многие из собеседников потом становились героями его произведений.
В 1967 году в журнале «Маладосць» вышла повесть «Сцены свайго дома», где Эдуард показал современников, которым верил и которых любил всей душой. Парни и девчата, студенты и специалисты, рабочие и колхозники — герои его следующих повестей «День далекий и близкий», «Димка остается в Рябиновке», «Летняя практика в Вербичах», «Высокое небо», «Свет имени твоего».
В 1970 году Эдуарда Ярошевича приняли в члены Союза писателей СССР. Пенсия сразу стала 100 рублей. После того как он получил гонорар за свои книги, появилась возможность приобрести транспортное средство, чтобы начать двигаться и не лежать в опротивевшей кровати. Сначала купил ИЖ с коляской, через некоторое время — автомобиль «Запорожец», а затем — «Жигули». Начал выезжать на природу. На берегу Волмы или в старинном парке Ваньковичей его машину всегда окружала стайка молодежи. И каждого он знал, каждого о чем–то расспрашивал. За рулем сам ездить не мог, поэтому его возил кто–нибудь из друзей. Очень часто был у него «личным шофером» мой младший братишка Валик. Нередко и я брал Эдика на руки, переносил в машину, закручивал шерстяным одеялом ноги (даже в теплую погоду они мерзли), и мы вдвоем или целой компанией отправлялись в путь.
Однажды, в конце 70–х, поехали в Крым: с Эдиком были я, преподаватель Смиловичской школы механизации сельского хозяйства (теперь лицей) Михаил Сологуб и студентка техникума Оксана, которая жила у писателя на квартире и ухаживала за ним.
Во время той крымской поездки Эдик побывал в экстремальной ситуации: его «Жигули» чуть не потонули в зыбучем песке. Заехали на песчаную косу, с виду твердую, которая далеко вклинивалась в море. Я барахтался в пенных валах, а Оксана щелкала затвором фотоаппарата. И вдруг мы услышали тревожный крик Эдика: машину начало засасывать, словно в трясину. Я подбежал, завел двигатель, он надрывался, но машина не трогалась с места. Спасло то, что по нашим следам на ту же косу заехали еще четверо экстремалов на «Москвиче», которые и помогли вырваться нам с гиблого места. Можно себе представить, что пережил наш друг: ведь самостоятельно выбраться из машины он не мог...
В детстве Эдику вместе с семьей пришлось испытать все ужасы Озаричского концлагеря. Там, среди болота, огражденного колючей проволокой, умерла его бабушка. В лагерь под открытым небом немцы пригнали тифозных, от которых заражались другие. Больные, голодные и холодные люди умирали на глазах, а немцы не позволяли даже разводить костры... Тех, кто остался в живых, спасло наступление нашей армии. Об этих событиях писатель вспоминает в книге «Прожить день», которая была опубликована в «Юнацтве» в 1983 году и состояла из двух повестей — «Нехта вернецца з вайны» и «Сонечнае лета». Книга фактически документальная, все герои носят настоящие имена, и только Эдуард называет себя Андреем.
Однажды, в 1969–м или 1970–м году, он позвонил мне и попросил приехать в Смиловичи. Сообщил: жду Юрия Левитана. Не было такого человека в СССР, кто не знал бы знаменитого диктора, которого Гитлер обещал первым повесить, когда возьмет Москву. Начальство меня с работы сразу же отпустило: это же не шуточки — пригласил писатель, к которому приезжает сам Левитан! Когда зашел к Эдику, возле его кровати сидел высокий интеллигентный человек в больших очках. Я всегда удивлялся, что некоторым, кто видел диктора на сцене, он казался невысоким. Поражали глубокий умный взгляд, полные достоинства манеры. Захотелось сфотографироваться на память, но мой «Зоркий–6» увез в Алжир шурин. Тогда столько фотоаппаратов не было, как теперь, и с трудом удалось у кого–то в местечке найти «Юность». Фотографии получились плохие, но узнать, кто на них, можно... Потом вместе сходили на экскурсию в Музей истории Великой Отечественной войны, зашли в ресторан «Минск». Всюду, где мы бывали, сразу узнавали Юрия Левитана по его редкому по тембру и выразительности голосу. А было ему тогда лет 55.
К Эдуарду довольно часто приезжали писатели, кинорежиссеры, художники, многие известные люди. И он начал строить новый дом, чтобы не стыдно было принять гостей. Но пожить в нем не успел...
Колесо судьбы проехало по всей семье писателя. Отец его, Сигизмунд Казимирович Ярошевич, во время войны был начальником военной школы, где учились польские офицеры и среди них — поручик Войцех Ярузельский, будущий президент Польши. Сигизмунд получил известие, что семья его погибла, и женился на фронте на женщине, которая спасла его от смерти. После войны остался с другой семьей. Такая вот личная драма, которых тогда случалось немало.
Старший брат писателя, Алик, хотя и работал простым слесарем, был по–своему талантливым человеком. Он хорошо рисовал, играл на клавишных и струнных инструментах и даже давал концерты вместе с завклубом Володей Мажейко. Младшие, Чесик и Нэла, близнецы, учились со мной в одном классе. Нэла с семьей узнала муки Озаричского концлагеря, а Чесик во время войны попал во Францию, где его усыновили. После войны отец отыскал сына и возвратил на родину. Помню мальчика из первого «А», который разговаривал по–французски, а наш язык почти забыл. Это был Чесик. Позже он стал офицером милиции. Нэла закончила сельхозтехникум и работала бухгалтером.
Дети от разных браков не всегда дружат. Здесь же я видел на удивление дружественные и даже ласковые отношения Эдика со сводными братом и сестрой: Тамарой, ставшей филологом, и Виктором, который служил военврачом.
Почти каждый день бывал я у Эдика, будучи школьником. И потом, когда учился и работал в Минске, приезжая в Смиловичи, всегда заходил к своему доброму другу. Бывало, до ночи засиживались мы с ним за шахматами. А мое первое литературное произведение — стихотворение «Прислушайся каждый», опубликованное в районке и прозвучавшее потом на Всесоюзном радио, редактировал именно он, Эдуард Ярошевич.
В конце августа ему исполнилось бы 70 лет...
На снимке: Эдуард Ярошевич (справа) и Владимир Шуляковский. Начало 80-х.
